— Он носит желтую орбиту?

— Нет.

— Тогда я знаю, кто он такой. Молодой приятель Порина… Продолжайте.

— Он, значит, стоит! — Тимбелл воодушевился от собственного рассказа. — Стоит в футах двадцати над уровнем улицы. Вы даже представить себе не можете, какой выразительной фигурой он смотрелся в свете люкситов, озарявших его лицо. Внушительное впечатление, но не то, что от разных мускулистых атлетов. Скорее, он аскетического типа, если вы понимаете, о чем я. Бледное, худощавое лицо, сверкающие глаза, длинные каштановые волосы. И тут он заговорил. Описать это невозможно. Чтобы это понять, необходимо слышать самому. Он начал говорить толпе о замыслах ласинуков, бросая слова так, что меня в дрожь кинуло. Очевидно, он узнал о них из хороших источников, так как оказался знаком с подробностями. О них он и говорил! Он заставил прозвучать их реально и страшно. Он даже меня испугал ими. А толпа была загипнотизирована уже на второй фразе. Каждому все уши прожужжали о «ласинукской опасности», но тут они впервые прислушались к этому. Они и в самом деле слушали. Тут он принялся поносить ласинуков, прошелся по их зверствам, по их вероломству, по их преступлениям. Он смог найти такие слова, точно окунул их в мерзейшую грязь венерианских океанов. Каждый раз, когда он давал волю эпитетам, толпа начинала переминаться с ноги на ногу и отвечала ревом. Это становилось похожим на катехизес. «Позволим ли мы продолжаться этому?» — «Нет!» — «Будем ли мы сопротивляться?» — «До самого конца!» «Долой ласинуков!» — бросил он. — «Бей их!» — взвыли столпившиеся. И я вопил так же громко, как и все остальные, позабыв все на свете. Не знаю, сколько это продолжалось, но тут неподалеку появился ласинукский патруль. Толпа двинулась на него, подстрекаемая лоаристом. Вы когда-нибудь слышали, как воет толпа, жаждущая крови? Нет? Это самый ужасный звук, который можно вообразить. Патрульные тоже решили так, поскольку одного взгляда на то, что их поджидает впереди, оказалось достаточно, чтобы они развернулись и бросились наутек, спасая свои жизни, несмотря на то, что были при оружии. Толпа тем временем выросла до многих тысяч. Не прошло и двух минут, как завыли сирены тревоги — впервые за сотни лет. Тут я пришел в себя и пробился к лоаристу, который ни на мгновение не прерывал свою проповедь. Было ясно, что мы не можем позволить ему оказаться в лапах ласинуков. Потом пошла сплошная неразбериха. На нас двинулись эскадроны моторизованной полиции, но, как бы там ни было, мы с Ферни ухитрились улизнуть, прихватив с собой лоариста, и доставили его сюда. Сейчас он в наружном помещении, связанный и с кляпом во рту, чтобы вел себя тихо.

На протяжении последней половины рассказа Кейн нервно расхаживал по комнате, то и дело останавливаясь, и слушал со все возрастающим вниманием. Крохотные капельки крови выступили на его нижней губе.

— Вы не думаете, что мятеж может выйти из-под нашего контроля? спросил он. — Преждевременная вспышка…

Тимбелл энергично замотал головой.

— Их уже разогнали. Стоило молодому человеку исчезнуть, и толпа утратила весь свой пыл.

— Убитых и раненых будет много, но… Ладно, пригласите своего юного смутьяна.

Кейн уселся за стол, придав лицу видимость спокойствия.

Филипп Санат выглядел не лучшим образом, когда преклонил колени перед Первосвященником. Его туника превратилась в лохмотья, лицо было разукрашено ссадинами и синяками, но пламя решительности по-прежнему ярко полыхало в неистовых глазах.

Рассел Тимбелл глядел на него, затаив дыхание, точно все еще длилась магия предшествовавшего часа.

Кейн ласково протянул руку.

— Я уже наслышан о твоей дикой выходке, мой мальчик. Что так сильно подействовало на тебя, что заставило столь глупо ринуться в бой? Это могло стоить тебе жизни, не говоря уж о жизнях тысяч других людей.

Который раз за эту ночь Санату пришлось повторить беседу, которую он подслушал — драматически и с мельчайшими подробностями.

— Так, — произнес Кейн, дослушав до конца, и недобро усмехнулся. — И ты подумал, что мы ничего об этом не знаем? Мы давным-давно подготовились отразись эту угрозу, а ты был близок к тому, чтобы разрушить все наши тщательно разработанные планы. Своим преждевременным вмешательством ты мог нанести непоправимый вред нашему делу.

Филипп Санат залился краской.

— Простите мой неумелый энтузиазм…

— Вот именно! — воскликнул Кейн. — Однако при должном руководстве ты способен оказать нам серьезную помощь. Твой ораторский дар и юношеский пыл могут творить чудеса при умелом использовании. Согласен ли ты посвятить себя этому делу?

Глаза Саната сверкнули.

— Разве надо еще спрашивать?

Лоара Пол Кейн улыбнулся и украдкой бросил торжествующий взгляд на Рассела Тимбелла.

— Вот и отлично. Через два дня ты отправишься на другие звезды. Тебя будут сопровождать мои люди. Сейчас ты устал. Тебя отведут умыться и залечить раны, а потом тебе лучше выспаться, так как в дальнейшем потребуются все твои силы.

— Но… Лоара Брюс Порин… мой напарник во Пламени…

— Я сейчас же направлю посыльного в Мемориал. Он сообщит Лоаре Брюсу о том, что ты в безопасности, и останется в качестве второго Охранника до исхода ночи. Можешь не волноваться. Иди.

Санат поднялся, успокоенный и безгранично счастливый, но тут Рассел Тимбелл сорвался с места и схватил пожилого лоариста за руку.

— Великий Космос! Да послушайте же!..

Пронзительный вой, донесшийся из наружных помещений резиденции Кейна, прервал его.

Лицо Кейна мгновенно осунулось.

— Военное положение!

— Мы проиграли, — прошептал Тимбелл побелевшими губами. — Они воспользовались сегодняшними беспорядками, чтобы первыми нанести удар. Они ищут Саната и доберутся до него. Через кордоны, которые они уже устроили по всему городу, и мыши не проскочить!

— Они его не получат! — Глаза Кейна сверкнули. — Мы отведем его по туннелю в Мемориал. Они не посмеют оскорбить Мемориал!

— Уже посмели! — пылко воскликнул Санат. — Нам ли прятаться от ящериц? Мы будем сражаться!

— Спокойно, — произнес Кейн. — Молча следуй за мной.

Стенная панель сдвинулась в сторону. Кейн исчез в проеме.

Когда панель бесшумно вернулась на место, оставив их в холодном свете переносной атомолампы, Тимбелл негромко пробормотал:

— Если они все подготовили заранее, даже Мемориал не послужит нам защитой.

Нью-Йорк лихорадило. Ласинукский гарнизон был приведен в полную боевую готовность и переведен на осадное положение.

Никто не мог проникнуть в город. Никто не мог покинуть его. По ключевым улицам патрулировали наземные армейские машины, над головами проносились стратопланы, охранявшие воздушные пути.

Человеческая масса бурлила. Люди просачивались на улицы, собирались небольшими кучками, рассыпавшимися при приближении ласинуков. Колдовские слова Саната не забылись, тут и там люди хмуро обменивались яростным шепотом.

Атмосфера потрескивала от напряжения.

Вице-король Нью-Йорка понимал это. Он сидел за столом во дворце, вознесшем шпили на Высотах Вашингтона, и смотрел из окна на Гудзон, текущий темной лентой внизу, потом обратился к вытянувшемуся перед ним ласинуку в форме:

— Это должна быть позитивная акция, капитан. Тут вы правы. И все же, если возможно, следует избегать прямого разрыва отношений. У нас катастрофически не хватает экипажей, на всю планету наберется не больше пяти кораблей третьего класса.

— Не наша сила, а их страх делают людей беспомощными, Ваше Превосходительство. За прошедшие столетия их дух окончательно сломлен. Толпа рассеется при одном появлении отряда гвардейцев. Именно из этих соображений мы и должны нанести удар немедленно. Население стало поднимать голову. Они должны сразу же отведать хлыста. Второй Поход может с полным успехом начаться и сегодня ночью.

— Согласен, — криво усмехнулся вице-король. — Мы поймали разную мелкую сошку, но наказание подстрекателя черни должно послужить примером. Не сомневаюсь, он в ваших руках.