Василий ловко вскарабкался на наклонную ветлу, стал на толстый сук, балансируя руками, выбрал момент равновесия и, сильно оттолкнувшись, полетел вниз головой. Бух! И надолго пропал под водой.

Муся уже тревожно поглядывала по сторонам, когда он с шумным выдохом, словно кит, вынырнул перед ее лицом.

- Ай! - вскрикнула она от неожиданности.

- Не бойтесь, я не морж.

- Да ну вас! - надула она губы. - Я уж бог знает что подумала.

- Неужели обо мне?

- Да ну вас! - и, резко выкидывая руки, поплыла к берегу.

Василий плыл за ней. Она вышла первой, легла на полотенце, подставив лицо, шею, грудь полуденному солнцу. Он лег рядом.

- Скажите, Василий, может ли талант переродиться под воздействием так называемой среды? И превратиться в обыкновенную серость... приспособленца. Нет, хуже - в пиявку!

- Как вы хотите, чтоб я ответил? По-научному или попросту?

- Как угодно.

- Если человек с умом и честью, то никакая среда его не испортит. А если у негр чести нет, то нет и не было таланта. Потому что талант - это прежде всего искреннее и честное отношение к жизни. Иначе он не сможет верно отразить явления жизни. Какой же это талант?

- Но ведь говорят же - злой гений?!

- Там в основе не талант, а изворотливость.

Муся надела сарафан, но оставалась сидеть, глядя в воду. И Василий сидел. Помолчали.

- Кто-то перед вами оправдывался? На среду сваливал? - спросил Василий.

- Ну, не так чтобы оправдывался... Но намекал.

- Вся штука в том, из чего человек вырос. На какой закваске? Из каких убеждений? Я шесть лет провоевал. Всякое видывал. Но такое, чтобы честный человек да еще талантливый превращался в подлеца - не видел. Такие люди либо ломаются, гибнут, либо выбывают из игры.

- Да. По крайней мере, надо, чтобы так было.

- Именно! Ведь вся ваша селекция построена на этой закономерности выращивать такие разновидности, такие сорта, которые сопротивлялись бы окружающей среде, смогли бы выдержать ее напор. А для этого что берется? спрашивает, улыбаясь, Василий.

- Элита.

- Но не по видовому родству, а по качеству. - Он поднял палец.

- С такой биологической аналогией можно далеко зайти, - усмехнулась и Муся. - Яблоко не далеко падает от яблони. Или - овес рождается от овса, а пес от пса.

- Кстати, мы готовим комплексную экспедицию в Якутию. На целое лето! Ботаники нужны. Поедем с нами? - предложил Василий.

- Попасть в такую экспедицию не просто.

- Я знаком с Вольновым. Хотите, поговорю?

- Я сама с ним знакома...

Он усмехнулся как-то извиняюще:

- Вы все такая же... несговорчивая. Отцовский характер.

- А вы все еще любите в тунгуса играть? Как у отца на практике. У костра потешаться?

Он опять невесело усмехнулся:

- Да нет, я уж натешился. Шесть лет из фронтовой шинели не вылезал.

- У каждого своя война, - сказала она серьезно. - Сколько всего накопилось - и слез, и злобы.

- А я вот встретился с вами и словно в другой век перелетел, в старую жизнь.

- Туда пути заказаны.

Они встали и пошли опять садом. Возле общежития Муся подала ему руку:

- До свидания!

- Подумайте насчет экспедиции.

- Мне думать нечего. Все зависит от начальства.

- Тогда считайте, что вы зачислены.

Муся усмехнулась:

- Значит, до встречи в Якутии.

Вниз по реке Лене плывет старый рыболовецкий карбас, похожий на Ноев ковчег. Члены экспедиции - их пять человек - расположились на палубе. Тут же лежат палатки, рюкзаки, кухонный скарб, теодолитные треноги, ящики с гербариями и коллекциями, весла, сети рыболовецкие и даже лодка.

Муся держится особняком. На ней шаровары, сапоги и брезентовая курточка с капюшоном. Она даже на палубе ухитряется перебирать гербарные сетки, заполнять листы. Из мужчин, кроме Василия, еще трое; все они заросли бородой, и трудно определить, кто из них моложе, кто старше. На них сапоги и такие же, как на Мусе, куртки. Они похожи скорее на рыбаков, чем на ученых.

Худой и важный начальник экспедиции Филипп Лясота, как заправский рыбак, курит трубку. Близко к нему держится завхоз экспедиции Лебедь, ничем не примечательный, разве что диковинной шапкой из нерпичьей шкуры да пухлыми розовыми щеками.

Пятый член экспедиции, коренастый светлобородый Макарьев, лежит, опершись на локоть, и всю дорогу насвистывает. Кажется, ему нет ни до чего дела.

В рулевой будке за штурвалом в обыкновенной кепке старшина этой посудины. Он тянет цигарку и лихо сплевывает в реку через открытое окно. Время от времени он кричит в трубку трюмному:

- Эй, машина! Ты чего там? Спишь или семечки лузгаешь? Прибавь обороты!

Из-за кривуна карбас выходит на широкий плес. На пологом берегу небольшая деревня, узкий клин желтеющих полей глубоко врезается в тайгу.

- Будем приставать? - спрашивает Василий Мусю.

- По мне везде интересно. Как начальство, - она кивает на высокого тощего Лясоту с редкой рыжей бороденкой.

- Филипп, пристанем? - спрашивает Василий.

- Местность глухая, - отвечает тот. - Надо обследовать.

- Кузьмич! - кричит Василий старшине. - Сворачивай в тот затончик за деревню!

Кузьмич грохнул сапогом по обшивке - из трюма высунулась в люк чумазая морда.

- Ты чего? - спросил трюмный.

- Сбавляй обороты! Причаливаем.

Карбас зачихал и стал сворачивать к небольшой деревне.

- Эй, там, на баке! Приготовить швартовы! - крикнул Кузьмич.

Мужчины поднялись и засуетились... Карбас пристал к берегу.

Ржаное поле в Якутии. Рожь невысокая, но колосья полные, как говорится - на подходе. Муся перебирает колоски, срывает изредка и кладет их в мешочек. Рядом с ней стоит крестьянин средних лет, видимо, хозяин поля.

- Да ты рви смелее! Чать, не обедняем, - говорит мужик.

- Мне много не надо. Я выбираю только ярко выраженные колоски.

- А чего их выбирать? Они все хорошо уродились. У меня рука верная где кину, там и вырастет. Значит, для науки собираешь? Что ж там у вас, в Москве, ай ржи не хватает?

- Там есть, да не такая.

- А какая же? Рожь, она рожь и есть.

- Ну, не скажите. Московская рожь тут не вызреет.

- Во-он что! Видать, у московской ржи корень тугой.

- Что? Что?!

- Значит, не способен быстрый оборот давать. Влагу плохо гонит. Она и не успевает напиваться. Вроде пашеницы.

По ручью проходит Василий с ящиком на ремне через плечо.

- А пшеница у вас вызревает? - спрашивает Муся мужика.

- Здесь нет, а на заимке поспевает.

- Далеко ваша заимка?

- В тайге, верст пять по ручью.

- Можно там взять колоски?

- Берите. Я сейчас лошадку запрягу, отвезу.

- Не надо. Мы пешком пройдем, - говорит Василий.

Муся только теперь заметила его, смотрит вопросительно.

- Я уже взял в низовьях образцы почвы, - ответил тот как бы на ее безмолвный вопрос и качнул своим фанерным ящиком. - А теперь там, наверху, возьму. Так что по пути.

Они идут по лесному берегу ручья; чем дальше, тем все гуще тайга, все таинственнее ее темные чащобы, все заманчивее ее незнакомая глубь. Тоненько, скрипуче посвистывают рябчики. Василий свернул в трубочку листок жимолости, положил на язык и засвистел, как рябчик. Вдруг совсем рядом ухнула и заулюлюкала полярная сова.

- Ой, что это? - вздрогнула Муся.

- Леший. Давай руку! Ну?! - Он притянул ее к себе, хотел обнять.

- Не надо! - она вырвалась и пошла впереди.

Василий приотстал, спрятался за толстую сосну и вдруг затянул высоким срывающимся волчьим воем. Муся замерла на ходу, обернулась и, не увидев Василия, пронзительно закричала:

- Ва-а-ася!

- Ай-я-яй-а! - ответил он тихонько, так, словно голос его доносился издалека.

- Ва-а-ася! - закричала она сильнее и помчалась в ту сторону, откуда слышался его слабый голос.

- Вот он я! - Василий вынырнул перед ней из-за ствола сосны, озорной, смеющийся, и поймал ее в объятия.