— Уже знаю — наследственные стержни, — сказал Унар. — Мы все сделаем, учитель.
— Перестройка не должна нарушить цепочки. Чтобы в двойниках сохранилась память. Чтобы ни одно звено не потерялось. Ни отец, ни дед, ни прадед… Форма цепочки тем и плоха, что может зависеть от одного звена. А от какого, мы не успели выяснить. Или успели — от всех. Понимаешь, Унар? — Я слишком часто в эти дни повторял слово «понимаешь?». Но не потому, что не был уверен в людях, — я не верил себе. — И еще одна просьба, — сказал я, но в это время засветился экран видеофона и сердитый молодой человек что-то потребовал от Унара. Я дождался, пока он исчезнет, и продолжал: — Проследи за работой стержней хотя бы первое время, когда я уйду в опыт и еще не овладею контролем.
— Ладно, учитель, — улыбнулся Унар. — А здорово я проучил его, правда?
Я отшатнулся, сначала не понял, вдруг вспомнил: жизнь идет своим чередом, что бы со мной ни случилось.
— Мы ведь еще увидимся, когда ты воплотишься… — уверенно сказал Унар, но чего-то он все же не договаривал.
Слышалось далекое жужжание, как будто в стекло билась большая муха, одна из тех, которые хранились в энтомологических музеях. Память продолжала «шутить», предлагая воспоминания и сравнения из давно прошедшего времени.
— Признаться, я завидую тебе, учитель. Один такой опыт — и любая жизнь оправдана.
Черты лица Унара расплылись, смягчились, потом опять стали чеканными.
Пахло озоном и степью. И мне впервые за эти дни стало легче.
— Я не хочу тебя видеть, — сказала Майя, не поворачивая головы.
Невозможно было предугадать смену ее настроений. Это зависело от того, что в данное время выбрасывала наверх ее память.
— Со мной пришли друзья, — проговорил я, и жены Юры и покойного Степ Степаныча одновременно подошли к ней.
— Сначала извинись передо мной! — приказала она и рассеянным жестом «ни для чего» тронула себя за мочку уха.
Я покорно извинился, не зная. за что.
— Включи стимулятор, — прошептал Юра. Я указал ему взглядом в угол комнаты, и он включил лучевой стимулятор.
— Что-то случилось? — спросила Майя.
Она переводила взгляд с одного на другого, и ее глаза становились все более ясными. Сделала усилие над собой и стала прежней Майей: мне показалось даже, что ее губы дрогнули в улыбке. Но сейчас я страшился и ее безумия, и ясности ее мысли. Я всегда предпочитал не оттягивать момент, когда надо будет все равно сказать о самом важном, а начинать с него. Тогда люди видели, что я им доверяю, и доверяли мне. Но сейчас я не знал, с чего начать.
— Послушайте, — сказал я. — Мы с Юрой составили план спасения… Чтобы понять его, вспомним первый закон гармонии: единство формы и содержания. Мы должны привыкнуть к мысли, что наши организмы безнадежно устарели в сравнении с нашим разумом и целями нашей жизни. Тогда не будет казаться страшным и то, что мы должны совершить…
Мои слова долго падали впустую. Но вот их тяжелый смысл начал доходить до слушателей. Я заметил, как побелели губы у жены погибшего друга, как женщины избегают смотреть одна на другую.
— Мы обязаны продолжать опыт, — напомнил я. — Это поручил нам Совет Земли.
Майя горько засмеялась:
— Мы уже давно и сполна уплатили свой долг людям. Пусть опыт продолжат другие. А мы отдохнем… — И совсем жалобно она произнесла: — Сколько можно продолжать борьбу? Лучше уж…
И тогда засмеялся я:
— Послушай, я расскажу тебе притчу о человеке, захотевшем сполна отдать свой долг людям и стать свободным от обязанностей. Он был сильным и смелым до дерзости. Он был умен и талантлив. И больше всего на свете любил свободу. Но, как все мы, он часто слышал слова о долге, и ему казалось, что они опутали его, как звенья цепи. Он решил разорвать цепь.
«Я расплачусь со всеми долгами и стану свободным!» — поклялся он.
Этот человек пролагал новые пути в джунглях, опускался на дно глубочайших океанских впадин в батискафе, летел в ракете, обводнял марсианские пустыни. Он платил добрыми делами учителям и друзьям за все, что они сделали для него. Он отдавал долги даже случайным прохожим, ласково улыбавшимся ему в грустные минуты.
И когда ему показалось, что он уже рассчитался в долгами, спросил у странника:
— Все ли я уплатил?
Странник ответил вопросом на вопрос:
— А тем, кто создавал твою одежду и охранял тебя, когда ты спал, когда шел по улице, когда плыл по морю, уплачено ли? А тем, кто построил машины, чтобы ты мог ими пользоваться?
— Я уплатил им сполна.
— А тем, кто лечил тебя, и тем, кто создал лекарства, и тем, кто открыл возбудителей болезней и указал, как с ними бороться?
— Я уплатил и им.
— В таком случае, — сказал странник, — у тебя осталось меньше долгов, чем было, но их по-прежнему немало. Например, жизнь, которую тебе дали родители. Можешь ли ты вернуть ее?
Ироническое выражение сбежало с Майиного лица. Она о чем-то задумалась. А я продолжал:
— Он поклялся отдать и этот долг — спасти десять жизней взамен одной своей. Он сделал это. И когда снова спросил о своем долге у странника, тот ответил:
— Ну что ж, ты сделал немало. Но отдал ли ты долг деду, подарившему тебе зоркость глаз, и прадеду — за крепость мышц, и всем предкам — за тонкий слух, за умение быстро бегать, лазать по горам и за многое другое? Попробуй отдать все эти долги — и у тебя нарастут новые: людям, помогавшим расплатиться.
Майя подошла ко мне совсем близко, так, что я почувствовал ее дыхание, и проговорила:
— Я не так сказала — дело не в долге. Мне страшо. Что у нас останется? И как же наша любовь?
— Мы воссоздадим себя в одном двойнике, в одном существе, — ласково ответил я ей. — Сначала перепишем на него твое «я», затем мое…
— Я не знала, что ты подумал заранее об этом, — признательно сказала она. Только по напряженности ее голоса можно было почувствовать, как ей хочется расплакаться.
В это время послышался сигнал. Я ответил разрешением, и в комнату вошло несколько людей. Автоматы раздвинули стены и образовали дополнительные кресла для вошедших. Но они не пожелали сесть, а стояли группой.
Я впервые видел всех этих людей вместе. Здесь был и председатель Совета Земли, и легендарный космонавт Бер, Который Возвращается, и несколько членов его экипажа, и знаменитый строитель подводных городов, и Унар, мой ученик.
— Мы пришли, чтобы сказать: человечество гордится вашим подвигом, считает вас своими разведчиками на дороге в бессмертие, — сказал председатель Совета. — Человечество посылает вас дальше. Опыт должен продолжаться.
Он говорил просто и в то же время торжественно. И после него каждый из пришедших находил разные слова, которые могли бы помочь нам. И когда кто-то из нас улыбался, они радовались от души, думая, что их приход не напрасен. Но я-то знал, что означали эти улыбки. Иногда в них угадывалась растроганность, а чаще всего они были лишь прикрытием отрешенности, мысли: «Все равно ничего другого нам не остается…» Но я знал еще одно: мы действительно разведчики и наша разведка самая трудная. Именно поэтому мы будем продолжать ее. И даже в мысли «ничего другого не остается» есть мужество, с которым мы родимся на свет и, не согнув головы, уходим из жизни.
Председатель что-то говорил, и каждый из нас по очереди улыбался ему. Но я недооценил его — он понял. Мгновенно умолк, включил видеофон и спроектировал изображение на стену. И мы увидели, как там появились разные люди. Спокойно и твердо они говорили одно и то же:
— Первый научный центр готов работать на Большой опыт.
— Второй научный центр готов работать на Большой опыт.
— Пятый научный центр готов работать на Большой опыт…
Я пишу в лабораторном журнале:
«Чтобы покорить природу, нужно победить себя».