- Эй, ты меня слушаешь?

- А? - встрепенулась я.

- Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?

- Извини, Паш, задумалась.

- Вечно ты в облаках витаешь, - хмыкнул Пашка.

- Неправда!

- Правда-правда. Ещё в школе помню - спросит тебя учитель о чём-нибудь, а ты встаёшь, как только что разбуженная... Даже странно, что кончила школу хорошо.

Я неопределённо хмыкнула. К экзаменам меня натаскивали нанятые родителями репетиторы. Но училась я и правда на «тройки», в этом Пашка прав. Младшие классы я отходила в элитную гимназию, где были индивидуальные занятия, интересные программы, и там я в целом успевала. Но потом кризис 98 года разорил первое папино предприятие. Тогда нам пришлось трудно, денег на оплату гимназии уже не хватало, и меня перевели в обычную муниципальную школу, где мне, избалованной креативными учителями, на уроках сразу стало скучно. Вот я и училась спустя рукава, хотя с одноклассниками мне повезло, а потому, даже когда наши дела выправились, я осталась доучиваться там же. Благо у меня всё же хватило ума не особо хвастать богатством, зато папа всегда был готов оплатить нашему классу то экскурсию, то школьную вечеринку.

- А помнишь, как мы после выпускного сбежали в какой-то подъезд и пели там под гитару?

- Угу. А потом у Надьки Квасковой случилась истерика, и её мать прибежала жаловаться, что мы обидели деточку. Хотя она просто перепила.

- А меня там вывернуло, - вспомнила я. - Не нужно было мешать водку и шампанское.

- Да, напугала ты нас знатно, - согласился Паша.

Мы ещё некоторое время наперебой вспоминали наш выпускной, а потом просто разные случаи из школьной жизни. Потом Пашка спросил, как у меня дела, и я рассказала о том, что Макс начал серьёзно рисовать, пишет мой большой портрет, а параллельно успел сделать ещё несколько картин, которые мне и показал во время нашего свидания. Его квартирка потихоньку начинала напоминать картинную галерею.

Паша присвистнул. Макса он знал, но его увлечение рисованием стало для Кулагина новостью.

- И как, хорошо хоть рисует?

- Отлично, - искренне сказала я. Да, я никогда не разбиралась в живописи, но Максовы пейзажи и натюрморты мне очень нравились. Он всегда находил какую-то изюминку, делавшую картину нетривиальной.

- Ну-ну. Будет у тебя жених-художник. Художник-юрист.

- А что плохого?

- Да ничего. Гривичев вон тоже до того, как начал рисовать, был, по-моему, не то инженером, не то программистом.

- Ты знаешь Гривичева?

- Да его вся Москва знает. Не, ну лично не знаком, конечно, но картины видел. Смирновы с ним дружили... - Паша помолчал. - Жаль Володьку.

- Жаль, - согласилась я.

- Вот он, кстати, тоже выскочил из грязи в князи. Никак не думал, что он действительно актёром станет.

- Да он об этом мечтал ещё со школьной скамьи.

- Мечтать-то он мечтал, но способностей у него к тому никаких не было. Ты вспомни, как он стихи читал. Таких завываний я больше ни у кого не слышал, а ему казалось, что это и есть «читать с выражением». У тебя лучше получалось.

- Но он же потом играл, и здорово играл! От его Ромео я плакала. Ты был на его выпускном спектакле? Он его весь на себе тащил, Джульетта рядом с ним была никакущая.

- Был. И удивился - долго-долго ничего не получалось, и вдруг заиграл. Не дружи Володькина мама кое с кем из «Щуки», чёрта с два он бы туда попал, между нами-то говоря.

Я недоверчиво покачала головой.

- Я помню, как он всякие сценки разыгрывал...

- И я помню. Тебе неловко от них не становилось? Любительский драмкружок имени погорелого театра.

- Ну... - откровенно говоря, да, становилось. Всё время, что мы были знакомы, Володя любил кого-то изображать и поначалу страшно переигрывал. Но потом дело пошло на лад, и я решила, что ему просто не хватало мастерства.

- Знаешь, последние серии «Выстрела в упор» мне те его потуги напомнили. Он начал переигрывать. Потом видимо спохватился и ударился в другую крайность - вообще перестал играть.

- У него был творческий кризис.

- Да... - задумчиво проговорил Пашка. - Высоко взлетел - больно упал. О мёртвых хорошо или ничего, но зазнался наш Володя, если уж начистоту. Мы с ним последний год почти не общались, так, на семейных сборищах, когда деваться некуда. И не только со мной. Вон с Бошняком вообще разругался в пух... Хотя ты же не знаешь Бошняка...

- Бошняка? Петра Викторовича?

- Его самого. Значит, знаешь?

- Знаю, - медленно произнесла я. - Недавно познакомились.

- Ну вот. Он у них часто бывал, а потом - как отрезало.

- А из-за чего разругались?

- Да кто ж их знает. Ладно, ты куда?

- Домой.

- Тогда пока.

- Пока, - кивнула я.

Паша двинулся дальше, а я повернула к нашему дому, пребывая в состоянии глубокой задумчивости. Володя знал Петра Викторовича... А не прав ли Паша, часом? Таинственный Максов знакомец предлагал удивительное, невозможное - и, что самое поразительное, не лгал. Он действительно мог наделить человека тем, чем тот не обладал от природы, я и Макс - живые тому примеры. Так может, Володя и впрямь был бесталанен? И приобрёл способность играть благодаря тому, что сделал Пётр Викторович? А что он, кстати, сделал? В тех наукообразных объяснениях, которыми он описывал свою методику, я всё равно ничего не поняла, а сам процесс не запомнила. Последнее моё воспоминание в тот день - что мы с Максом приходим в занятый его офисом дом. А потом - двухсуточный провал, и я очнулась на скамейке на Вятской улице.

Но если Пётр Викторович что-то дал - то, быть может, способен и отнять?

Мне стало неуютно. Сколько человек на самом деле обязаны своим успехом этому пожилому лысоватому мужчине с добродушной улыбкой? Как далеко простирается его влияние... и возможности? Володя... Да, его последний фильм и последние серии сериала, в котором он снимался, действительно выявили проблему - пусть и не до такой степени, как утверждал недолюбливавший его Пашка, но игра Владимира и впрямь утратила былую лёгкость и естественность. Могло ли это быть местью?

Надо поговорить с Максом. Он, насколько я поняла, свой талант к рисованию попросту купил, но в одних ли деньгах дело... Или у меня просто паранойя разыгралась?

На звонок Макс ответил явно неохотно и был чем-то раздражён, хотя со мной говорил терпеливо. Когда я несколько сумбурно изложила ему свои подозрения, он некоторое время молчал.

- Знаешь, Жень, мозг - всё-таки не грядка, чтобы можно было морковку сначала посадить, а потом выдернуть, - сказал он наконец. - Да и разругался Смирнов с Бошняком... когда?

- Не знаю.

- Да где-то через год после знакомства. Не сошлись характерами. А проблемы у Смирнова начались значительно позже. Долго Пётр Викторович ждал со своей местью. Бритва Оккама, малыш. Не нужно плодить лишних сущностей там, где их нет.

- Ну, может, ты и прав.

- Конечно. Так что не бойся. Никто на твои боевые искусства не покушается.

Я промолчала. Дело было не в том, что я боялась за себя. А в чём суть моей тревоги - я и сама объяснить бы затруднилась.

Накануне того дня потеплело, и наконец-то выпал снег. Да не просто слегка, а обильным снегопадом, так что кое-где у краёв газонов образовались небольшие сугробчики. Дворники увеличивали их, сгребая снег с мостовых и тротуаров, а потом улицы посыпались солью, или ещё чем-то химическим, и белой крупой, не знаю, как она называется, похожей на мелкие камешки. Химия спасала от обледенения, но оставляла белые разводы на сапогах.

- Надень шубку, - сказала мама. - Холодно же.

То, что столбик градусника подпрыгнул вверх, её не смущало. Раз выпал снег - значит зима и холодно.

Утром папа собрался и уехал на несколько дней - хотел проинспектировать большое строительство в другом регионе, за пределами даже Московской области, и ещё уладить какие-то дела с поставщиками. Перед его отъездом я опробовала новую мультиварку - каша, сваренная ею, оказалась вполне на уровне - проводила папу в поездку, а маму в ресторан, и осталась одна в квартире на целый день. Посмотрела несколько передач по телевизору, побегала по интернету, проинспектировала свою коллекцию туфель и выбралась в ближайший торговый центр - не то чтобы я всерьёз собиралась что-то себе покупать, но захотелось побродить между прилавков, выпить чаю или кофе в кафе, и, может быть, что-то себе и присмотреть.