Хмельницкий достал фонарик. Тонкий лучик выхватывал корни из темноты, так что мы могли переступать через них, не спотыкаясь каждые несколько шагов.

Деревья смыкались. Мы сделали последнюю попытку пробраться сквозь почти сплошную стену леса и вывалились на полянку. Это было странно. Деревья обычно так не растут. Они должны были бы мешать друг другу питаться солнцем, вытягивали друг у друга влагу.

Небольшой свободный круг полянки заливал ровный свет надкусанной луны. Земли не было видно – только корни деревьев. В центре, широко и высоко поднимаясь, росло Дерево. Я его узнала. Оно мне снилось… Или я ему?

Медленно я подошла к нему, ощущая какой-то скрытый трепет и волнение, словно вот-вот должно было что-то произойти… что-то удивительное, совершенно переменящее моё настоящее и будущее... что-то, что распустит узел, и веревка станет живой лозой и зацветет…

- Удивительно… - прошептал Кирилл.

Я протянула ладонь и прикоснулась к жилистому испещренному морщинами коры стволу. Я ожидала чего угодно. Надеялась, Дерево засияет, откроется.

Лес хранил молчанье. Белесые облачка проносились по небу.

- Что это за дерево? – спросил Костя.

Я покачала головой.

- Я не знаю…

Мне было пусто и одиноко. Я усмехнулась самой себе. Нужно же быть такой глупой и мечтательной. После столького верить в сны, верить в то, что может случиться чудо. Какое чудо?

- И я не знаю, - прошептал биолог.

- А я не помню, где я вас видел… - я развернулась и пошла обратно.

- Но вы сказали про Атлантиду,

Упомянули вы Атлантиду!.. – Кирилл Евгеньевич догнал меня и взял за руку. Я остановилась. – Ты что-то хотела найти здесь? – спросил он, внимательно вглядываясь в меня.

Я кивнула.

- Что?

Я вздохнула.

- Мне снилось это место.

Он прищурился.

- Что тебе снилось?

- Мне снились вы, - я опустила голову и закрыла глаза. Темнота окружающего слилась с воспоминанием о сне. – Мне снилось это место. Вы прикоснулись к дереву и сказали: «Альхаор».

Он отпустил мою руку и спешно подошел к дереву. На мгновение он замер. Мне показалось, все затаило дыхание, налилось густым ожиданием. Его ладонь мягко опустилась на черную кору. Он глубоко выдохнул и прошептал:

- Альхаор…

Мы задержали дыхание…

98-99-654

В конце мы сольёмся с нашим началом. В конце мы снова увидим сияние. В конце мы станем сиянием. Альхаор верит в это. Он уйдет последним и вернется первым.

7.

Медленно из самого центра Дерева резко отчерчивая тенями окружающее поднимался свет. Мягкими волнами он разливался по поляне, поднимался к блеклому небу, наполнял густой краской окружающее. Свет струился по корням, отрывался искрами от земли.

Хмельницкий отошел от Дерева и спешно закрыл меня плечом. Мне не было страшно. Я почувствовала, что сейчас вот-вот всё разъяснится, всё станет на свои места.

Черный прежде ствол растворился в свете, стал прозрачным и в его сердцевине медленно и торжественно стала проясняться человеческая фигура. Существо шагнуло нам навстречу. Искры от корней объяли его, наполнили цветами жизни, четче обрисовывая силуэт. Чем ясней оно становилось, тем меньше походило на человека. У него были тонкие руки и тонкие ноги, между которыми тянулись истончающиеся белесые нити. Его ладони больше походили на листы, а стопы на корни. По его телу разбегались голубовато-зеленые жилки. Длинные мягкие ресницы затрепетали, и оно открыло глаза. Вселенная рождалась и умирала в каждом его осторожном взгляде. Оно было прекрасно.

Оно молчало, но говорило.

Я чувствовала его мысли. Они пробегали по нам, заинтересованно прикасались к новому для него. У него не было рта – но он ему и не нужен был. Я чувствовала его удивление и испуг. Мне хотелось заговорить с ним, понять его. Мне хотелось успокоить его и вселить в него веру в то, что здесь безопасно. Оно протянуло ко мне ладони. Я тянулась к нему всей душой. Хмельницкий опустил руку, и я вышла вперед.

- Альхаор… - прошептала я. Оно будто облегченно вздохнуло. Я почувствовала, как оно перестает тревожится, успокаивается, сияет ярче. Мы заговорили. Я чувствовала, как его свет проникает в меня, наполняет меня необычайной легкостью и свободой. Я будто обрела долгожданные листья, которые ощущали тончайшее прикосновение ветра, только это был не ветер – это были мысли этого существа. Не смогла бы объяснить, как именно, но я поняла всё, чем он хотел поделиться со мной.

Мы слились с ним и стали единым целым.

Он рассказал, что многое время назад они заснули, потому что почувствовали, как их мир начинает погибать. Их мир наполнялся горечью, которая туманила свет, и они погибали от голода. Мы смогли разбудить его, потому что в наших жилах течёт кровь тех, кто когда-то посвятил жизнь им.

Оно говорило это с глубокой печалью и усталостью. Оно сказало, что они ушли, чтобы потом снова проснуться, когда мир позовет их, когда мир снова станет пригодным для них. Но проходят тысячелетия, а они всё глубже уходят в сон. Мир не очищается, мир всё больше темнеет…

Оно рассказало, как видело нас еще в колыбели сознания, как хотело бы, чтобы мы поняли то, что они поняли в самом начале – нельзя бороться с миром, нужно полюбить мир.

Мы говорили. Свет гас. Время замерло.

Были только оно и я. Была вечность. Вечность, которую они прожили. Вечность, которую они прождали. Вечность, которую они прождут.

Они собирали знания, они оставляли их нам. Оно узнало, что я храню знание. Оно дало мне ключ к знанию. В моих ладонях осталось семя. Оно завещало мне хранить их народ.

Едва занялся рассвет розоватой полоской на востоке, существо вздрогнуло и начало темнеть. Я чувствовала невероятную боль его и тоску. И ничем не могла помочь. Я поняла, что оно умирает. Оно протянуло прозрачную ладонь и прикоснулось ко мне. Я чувствовала его светлую радость от этого. Я скорбела вместе с ним.

Оно прощалось со мной трогательно и беззащитно.

Оно уходило…

Солнце озарило поляну.

Существо, потемневшее и ссохнувшееся стало похоже на срубленной и сожженное деревце. Ветер тряхнул кроны обступавших поляну деревьев, подхватил пепел и унес его.

Почему мы тоскуем по умершим? Я вспомнила любимые глаза мужа, вздохнула и отпустила.

8.

Паша и Денис мирно посапывали возле лодки. Костя подсел к ним, задумчивая пожёвывая травинку, потом посмотрел на неё и вытащил изо рта.

Кирилл Евгеньевич взял меня за руку. Над серебряным озером вилась дымка тумана.

- Они погибали от тьмы? – спросил он. Я кивнула. Он задумчиво покачал головой. – Не думаю, что это так. Скорее от обратного. То, что с ним произошло походило на сгорание. Мне кажется, ультрафиолет просто сжигал их. Небольшое нарушение озонового слоя влечет за собой увеличение дозы солнечных лучей, которые попадают на Землю…

Почему мы тоскуем по умершим? Если мы чувствуем их скорбь во время ухода, почему сейчас мы не можем почувствовать, как в мученьях рыдает Земля? Почему мы не чувствуем её смерть?

- Рано или поздно, солнце сожжет нас и все, что живет на планете. Мы можем исключить любое собственное вмешательство, избавиться от всего того, что напрямую воз-действует так сильно, но ведь даже дым от огня наносит мельчайшие повреждениях естественной защите нашей планеты…

В его словах не было пафоса или торжественности, только созвучная мне глубокая печаль.

- А давай пофантазируем, - он грустно улыбнулся мне. – Атланты, жители Атлантиды, были растениями, и они почувствовали перед извержением вулкана, что погибнут, если не уйдут с поверхности Земли. - Я закрыла глаза и опустила голову ему на плечо. Он обнял меня. Передо мной встал сияющий прекрасный город, спящие совершенные существа, укрытые зеленью, уменьшаются, становятся семенами. Они укладывают своё знание, единое для всех рядом с собой, в себя. Они засыпают, чтобы, возможно, уже никогда не проснуться. Голос мужчины становился яснее, глубже. – Их должен разбудить страж, который погиб сейчас. Что с ними будет?