Это в кино драки длятся очень долго — там свои законы, своя логика, свое — экранное — время. Мужчины в кино, как правило, необыкновенно выносливые: их бьют в самые уязвимые точки, а они встают как ни в чем не бывало и наносят противникам столь же сокрушительные удары. И все это длится часами.

Впрочем, в жизни драка тоже может продолжаться бесконечно. Но бой — настоящий бой, насмерть — идет секунды. Особенно если встречаются два (или больше) профессионально подготовленных человека. Причем профессионализм заключается не столько во владении боевым искусством, физической подготовке или безукоризненном знании анатомии человека, сколько в применении на практике одного простого правила: все средства хороши.

Пока Аллан летел ко мне, я успел вскочить, дотянуться до лампы и парировать удар ноги, направленный мне в лицо. Однако тут же почувствовал удар второй ноги в грудь и страшный прямой в челюсть. Падая и разворачиваясь, чтобы уберечь голову, я краем глаза уловил красные брызги, веером летящие во все стороны, и не сразу понял, что это моя кровь. Во время боя человек превращается в робота. Это не трюизм, это констатация факта. Мои глаза словно перешли в режим самонаведения. Как бы ни перемещался в воздухе Аллан (а он еще не успел приземлиться и изготовиться для новой серии), я неотступно держал в прицеле его ноги. Крупно: голень, десять сантиметров ниже коленной чашечки. В эту точку и ударила массивная подставка настольной лампы. Я даже не обратил внимания, чем же это достал меня Аллан — в пах словно вонзилось пушечное ядро, — ибо сосредоточился на одном: болевой шок от перелома большой берцовой кости должен хотя бы на несколько секунд «вырубить его». Так и произошло. Аллан, страшно визжа, переломился пополам и рухнул на пол между столом и стеной. Я налег на стол и в каком-то пароксизмальном рывке двинул его так, чтобы заклинить моего противника, намертво прижать к стене.

Видимо, я все же не рассчитал сил. Или у робота, сидящего внутри меня, сломался дальномер. Или как-то изменилась геометрия пространства. Короче, угол тумбы стола пришелся как раз против шеи Аллана. И все кончилось. Жизнь вышла из Аллана сразу и бес поворотно.

Я некоторое время лежал, обвиснув, на столе. Прислушивался. В гостинице тихо. Слышал ли кто шум драки и визг Аллана? Не известно.

Медленно-медленно, задыхаясь, как астматик, я отодвинул стол. Вид Аллана являл тяжкое зрелище. Шея была неестественно вы тянута, словно в ней вообще не осталось костей. Голова лежала под острым углом к пинии плеч, как бы и не принадлежала больше этому телу. Только одно сравнение пришло мне на ум. Давным-давно, в детстве, наша семья приехала на лето в украинское село — на родину отца. И там на моих глазах кто-то из родни, готовясь к праздничному обеду, свернул курице шею. Для психики городского мальчика трех лет от роду это было чересчур. У меня случилась истерика, курица с вывернутой головой долго еще преследовала меня во снах. Вот Аллан и был сейчас курицей. Нелепым курочеловеком, которому какой-то кошмарный великан свернул шею.

С момента боя прошло уже часа три. Никто не пришел. Никакая завывающая машина не остановилась у подъезда. Кажется, пронесло. Но вопрос остается: что делать с трупом? Видимо, оптимальная тактика дождаться ночи, угнать машину, вывезти тело за город и постараться утопить его в море. Технически все это очень сложно, но выполнимо. Что ж, буду ждать темноты.

Николс-Таун — небольшой городок на северной оконечности острова Андрос. Здесь все и всё на виду, новый человек сразу привлекает внимание, и, если чужак хочет сотворить что-нибудь тайное, ему надо идти на немыслимые ухищрения, угон машины — событие. И хотя полиция здесь не очень-то вооружена новейшими средствами поиска и обнаружения, она разобьется, чтобы найти похитителя. И найдет. В общем шансов избавиться от тела у меня было очень немного, а вероятность выйти сухим из этого «мокрого дела» (увы, на язык просился именно такой жаргон) стремилась к нулю.

Остров Андрос в восемнадцатом веке имел прочную репутацию пиратского логова. И не только Андрос — весь Багамский архипелаг пользовался у джентльменов удачи большой популярностью. В свое время пиратам объявили здесь настоящую войну, и губернатор капитан Вудс Роджерс, присланный для этой цели, одержал верх над морским братством. После чего Багамам был дарован девиз «Экспульсис пиратис реститута коммерциа» — «Пираты изгнаны, коммерция восстановлена». Местная топонимика цепко хранит память о тех временах. Здесь есть утес Моргана, Крысиная отмель, мыс Болвана, остров Уильямса. Думаю, не ошибусь, если скажу, что последний остров был назван не по имени какого-нибудь сгинувшего в море рыбака, а в честь знаменитого пирата: был такой морской разбойник Уильяме, который в давние времена наводил ужас на здешних жителей. Эта же легендарная личность увековечена и в названии гостиницы, куда мы вселились с Алланом, удрав из Хард-Баргина. Вселились — чтобы через полчаса вступить в безжалостный бой с предопределенным смертным исходом для одного из нас.

Вдобавок ко всему у меня ведь еще есть одна бредовая видеомонетка, на которой записано, как я-я! — вхожу, предъявив пропуск, на секретную шпионскую базу западных разведок на горе под зловещим названием Черный Засов. Я не знаю, каким дьявольским способом получено на ней изображение, но догадываюсь, что у моих «друзей» с того света есть копии — причем в достаточном количестве. Конечно же уничтожение видеомонетки ничего не даст. Надо разыскать где-нибудь компьютер с большим дисплеем, по смотреть внимательно весь сюжет еще раз — от начала до конца — и крепко подумать, что это может означать. Надо, надо, надо… Господи, как же у меня скованы руки! Тот факт, что я скрывающийся иностранец, практически полностью лишает меня свободы маневра. Да еще этот равнинный, малонаселенный Андрос. Туристский рай… А для меня — ад!

Темнота наступила неожиданно и быстро — хоть это преимущество дарует воображаемая линия, именуемая тропиком Рака. Она проходит всего в 175 километрах южнее Николс-Тауна. Еще два часа я сидел в темноте, слушая голоса. Наконец все смолкло. Разумеется, выходить через освещенный холл, где сидит портье, — полное безумие. Я открыл окно. Хорошо хоть номер дали на первом этаже. Но все равно до земли — метра два. И внизу — полоса скрипучего гравия, опоясывающая дом, ширина ее не меньше трех метров.

Я снял с Аллана куртку — ту самую, на рукаве которой была нашита эмблема 29-й дивизии, — и привязал один рукав к металлической ручке оконной рамы, достаточно прочной на вид. Теперь — если ручка выдержит — можно будет использовать куртку как страховочный конец. Крепко держась за второй рукав куртки, я выбрался наружу и осторожно — как мне казалось, даже бесшумно — опустился на гравий.

Тишина. Темень. Впрочем, яркие тропические звезды дают до статочно света, чтобы ориентироваться. Я не решаюсь обогнуть дом фасад, выходящий на улицу, наверняка освещен. Здесь, на задах гостиницы, стоят четыре машины. Меня больше всего устраивает «плимут». У него вместительный багажник. На панели управления я замечаю дисплей компьютера. О большем и мечтать нельзя.

Вытащив из кармана универсальный ключ — его на жаргоне называют «кимп», это слово-кентавр, составленное из «ки» — ключ и «компа», — я тихонько отпираю дверцу машины. Сигнализация молчит — все правильно: ее блокировал мой компьютер. Вставляю щуп кимпа в замок зажигания. Маленький экранчик моего компьютера загорается зеленоватым светом. Ага, значит, компьютерная защита задействована и здесь. Минут десять я «беседую» с кимпом, который помогает мне оптимизировать поиск нужных кодов, и, наконец нащупываю код доступа. После чего можно приступить к составлению программы-«червяка». Надо же, я — как последний тать электронного века — применяю на практике то, с чем приехал на Багамы бороться. Будучи запущена в недра автомобильного компьютера, эта программа «выест» память защиты, и тогда «плимут» можно будет заводить без всяких хлопот. К сожалению, я не могу быть уверенным, что от «червяка» не пострадает остальная память автомобильного компьютера.