Сергей Лукьяненко: Внимательно читал Библию, запрета на клонирование или изменение генотипа не находил. Так что вреда для Веры в этом не вижу (замечу, что я сам — православный). Ну а фанатики… они найдутся всегда. Тут можно не сомневаться.
Сергей Переслегин: Работы по расшифровке генетического кода и по клонированию приведут к изменению биологической природы человека. Серьезного удара по вере это не нанесет.
Геннадий Прашкевич: Религиозные войны ушли в прошлое. То, что мы сегодня наблюдаем, это не религиозные войны. Даже сегодняшнее противостояние Запада с Исламом — это не религиозная война, а борьба в корне разных культур. Религия — реликт, архаика. Как правило, архаика никогда не приводит к победе. Пришла пора сделать следующий шаг.
Николай Романецкий: Что вы имеете в виду?
Геннадий Прашкевич: Взглянуть на мир прямо, без очков религии, так сильно искажающих взгляд на реальный мир.
Борис Стругацкий: Религия выдерживала удары и покрепче. Она ведь существует, по сути, независимо от науки, это, опять же, совершенно иная социальная плоскость. Наука строится на проверяемых фактах, религия — на чуде. Религиозные войны между верующими и атеистами представляются мне маловероятными. Воюют всегда с еретиками. А Ваши «новые еретики» никакие не еретики вовсе, как я понял, — они, скорее, «туземцы, нуждающиеся в благодати». Впрочем, как известно процедура «приобщения к благодати», бывало, совершалась огнем и мечом, но это было давно, а теперь это уже, пожалуй, «не наши методы».
Мир и общество
26. Вопрос: Как Вы оцениваете роль личности в истории? Так ли она мала, как нас учили в советской школе?
Эдуард Геворкян: В советских школах учили, вообще-то, по-разному. В старших классах русскую литературу нам преподавал светлой памяти Виктор Ваграмович Читуни, умнейший человек и харизматичный учитель. Кстати, большой любитель фантастики. Так вот, он считал, что историю творят именно личности. В рамках школьной программы, а порой и выходя за оную, он всячески иллюстрировал этот тезис на литературных и иных примерах.
Вообще-то, списывать все на «широкие массы» весьма комфортно. Как бы снимается личная ответственность за дурные дела и бессмысленные дни.
Олег Дивов: Трудно сказать. На мой взгляд, скорее эпоха подбирает нужную личность из некой всегда готовой выборки, чем наоборот, личность задает тон эпохе. Сейчас эпоха серости — и яркие личности будто попрятались. Понадобятся — история их быстренько взрастит.
Кирилл Еськов: Не знаю, мы, наверное, учились в каких-то разных «советских школах»… То, чему «советская школа» учила меня (и с чем я по сию пору вполне согласен), можно сформулировать примерно так — используя аналогию из области химии. В обществе постоянно идут естественные (самопроизвольные) социально-экономические процессы — сиречь, химические реакции. Личность же играет при этих реакциях роль не реагента, а катализатора (или ингибитора). То есть можно многократно, на порядки, ускорить (или, напротив, застопорить) процесс, но вот изменить его направленность — никак: смещать химическое равновесие катализатор не может.
А насчет того, что эта роль (катализатора/ингибитора) мала — извините!.. Есть такой широко известный комплекс химических реакций, который целиком и полностью основан на катализе и автокатализе — и в отсутствии оных катализаторов в принципе невозможен; называется он — Жизнь.
Александр Житинский: Она огромна.
Андрей Измайлов: В школе нас учили на шизофреников, пестуя и пестуя раздвоение сознания. С одной стороны вдалбливали: роль личности в истории ничтожна. С другой стороны рьяно внушали: Вождь пролетариата — он один такой, и если бы не он… А также: Пугачёв, Ермак, Спартак…
Велика роль личности в истории, велика. Собственно, история как таковая и представляет собой лишь череду биографий этих самых личностей. Пётр Первый-реформатор прорубил окно, Пушкин написал «Евгения Онегина», Хрущёв насадил кукурузу и обеспечил львиную долю населения отдельным жильём, Горбачёв затеял Перестройку и развалил КПСС. И так далее. Ныне и присно, и вовеки веков, ура!
Или когда б не Пётр, всё равно кто-нибудь отреформировал бы Русь-лапотную на европейский манер? Скажем, сынок его, Алексей. М? Или когда б не Пушкин, всё равно кто-нибудь накалякал бы в рифму про «лишнего человека»? Скажем, тоже поэт, граф Хвостов. М? Или Берия вместо Хрущёва. М? Или Лигачёв вместо Горбачёва (между прочим, жив курилка, Егор Кузьмич — по сию пору бы главенствовал без всяких выборов, демократий и прочих глупостей). М?
Оно, конечно, и такое (см. абзац выше) возможно. «Альтернативка» получается, однако. Да, тоже история. Но… «Но это совсем другая история».
Андрей Лазарчук: Не знаю. История вообще очень странная наука — ни один из ее постулатов нельзя проверить на практике.
Святослав Логинов: Чему нас только в советской школе не учили! И чему только не учат сейчас! А истина, как обычно, лежит где-то посредине. Хотя на самом деле все разговоры о роли личности попахивают альтернативной фантастикой, а реальная история не знает сослагательного наклонения. Что было бы, если бы Чингиз-хан умер бы в детстве от рахита, а Володя Ульянов от коклюша? А не всё ли равно? Фантазировать можно что угодно; историческим фактом является то, что они дожили до той поры, когда сумели сыграть свою роль в истории.
Евгений Лукин: Нет. Она гораздо меньше. Наиболее верная оценка, как мне кажется, принадлежит Льву Толстому. Только очень глупая щепочка, вынесенная на гребень волны, может вообразить, будто она эту волну и создала. Другое дело, что данную мысль щепочка должна неустанно внушать составляющим волну капелькам. Что, собственно, и делается. Знаю, точка зрения нынче не слишком популярная, поскольку все глядят в Наполеоны да в Рембы, но против собственного жизненного опыта не попрёшь. Что же касается советской школы, то разглагольствовать о решающей роли масс, когда над тобой висит портрет выдающейся личности вождя, — само по себе анекдот.
Сергей Лукьяненко: Разумеется, вовсе не так мала. Я убежден, что даже история нашей страны пошла бы совсем другим путем, окажись Горбачев не благодушным мечтателем, работающим на интересы западных держав, а прагматичным политиком, исходящим из интересов своей Родины и проводящим реформы… ну, назовем это — в китайском стиле.
Очень, очень жаль, что у нас в эпоху перемен пришел к власти благодушный пустобрех…
Геннадий Прашкевич: Аттила, Чингисхан, Цезарь, Петр Первый, Ленин, Сталин, Гитлер, Муссолини, Рейган, даже известная троица в белорусском лесу… Сколько можно говорить, что историю движут массы?.. Массы — это толпа. Она нуждается в динамике. Неуправляемая она страшна, а управляемая — становится тем государством, какое нужно тому или иному лидеру.
Вячеслав Рыбаков: Всякое бывает. В советской школе учили не худшим образом. Общим местом уже стало доказывать этот факт колоссальной востребованностью на мировом интеллектуальном рынке советских специалистов, основы образования и мышления которых закладывала именно советская школа. И, сколько я помню, в ней совсем не учили, что роль личности в истории столь уж мала. Нам, например, Плеханова задавали читать по этому поводу, а старик довольно здраво судил, головой, не то, что нынешние скороспелые публицисты-сенсационщики, которые выносят свои суждения кошельком. Исходя исключительно из направления денежных потоков.
Роль личности и мала, и не мала. Есть масса примеров, когда она является определяющей, и есть масса примеров, когда она сводится к нулю. Например, особенности личности пресловутого Петра Первого наложили сильнейший отпечаток на его реформы (которые так или иначе все равно бы произошли в России) и на все последующее развитие страны. Вместо реальной вестернизации мы получили азиатскую бюрократию с немецкими фамилиями во французских париках, да еще и в состоянии перманентной разухабистой истерики (а тогдашняя элита и не могла не быть в состоянии истерики, поскольку висела в воздухе, не будучи связана с культурой и традициями страны — и потому постоянно боялась страны, которой управляла, гася этот страх бессмысленной военной, дуэльной и прочей лихостью, немыслимыми попойками и самодурством в имениях, равно как то бездумным ура-патриотизмом, то столь же бездумной ура-русофобией). С другой стороны, мощные и совершенно правильные усилия Годунова, например, в силу стечения роковых обстоятельств пошли прахом — хотя, не напорись его деятельность, скажем, на несколько неурожайных лет подряд, история России вполне могла стать совершенно иной еще с начала шестисотых, а не семисотых годов. Чистой случайности, какой-то тройке дождливых июлей подряд, сгубивших продуманную и умелую деятельность умного и опытного человека, мы обязаны тем, что стремглав вырос, как поганка в слякоти, Лжедмитрий, началось польское нашествие, потом — Смутное время, потом воцарились Романовы…