Приземистые хаты стояли без чердачных перекрытий, обычных в Центральной России. Вместо них на плоских крышах высились стога сена: здесь их не так заносило снегом. Хлева помещались рядом с хатами, сообщаясь с ними крытыми сенями. Пусть какой угодно буран беснуется на дворе - хозяйка всегда сможет присмотреть за скотиной, накормить ее, подоить корову.

Тихое село, зимой обычно погруженное в дремоту, теперь кипело, словно шумный город. Все хаты были заполнены веселой, горластой молодежью, а школа-семилетка с коридорами, заставленными чемоданами, узлами, ящиками, напоминала вокзал.

Здесь, в Белой Речке, разрабатывались планы строительства совхоза и проведения посевных работ. Здесь работали курсы трактористов, прицепщиков. Здесь бывших токарей, слесарей, десятиклассников, машинисток, железнодорожников знакомили с основами сельского хозяйства.

Леву зачислили на курсы трактористов, в группу, где занятия вел Иван Челмодеев. Поселили обоих ребят вместе, в саманной хате на краю села. Хата снаружи казалась маленькой и тесной. К тому же ее так занесло снегом, что в сумерках можно было пройти мимо, не заметив. Но внутри хата была неожиданно просторной, с высоким потолком. В углу комнаты стояла большая русская печь. Хозяйка дома, Матрена Никифоровна Огнева, высокая, угрюмая старуха с тонкими губами и пронзительным взглядом, жила одна. Ее мужа, первого председателя местного колхоза, убили кулаки, а единственный сын служил в армии где-то на востоке.

Матрена Никифоровна приняла квартирантов неохотно. Долго ей доказывали в сельсовете, что больше их селить некуда, что все дома переполнены.

Она окинула приезжих холодным взглядом, еще больше поджала губы и проронила наконец:

- Ладно уж…

Ребята побаивались грозной старухи. Утром, стараясь не шуметь, они бежали к колодцу за водой. Умывались в сенях и тщательно подтирали потом тряпкой пол. Свободное время коротали у других. Домой являлись лишь вечером, тихонько раздевались и укладывались спать.

Особенно боялся Матрены Никифоровны Лева. Как-то он задержался в столовой и вернулся домой позднее обычного. Тихонько постучал в окно, рядом с которым стояла койка Ивана. Тот или крепко спал, или не успел подняться, и дверь Леве открыла хозяйка. Она пропустила его, не сказав ни слова, и с такой силой захлопнула дверь, что парень оробел не на шутку.

Как-то в выходной день Лева решил постирать себе рубашки. Ему повезло: старуха куда-то ушла. Он согрел в чугунке воду, выпросил у соседей корыто - у Матрены Никифоровны тоже было, корыто, но он ни за что не решился бы его взять, - сбегал в сельпо за мылом и принялся за стирку. Мочил рубахи в воде, мылил, неумело тер кулаками.

Увлекшись стиркой, Лева не заметил, как домой вернулась хозяйка. Она остановилась у двери, присмотрелась, что делает квартирант. На губах ее промелькнуло подобие улыбки. Матрена Никифоровна скинула шубу, развязала платок, засучила рукава, обнажив крепкие, жилистые руки, и подошла к Леве. Легонько оттолкнув его плечом, она взяла у него из рук намыленную рубашку.

Лева, растерянно моргая, отошел в сторону и долго смотрел, не решаясь поверить своим глазам…

Лед был сломан. Между хозяйкой и квартирантами с тех пор установились теплые отношения, насколько они были возможны при угрюмом и властном характере Матрены Никифоровны.

В общем, целинникам в Белой Речке жилось неплохо. Кое-кто, позабыв о том, что главное еще впереди, уже стал посмеиваться над своими прежними представлениями о трудностях на целине. Мол, какие тут трудности! Разве только что папирос долго нет и заядлые курильщики вроде Вани Челмодеева вынуждены были переключиться на махорку. А так и тепло, и сытно, и в сельпо даже винишко для любителей есть.

Кстати сказать, число таких любителей постепенно росло, особенно среди тех, кто не был занят учебой или делом: безделье нередко приводит к этому.

Но вот наконец на стене хаты, где временно помещалась контора совхоза, появился долгожданный приказ. Новость быстро облетела все село: завтра выезжать в степь.

Белая Речка сразу преобразилась. Целинники готовили машины, инструмент, нагружали тракторные сани, многочисленные повозки, которые совхозу по-соседски одолжил для переселения колхоз «Зеленый дол».

На другой день рано утром, еще только начинало светать, из села потянулась длинная колонна. Лева ехал впереди на тракторных санях. Они были до отказа набиты молодежью.

- Споем? - весело предложил кто-то.

- Споем! - тотчас же отозвалось несколько голосов.

Спели «Комсомольскую прощальную», «Песню новоселов»…

Село скрылось из виду. Теперь колонна шла по необъятной белой равнине. Впереди, позади, справа, слева - всюду был только снег.

Взошло солнце. Рванул злой, порывистый ветер. Целинники затопали ногами, начали тереть рукавицами побелевшие щеки: мороз пошел в наступление. Угасла песня.

А колонна все шла и шла, хотя временами казалось, что она стоит на месте, - так однообразен был пейзаж.

Ни куста, ни деревца, ни постройки - не на чем глаз остановить.

Впереди, на пригорке стоял «газик» и возле него человек. Это был директор совхоза. Он подал тракторам знак разворачиваться.

Ребята соскочили с саней, окружили директора:

- Где же совхоз будет, товарищ директор?

- Здесь и будет.

Голос директора прозвучал чуть торжественно.

- А жить нам где прикажете? - скривив губы, спросил Коля Черных, высокий франтоватый парень с рыжим чубом, выбивавшимся из-под шапки.

- Пока дома не выстроим, все будем жить в палатках, - сказал директор, и у многих по спинам поползли мурашки.

Разделившись побригадно, целинники сгребали снег, очищали места для палаток. Потом ломами, топорами, кирками долбили мерзлую землю и вбивали деревянные колья.

Незаметно подошел вечер. Откуда-то набежали тучи, стало пуржить. Но работа не прекращалась. Все знали, от непогоды укрыться негде. Хочешь отдохнуть - быстрее работай.

Лева работал в одной бригаде с Иваном Челмодеевым и Димой Николаевым. Их бригадиром был опытный алтайский механизатор Тарас Семенович Подопригора, пожилой мужчина огромного роста с черными, как смоль, буденовскими усами и зычным командирским голосом. Но Тарас Семенович только на вид был таким внушительным. Характер у него отличался мягкостью и добродушием - впрочем, так нередко бывает у больших, физически сильных людей. И хотя бригадир грозно хмурил брови и сердитым басом подолгу отчитывал членов бригады за малейший промах, его напускная строгость редко кого обманывала.

Бригада ставила две жилые палатки. Дело двигалось очень медленно. Снег, правда, счистили без особого труда. но зато потом, когда настлали деревянный пол и стали раскладывать брезент, поднялся ветер. Ребята выбились из сил, пока поставили первую палатку.

Ночью мороз усилился. Развели костер и по одному бегали отогреваться. Лева не выдержал. Он подошел к костру, присел, потом вытянул ноги, явно намереваясь вздремнуть. Но на него закричали ребята, дожидавшиеся своей очереди.

Тогда Лева схитрил. Улучив момент, он незаметно нырнул в темноту. Стороной, проваливаясь по пояс в снег, подобрался к костру соседней бригады. Здесь Лева почувствовал себя в безопасности. Глаза его закрылись, по лицу расплылась блаженная улыбка.

Подошел временный комсорг, которого все шутливо называли дядей Васей, и потряс его за плечо:

- Эй, целинник, подъем!.. Ты откуда здесь взялся?

- Я? Вон оттуда. - Лева махнул рукой в неопределенном направлении.

- Оттуда? Вот видишь! А там без тебя, говорят, вся работа стала.

Лева, враждебно поглядывая на комсорга, пробормотал что-то невнятное и засунул руки поглубже в рукава. Он твердо решил не уходить от костра. Но дядя Вася не унимался:

- Комсомольский билет у тебя в кармане? Смотри не потеряй… А ну, встать! Шагом марш к себе в бригаду! - гаркнул он, потеряв, видимо, всякую веру в свой агитаторский талант.

Зычная военная команда сразу возымела действие…

К утру бригада выполнила задание. Тарас Семенович собрал всех своих.