- Все тут. И вировские, и олекминские. Все питомники забраковала - не созрели. Вот и вся элита.

- Зато у Пантелея много.

- Да, на Пантелееву пшеницу вся надежда.

- Мама, ты больше не уйдешь от нас? - спрашивает Володя.

- Милый мой! - она поцеловала его. - Вот подойдет зима, еще надоем тебе.

- Мария Ивановна, а можно мне и на будущий год прийти? - спрашивает Люся, стоявшая за ее спиной.

- Конечно, дорогая, если тебе интересно.

- Мне очень, очень интересно! Я поступлю обязательно в институт. Вот только школу окончу.

- Спасибо тебе за старание! Зимой учись как следует.

Зима. Сквозь окно селекционной лаборатории видно, как летят белые снежинки. Муся и Марфа сидят, сортируют семена, пересчитывают, ссыпают в бумажные пакетики. Теперь на стенах развешаны апробационные снопики, на полках колоски.

Входит Чапурин.

- Лошадь запряжена... Поедем, что лича?

Чапурин и Муся подъезжают на дровнях к заимке Пантелея. Вот и поля, теперь опустевшие, сарай, овины хлебные. А вот и дом. Но странно - не лают собаки, не видать ни хозяина, ни хозяйки. На крыльцо вышел ветхий мужичонко с ведрами, в нагольном полушубке и валенках.

- Вам кого? - спросил он Мусю.

- А где Пантелей Филатович?

- Хозяин что ли?

- Да.

- Ен теперь далеко.

- Куда он уехал?

- Туда, куда повезли. А куда повезли, одному богу известно. Да вы иль не слыхали? - удивился он наконец. - Его же выслали. Здесь теперь живет бригада лесорубов.

- А где Авдотья с детьми?

- В амбаре.

- Там же холодно?

- Они "буржуйку" приспособили. Привыкнут!

Муся быстро пошла к амбару. Здесь и в самом деле из крыши торчала труба, из которой густо валил дым. Она постучала. Открыла ей Авдотья и, как увидела ее, закрылась углом платка и заголосила. Муся обняла ее за плечи.

- Как же это случилось-то?

От "буржуйки" поглядывали мальчишки, одетые в пиджаки и валенки. Авдотья откашлялась, утихла, открыла заплаканное лицо.

- Вечером приехали на двух подводах. Скотину увезли и его посадили... А потом уж этих вот, лесорубов, привезли, а нас в анбар переселили...

Авдотья прошла к сусеку.

- Зерно-то ваше в сохранности. Пока не добрались до зерна-то. Забирайте...

- Спасибо! И вот что, Авдотья, собирайся! Детей собирай, и поедем с нами.

- Да куда же мне ехать? - заплакала опять Авдотья. - Кому я нужна?

- Мы вас проведем рабочей. И комнату вам дадим.

- Спасибо вам, кормилица! Матушка-заступница... - завопила Авдотья и повалилась перед Мусей на колени. - Всю жизнь за тебя бога молить буду.

Глядя на мать, горько заплакали дети.

- Что вы? Что вы? Встаньте! Разве так можно? - говорила Муся, пытаясь поднять Авдотью.

- Чапурин, собирайте детей! - приказала Муся.

Авдотья мигом встала.

- Да вы уж не обессудьте. Я сама быстренько соберусь. А вы зерно-то, зерно грузите в мешки. Там вон и мешки приготовлены.

Чапурин взял мешок, развернул его, пощупал и сказал:

- Добрый мешок... Травяной! Начнем, что лича!

Муся с Авдотьей стали держать мешок, а Чапурин насыпать зерно.

Подвода с Мусей, Авдотьей с детьми и Чапуриным подъезжает к станции.

- Сгружай пшеницу, - говорит Муся Чапурину и решительно идет в дверь.

Комната Судейкина. По стенам развешаны осовиахимовские плакаты: разрезы винтовки и противогаза, окопы полного профиля, с красноармейцами, ползущие по-пластунски стрелки и прочее. Судейкин сидит за столом, подбрасывает костяшки на счетах.

Входит Муся.

- Сидор Иванович, мы приняли новую рабочую. Квартиры пока у нас нет. Придется размещать в вашем кабинете.

- То есть как в моем кабинете? А мне куда?

- Переселяйтесь к директору. Зимой вам будет веселее.

- А кого мы приняли? Что за рабочая?

- Авдотья Одинцова.

- Ту самую, с заимки?

- Да.

- А вы знаете, что их раскулачили?

- А это меня не интересует. Приказ директора... Прошу выполнять.

- Ну ладно, поглядим! - Судейкин уходит.

Муся начинает снимать со стены плакаты.

В селекционной лаборатории женщины перебирают семена. Перед каждой на столе небольшая кучка, которая постепенно истаивает...

Муся засевает семена в плошки. В иных плошках уже крупные зеленя.

Мерзлое окно оттаивает, оплывает. В окно стучатся первые капли дождя. На поле Чапурин пашет на паре лошадей двухлемешным плугом.

Аржакон погоняет лошадь с сеялкой. Муся стоит на запятках сеялки.

И вот уже комбайн плывет. Комбайнер в очках, незнакомый нам. А подручным сидит Аржакон; он дергает за веревку копнителя. Параллельно с комбайном идет грузовик - принимает зерно.

Грузовик отходит от комбайна и катит по пыльной полевой дороге.

Он подъезжает к пакгаузу возле реки; здесь грузчики насыпают мешки. На каждом мешке крупное табло: "Госсортиспытание" и чуть ниже, крупно: "Якутянка-241". Мешки несут на катер. Здесь Муся что-то говорит приемщику и расписывается в накладных. Приемщик тоже подписывается.

На очередной машине подъезжает Василий, подходит к Мусе, спрашивает:

- Нагрузились?

- Да, - отвечает счастливая Муся.

- Ну, поздравляю! С первым рейсом нашей "Якутянки", - Василий жмет ей крепко руку.

- Разрешите и мне присоединиться, - жмет руку Мусе приемщик. - Ваша "Якутянка" далеко пойдет.

- Не знаю, как "Якутянка", а вот автор ее далеко поедет... Это уж точно! - Василий вынимает из папки отпускной билет и подает Мусе.

Муся читает, сначала не понимая:

- Отпускной билет... - И взрывается от радости: - В Москву едем? На восемь месяцев! Вася, милый!

И она, забывшись, целует его при всех.

Опытная станция. Длинный северный день клонится к концу. Еще в кровавом отсвете заходящего солнца полыхает закат, еще в синей дымке хорошо просматриваются восточные дали, а природа уже спит: затихла до зеркального блеска река, не видно птиц в воздухе, бормочут спросонья куры на поветях, тяжко вздыхают жующие сено лошади, спят на подушках дети - Володя и Наташа, и где-то далеко на лесной опушке монотонно и протяжно кричит полярная совка-сплюшка:

- Сплю-у-у... Сплю-у... Сплю-у-у...

Василий и Муся сидят в селекционной лаборатории. На столах целые вороха отборного зерна. И они утомились: Василий курит, Муся сидит, устало опустив руки.

- На сегодня хватит, - говорит Василий. - Спать пора. Завтра с рассветом в путь.

- Да, пора, - отзывается Муся...

Они шли от реки. Их было трое: один в военной форме с пистолетом, второй в сапогах, черном плаще и широкой кепке, третьим был Судейкин. Они подошли уверенно к дверям Силантьевых и постучали.

- Кто там? - отозвался Василий.

- Василий Никанорович, откройте! - сказал Судейкин. - К вам уполномоченные.

Василий открыл дверь и те вошли, оттеснив его плечом.

- Спокойно! - сказал человек в кепке. - Мы из Якутска.

Он показал Василию удостоверение и ордер на арест, потом коротко приказал:

- Собирайтесь!

Муся, еще толком не поняв, в чем дело, спросила:

- Куда?

- Вас это не касается, - ответил тот, в кепке.

Между тем он и лейтенант стали тщательно осматривать комнату. Но здесь, ничего, кроме кроватей, да шкафа, да спящих детей не было.

- Где ваши бумаги? - спросил старший, что был в кепке.

- Какие бумаги?

- Ну, записи, книги, тетради.

- Все в лабораториях, - услужливо сказал Судейкин.

- А вы помолчите, - оборвал его старший.

- Есть! - вытянулся Судейкин.

- Попрошу в лабораторию!

Василий, все трое пришедших и последней Муся вошли в лабораторию Василия.

- Это ваши записки? - указал старший в черном плаще и кепке на стопку папок, тетрадей и черновых записок.

- Да, - сказал Василий.

- Забери! - коротко кивнул лейтенанту старший.

Тот моментально сложил все в большую кожаную сумку. Человек в кепке деловито осмотрел содержание стола, прошелся глазами по стенам, оглядел полы.