Лошадь дрожала от страха, вдыхая испарения, выделяемые хищниками.

Незнакомец, покончив со всеми необходимыми предосторожностями, во второй раз приложил к плечу свой карабин.

В эту минуту ягуары подняли головы, пригнув уши и с беспокойством потягивая воздух.

Почти неуловимый шум послышался в кустах.

— Кто идет? — спросил громко мексиканец.

— Друг, дон Мигель Сарате, — послышалось в ответ.

— А! Это вы, дон Валентин, — сказал мексиканец, — вы явились как раз вовремя для того, чтобы присутствовать при великолепной охоте.

— А! — продолжал человек, говоривший раньше. — А я не могу вам помочь?

— Это бесполезно, но только идите скорей, если вы хотите видеть охоту.

Ветви раздвинулись, и два человека показались на прогалине. При виде ягуаров вновь прибывшие остановились, но не из страха, потому что они спокойно опустили прикладами на землю свои карабины, а затем, чтобы предоставить охотнику полную свободу одному выйти победителем из этого неравного боя.

Ягуары точно поняли, что теперь для них настало время действовать; они подобрались и прыгнули на своего врага.

Первый, пронзенный на лету пулей, пробившей ему глаз, покатился на землю, где и остался неподвижным.

Второго ягуара встретило острие мачете охотника, который, разрядив карабин, стал на одно колено, выставив вперед левую руку, обернутую сарапе, и держа мачете в правой руке.

Человек и зверь боролись не на жизнь, а на смерть.

После борьбы, продолжавшейся всего несколько секунд, поднялся только один из двух борцов.

Это был человек.

Ягуар был убит.

Мачете охотника в нескольких местах пронзило ему сердце.

Во все время этой кровавой битвы вновь прибывшие не сделали ни одного движения и с невозмутимым спокойствием смотрели на разыгрывавшуюся перед ними драму.

Мексиканец приподнялся, два или три раза погрузил свой мачете в землю, чтобы стереть кровь с лезвия, и, спокойно повернувшись к незнакомцам, сказал:

— Ну, как вы это находите?

— Отлично сыграно, — отвечал один из новоприбывших, — это один из самых красивых дуплетов, какие я когда-либо видел в своей жизни.

Мужчины вскинули свои ружья на плечи и направились к мексиканцу, который все так же хладнокровно и спокойно заряжал свой карабин, как будто не он только что пережил страшные минуты борьбы с кровожадными хищниками и только чудом избавился от грозившей ему опасности.

Солнце быстро склонялось к горизонту, тень от деревьев становилась все длиннее и длиннее, солнечный диск казался большим огненным шаром среди прозрачной синевы небес.

Ночь приближалась быстрыми шагами, а вместе с тем просыпалась и пустыня; со всех сторон мрачных и таинственных глубин девственного леса доносилось глухое завывание койотов и хищных зверей, к которому примешивалось пение птиц, сидевших на ветвях.

Молчаливая и угрюмая в течение дня, пустыня выходила из своего болезненного оцепенения с наступлением вечера и готовилась к ночному веселью.

Трое мужчин, собравшихся на прогалине, набрали сухих ветвей, свалили их в одну кучу и зажгли.

По всей вероятности, они намеревались провести на этом месте часть ночи.

Как только пламя костра стало весело подниматься к небу длинными спиралями, оба незнакомца достали из своих ягдташей8 маисовые лепешки, несколько картофелин, сваренных в воде и тыквенную бутылку с пульке9 ; все это они разложили на траве, а затем трое мужчин принялись за охотничий ужин.

Когда бутылка обошла кругом несколько раз, и лепешки исчезли, вновь прибывшие закурили свои индейские трубки, а мексиканец скрутил самокрутку.

Хотя ужин этот, в общем, продолжался и недолго, но, тем не менее, ночь наступила все-таки раньше, чем они покончили с утолением голода.

Полнейший мрак царил над прогалиной, красноватые отблески пламени освещали энергичные лица мужчин и придавали им фантастический вид.

— Теперь, — начал мексиканец, закуривая свою сигаретку, — я объясню вам, если позволите, почему, именно, мне так хотелось поскорей с вами увидеться.

— Одну минутку, — перебил его один из охотников. — Вы ведь знаете, что в пустыне очень часто листья имеют глаза, а деревья уши; если только я правильно понял ваши слова, вы назначили нам здесь свидание для того, чтобы разговор наш остался в тайне.

— Да, для меня в высшей степени важно, чтобы о том, что я вам скажу сейчас, никто ничего не знал.

— Отлично!.. Курумилла, идите.

Тот, кого назвали Курумиллой, поднялся, взял свой карабин и ушел.

Вскоре он уже исчез во мраке.

Отсутствие его продолжалось довольно долго.

За все это время двое сидевших у костра мужчин не обменялись ни одним словом.

Наконец через полчаса охотник вернулся и сел рядом со своими товарищами.

— Ну? — спросил тот из них, который посылал его на рекогносцировку.

— Мои братья могут говорить, — коротко ответил Курумилла, — пустыня спокойна.

Получив такой определенный ответ, охотники совершенно успокоились, но это, конечно, не освободило их от соблюдения обычной осторожности: с трубками в зубах уселись они спиной к огню, чтобы иметь возможность, разговаривая, в то же время наблюдать за окрестностями.

— Мы готовы вас слушать, — сказал охотник.

— Но только я прошу вас слушать меня внимательно, кабальеро, — отвечал мексиканец. — То, что вы сейчас от меня услышите, имеет очень важное значение.

Собеседники его молча наклонили головы в знак согласия.

Мексиканец заговорил снова.

Но прежде чем продолжать рассказ, нам необходимо познакомить читателя с двумя субъектами, которых мы вывели только что на сцену, и вернуться назад для того, чтобы объяснить, почему дон Мигель Сарате, вместо того, чтобы принять их у себя, назначил им свидание среди девственного леса.

Оба охотника казались с первого взгляда индейцами; но, рассматривая их повнимательней, по некоторым признакам можно было узнать, что один из них принадлежит к тем бледнолицым трапперам, смелость которых вошла в Мексике в пословицу.

Как их внешность, так и костюм представляли странную смесь дикости с цивилизацией. Прежде всего они носили необыкновенно длинные волосы, потому что в тех странах, где люди очень часто сражаются ради одной только славы — отнять волосы у своего противника — доказательством мужества, между прочим, служат и длинные волосы, которых так добиваются враги.