Геннадий Прашкевич: Так любили говорить в начале двадцатого века: всё, физика кончилась, все химические элементы открыты, все законы природы сформулированы! А потом оказалось, что мы только на подступах к настоящим великим открытиям. Мы и сейчас только на подступах. Самое интересное впереди.

Вячеслав Рыбаков: Во Вселенной есть еще немало сюрпризов, просто не может не быть. Слишком уж она большая по сравнению с человеком. Но с той поры, как прогресс с увеличения могущества переориентировался на увеличение комфорта, открытий, разумеется, стало меньше — идет исступленная дошлифовка, подшлифовка под наше бренное тело того, что уже открыто. Способность к открытиям очень сильно зависит от установок: можно годами ходить мимо фундаментальных прорывов и не замечать их, потому что голова повернута в другую сторону. Зачем тебе нуль-транспортировка, если позарез надо разработать более удобную и безопасную модель автомобильного сиденья? Не откроет Сверхновой тот, кто смотрит исключительно себе под ноги. Конечно, под ноги смотреть надо, а то будешь спотыкаться на каждом шагу. Но время от времени надо останавливаться, а лучше даже садиться — и долго смотреть верх. А мы непрерывно бежим. Сами не ведая, куда — но скорее, скорее! Техничнее!

Ведь «куда» — это идеология, а от нее происходят исключительно нацизм, сталинизм и прочие мерзости, не так ли? Все приличные люди говорят, что так! «Но Брут его считает властолюбцем — а Брут весьма достойный человек!»

6. Вопрос: А в чем причина прогресса? Неужели только в стремлении человека к безопасности и комфорту?

Эдуард Геворкян: Какая может быть причина того, чего нет? В чем причина возникновения флогистона? Сколько миль до Авалона? Впрочем, если под прогрессом понимать усложнение механизмов, продуцирование дополнительных услуг, формирование новых потребностей, то можно сказать и о «материальных» стремлениях. Да, комфорт, и никаких предначертаний. Увы, безопасность, и никакой миссии.

Олег Дивов: Я бы не сбрасывал со счетов элементарное любопытство.

Кирилл Еськов: Прогресс — это всего лишь побочный продукт той Игры в бисер, что ведет, для собственного удовольствия, Homo ludens. А уж безопасность и комфорт — последнее, что заботит истинного luden’а.

Александр Житинский: Ну, я уже сказал, вроде, что в прогресс не очень верю, кроме научно-технического, где он очевиден. Причина его — в человеческой лени, с одной стороны, и любопытстве — с другой.

Андрей Измайлов: Ужели, ужели. Во всяком случае, лично я приветствую только и лишь эту причину. Сколько ж мучиться ещё — в опасности и дискомфорте. Что же касается пресловутого чисто научного любопытства — лучше бы его поумерить. Не зная или, как минимум, не вожделея определённого результата, действуя по принципу «давай попробуем и поглядим, что получится»… Дети с коробком спичек. Спички детям не игрушка! Сам испытал. На себе. В босоногом детстве чуть не спалил хату на Украине — вовремя испугался и затоптал клок сена из стога. В том же босоногом детстве попытался перепрыгнуть кучу цемента свежего замеса (sic!) в два прыжка…

Аналогичная история, на мой взгляд, с нынешним адронным коллайдером. Вбухано денег. На кой? А давай попробуем и поглядим, что получится! Да, но есть опасение, что всё гикнется и вообще засосётся чёрной дырой. Ничо! Вдруг не гикнется и не засосётся — зато (!) мы узнаем много нового.

Экселенц, помнится, прошёл точку невозврата в истории с Абалкиным именно так, как он её прошёл. Зато ликвидировал точку невозврата (пусть гипотетическую) для всего прогрессивного, а то и регрессивного человечества. «Птичку жалко», да. Но…

Андрей Лазарчук: Почему-то лично мне простое и незатейливое стремление человека (и человечества) выжить кажется достаточной причиной и для прогресса, и для всего остального, что оно еще придумает.

Святослав Логинов: Причин две: тому, кто движет прогресс, — хочется странного, а тому, кто дозволяет движение, — хочется комфорта. Есть ещё люди, думающие о безопасности. Этих называют консерваторами.

Евгений Лукин: Относительно стремления к комфорту — согласен. Действительно, благодаря прогрессу путь к смерти стал на диво лёгок и приятен. А вот насчёт стремления к безопасности позволю себе усомниться: общеизвестно, что в салонах и под колёсами автомобилей народу гибнет больше, чем при бомбардировках. Стремись человек к безопасности, он бы, напротив, держался от творений науки и техники как можно дальше.

Хотя война до сих пор считается, если не причиной, то хотя бы ускорителем прогресса, поговаривают уже, что алюминия сейчас идёт больше на пивные банки, чем на авиацию. Если так, то гонка прибамбасов (ширпотреба) давно достигла уровня гонки вооружений. Оба процесса неостановимы, самодостаточны и, подозреваю, ничем хорошим не кончатся.

Сергей Лукьяненко: Нет, не только. Еще в любопытстве. Пожалуй, это одно из самых опасных и в то же время прекрасных человеческих качеств. «А что будет, если…» — и человек летит в космос, и расщепляется ядро атома, и клонируются живые существа.

Сергей Переслегин: А вы не усматриваете некорректности в постановке вопроса? В чем причина сна? Не знаю, а в чем причина бодрствования?

Социосистема — форма существования носителей разума — является сложной структурной системой. По законам диалектики, она обязана развиваться. По тем же законам, ее развитие происходит с постоянным усложнением системы. Мы называем это прогрессом.

Геннадий Прашкевич: В стремлении человека к безопасности и комфорту. Это во-первых.

А во-вторых, врожденное любопытство.

Зачем капитан Скотт рвется к Южному полюсу? Он думает найти там рай? Зачем Эдмунд Хиллари и Норкей Тенсинг поднимаются на Эверест? Чтобы обнаружить там Шамбалу? Да нет. Просто люди считают, что все самое интересное всегда за углом, не здесь, не рядом с нами. А взглянуть хочется! Вот мы и торопимся это увидеть, подспудно понимая краткость отпущенных нам лет.

Вячеслав Рыбаков: Время от времени, довольно редко, рождаются люди, которые не могут не придумывать. Хоть что-нибудь. Совершенно непроизвольно. Откуда такие странные граждане берутся — отдельный вопрос. Плати им за выдумки или нет, казни их за выдумки или нет — они все равно не могут жить просто так. Что-то постоянно варится у них в головах, и что-то время от времени сваривается. А остальные с бoльшим или меньшим успехом используют то, что эти люди придумали, приспосабливают их открытия к повседневной работе, и таким образом делают эту работу легче, продуктивней… чтобы усилий затрачивать меньше, а на выходе получать больше. Стремиться к такому раскладу — абсолютно естественно, это тоже на уровне физиологии.

Жители многочисленных и вполне цветущих государств доколумбовой Америки, при всем своеобразии той цивилизации, тоже любили вкусно поесть и мягко поспать. Не могли не любить — это в природе человека. И тем не менее, говорят, у них не было колеса. Ни у кого. Не произошла там за по меньшей мере полторы тысячи лет их истории такая случайность — рождение гения, который придумал бы колесо.

Причина прогресса — гении. Все остальное — следствие.

Борис Стругацкий: Глубинная причина есть, видимо, так называемый инстинкт познания или инстинкт поиска нового (о котором говорил еще, кажется, Иван Петрович Павлов). Практически же — природная лень безволосой обезьяны: стремление работать как можно меньше, получая при этом как можно больше (максимальный результат при минимальной затрате сил и энергии),

7. Вопрос:

Изменится ли, на Ваш взгляд, жизнь людей, если наука откроет некий источник дешевой энергии?

Олег Дивов: При нынешней организации власти на планете будет сделано все возможное, чтобы эти изменения шли как можно плавнее. Многие процессы окажутся так растянуты по времени, что мы изменений толком и не заметим.