— Сторм, твое присутствие — лучшее лекарство, — утешил девушку Том.

— Он обращается со мной как с ребенком, Том. Ты сам это видел. Иногда мне кажется, что я больше не выдержу.

— Твой отец не доверяет никому, кроме…

Он хотел было закончить «самого себя», но Сторм опередила его:

— Кроме Люка.

— Сторм, поверь мне, Люк так же, как и ты, ничего не знает. Твой отец очень сложный человек.

И очень упрямый, добавил про себя Том.

Трагедия случилась ночью спустя два дня после этого разговора.

Сторм неожиданно проснулась с чувством, что случилось что-то ужасное. Она села в кровати и прислушалась. Вокруг царила тишина.

Папа.

Чувство потери было настолько сильным, словно ее лишили самого дорого в жизни. Слезы хлынули у нее из глаз.

Папа!

Она вскочила с постели, накинула халат и бросилась в комнату отца кратчайшим путем, через веранду.

Возле кровати горел ночник. Отец утопал в подушках. Он был в очках, но глаза закрыты, а рот, напротив, полуоткрыт. В руках раскрытая книга.

Господи!

Сторм рухнула на колени перед кроватью. Боль ослепила ее, все поплыло перед глазами. Она уже знала, что отца больше нет. Это его душа разбудила ее, чтобы попрощаться, прежде чем исчезнуть навсегда.

Наконец она нашла в себе силы, чтобы поднять голову и посмотреть на отца. Слава богу, на его лице не осталось следов мучительной агонии. Напротив, морщины разгладились. Отец выглядел отдохнувшим и умиротворенным, словно только что прилег почитать любимую книгу. Счастливый, он умер во сне.

Сторм потрогала пульс. Поднесла к губам зеркальце, найденное в ящике стола. Потом нагнулась и поцеловала отца в лоб.

— Покойся с миром, папочка. Я люблю тебя. — Слеза капнула на его щеку, и Сторм нежно вытерла ее.

Сторм не знала, как долго сидела в кресле рядом с кроватью отца, держа его за руку. Она больше не плакала. Но всю ее била дрожь.

Перед глазами вспыхивали картинки из ее детства.

Люк.

Надо сказать Люку. Надо сказать Люку, что отец умер. Странно, что она вспомнила о Люке в первую очередь. Не о Нони.

Сторм вышла на улицу. Было темно. Холодный ветер с пустыни растрепал ее волосы. Но Сторм ничего не замечала. Небо было усеяно тысячами звезд. Говорят, что звезды — это души умерших. Значит, одна новая звезда уже загорелась на Млечном Пути. Не замечая, что она вышла в домашних тапочках, Сторм пересекла сад, дорогу и приблизилась к бунгало, в которых жили работники. Дом управляющего был самым большим. Она прошла рядом с зарослями жимолости, вдыхая душистый медовый аромат, который теперь всегда будет вызывать в памяти ночь, когда умер ее отец.

Сторм поднялась по ступенькам на веранду. В окнах было темно, но она не колебалась и заколотила в дверь.

— Люк, Люк! — Она не узнала свой голос — детский, пронзительный, жалостливый. Внезапно она поняла, что больше не может выносить все одна.

Люк проснулся.

Ему это снится? Или он правда слышал голос Сторм? Ничего удивительного. Он часто видел Сторм во сне. Грезил о ней во сне и наяву. Он со стоном уронил голову на подушку и тут снова услышал ее голос. Она была снаружи, за дверью. Люк застыл. Только одно могло привести Сторм сюда ночью.

Он мигом вскочил с кровати и натянул джинсы. Не стал искать рубашку. Сторм стояла на крыльце, уставившись прямо перед собой. Люк зажег свет, но она даже не моргнула.

— Папа, — прошептала она едва слышно.

— О, Сторм! — Он протянул руки, и девушка упала в его объятия. — Сторм! — Его губы прижались к ее волосам, поцеловали в макушку. Аромат ее волос окутал их обоих.

— Он мог бы сказать нам, что умирает, — прошептала девушка.

Люк крепко обнял ее, шепча слова утешения.

— Не говори ничего, Сторм. Все уже в прошлом, — шептал он, целуя ее волосы.

Сторм только дрожала, ничего не говоря в ответ. Ее губы касались его обнаженной кожи, и тело Люка отреагировало, несмотря на трагичность ситуации.

— Я пойду с тобой в дом, — выдавил он, усилием воли подавляя желание.

Начались мучительные приготовления к похоронам. Страдания Сторм нельзя было передать словами. Наконец Эйтол остался покоиться с миром на семейном кладбище в Санкчери-Хилл. Похороны так затянулись, потому что слишком много людей из самых отдаленных уголков Австралии захотели приехать почтить память умершего. И все эти дни Эйтол Макфэрлин — человек с львиным сердцем — лежал в холодном подвале, дожидаясь, пока дальние родственники, старые друзья, важные партнеры, политики, промышленники соберутся, чтобы проститься с ним. Они прилетали на частных самолетах и чартерными рейсами. Долгий перелет через раскаленную пустыню их не останавливал. Все хотели отдать дань уважения самому выдающемуся представителю династии Макфэрлинов.

Люк сделал все необходимые распоряжения. Сторм позволила ему взять все заботы на себя. Ее горе было слишком велико. Теперь у Сторм никого не осталось. У нее никогда не было матери. Отец умер.

Люк знал, что она чувствует. Он сам был сиротой.

Только ко дню похорон Сторм нашла в себе силы успокоиться. На ней был черный костюм-двойка, который заказали по телефону и доставили на самолете. Его дополняли жемчужные серьги и колье, черные туфли на каблуках и черная шляпа с траурной вуалью. Длинные волосы Сторм убрала в узел на затылке. Люк с восхищением наблюдал превращение заплаканной девочки-подростка во взрослую женщину, способную контролировать свои чувства. Только один раз около могилы ее ноги подкосились, но Люк был рядом, чтобы поддержать ее.

После, в доме, Люк наблюдал, как Сторм принимает соболезнования и отвечает спокойным, отрешенным голосом. Ее лицо под вуалью, прежде золотистое от загара, приобретенного за последнюю неделю, теперь было мертвенно-белым. Нони и ее помощники обходили гостей с подносами с закусками и сэндвичами. Подавали чай, кофе, прохладительные напитки и спиртное для мужчин. Это было традицией. Жизнь продолжалась, и людям нужно было есть. Многим из них пришлось проделать большой путь, чтобы приехать на похороны друга.

Карла Прентис тоже прилетела на похороны вместе с родителями. Она ждала, когда Люк останется один, чтобы передать ему свои соболезнования. Но уже целый час он не отходил от Сторм. И на его лице было написано намерение ее защищать. Карла ощутила укол ревности. Как будто Сторм нужна чья-то защита! Карла посмотрела на Сторм, которая разговаривала с Дэвисонами — богатыми фермерами. Хорошо еще, она сняла шляпу, подумала Карла, эта шляпа слишком шикарная, чтобы надевать ее на похороны отца. Но стала видна прическа, которая, несмотря на скромность, демонстрировала элегантный профиль наследницы и открывала безупречную шею. Какая она хладнокровная, подумала Карла с ненавистью. Держит себя как королева. Да что она о себе вообразила?

Карен Прентис подошла к дочери.

— Убери это выражение ненависти с лица, Карла. Это неприлично.

Карла встряхнула кудрями.

— Я и не знала, что это так заметно, — вспыхнула она.

Мать прошептала ей на ухо:

— Дорогая, ты смотришь на Сторм так, словно готова убить ее.

Неужели это правда? Карле стало стыдно.

— Извини, мама.

Карен взяла ее за руку.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Люк все время рядом с ней. Но ведь у нее после смерти отца никого не осталось.

— У нее куча друзей, — выдавила Карла напряженно. Она не могла отвести взгляд от Сторм и Люка. Люк говорил с сенатором Остином, но не отходил от Сторм больше чем на пару шагов. Было жарко, и многие мужчины сняли черные пиджаки. Но не Люк. На нем был безупречно скроенный черный костюм, белоснежная рубашка и черный галстук. Карла редко видела его одетым так официально. Какой он красивый, застонала она про себя.

Женщина рядом с Карлой заплакала, друзья бросились ее утешать. Карла тоже готова была зарыдать. Но не из-за Эйтола Макфэрлина. А из-за жалости к себе.

Сенатор Остин отошел от Люка, и тот на секунду остался один. Карла бросилась к нему и схватила за руку.