Пошел он в лес, приволок оттуда бревен, распилил их на доски, и тесал их, и строгал их, и сколотил их вместе, и сделал из них сундук, и покрасил в красный цвет, — потому что идет вещам эта краска. Увидели другие этот сундук во всей красе его, попросили у Хананьи, чтобы он и им сделал сундуки. Отправился в лес, приволок бревен и сделал и им сундуки, так же, как сделал тому. И даже для свитка Торы сделал он ковчег, чтобы и его возвести на Землю Израильскую. И все сундуки сколотил он железными гвоздями, только ковчег скрепил деревянными клиньями, чтобы — если окажутся они, не дай Бог, в магнитных горах, что вытягивают железо из вещей, — ковчег бы не развалился. Всем путешественникам сделал Хананья сундуки в дорогу, а самому Хананье довольно платка-узелка.

Вот уже весенний месяц Адар к концу приходит. Облака, покрывающие лик солнца, убывают, а солнце все прибывает. Вчера было часом закатной молитвы, а сегодня стало часом пополуденной, в тот час, что вчера пробуждались, сегодня уже собираются на молитву. Снег растаял и сошел, деревья в поле почернели. Сегодня они черны, как земля, а завтра дадут ростки и украсятся, как горы Ливанские. Что ни день, появляется новая пташка и щебечет на крыше. Ходят сердечные наши и вопрошают: когда же дороги откроются для путешествия? Отродясь они не боялись смерти, как в эти дни. Сколько святости в Земле Израильской, хоть и в запустении они, и сколько сил телесных у человека, хотя бы и в годы его расцвета. Вот — собирался человек взойти на Землю Израильскую, а не взошел. И внезапно выскользнет душа из тела, и лежит он как камень бессловесный и никуда уже не едет, и где все его чаяния и надежды? Кто умеет читать Писание — читает Писание, кому под силу Мишна и Талмуд — изучает Талмуд, чтобы укрепить сердце словами Торы. Говорят попусту потерян день, если не увидел человек лика солнца и луны.[19] Хоть и мешали им дела денежные и продажа домов — освещены были дни сердечных наших сиянием Торы и молитвы.

Пасха миновала. Светило укрепилось на небосводе, и лужи высохли. Болота — и те пересохли. Дороги просились в дело, и возницы пустились в путь. Кони ржут от конца и до края света, и колокольчики их звенят, а возницы щелкают вожжами и кричат: гей да вье!

Собрались пилигримы в своем мидраше.

Пришел р. Шломо-старший, Коген — семя Аарона — первосвященника, муж мудрых решений, что всю жизнь вел торг, а под конец оставил достояние мирское и решился сердцем взойти на Землю Израильскую. Говаривал р. Шломо: коль гневается царь на рабов своих, не дай Бог бежать царского гнева, пусть стоят в царских вратах и горюют о своей доле и о царской немилости, пока не увидит царь кручины рабов своих и не сжалится над ними.

И пришел р. Алтер-резник,[20] что передал свой нож зятю.

И с ним пришел шурин его р. Алтер-учитель, что всю жизнь сидел в шатре Торы и изучал с учениками Писание истово и дотошно. Однажды сидел он над трактатом «Венчание». Пришла ему мысль в голову, что Земля Израильская — как кольцо,[21] которым жених — Всевышний — обручился с невестой — Израилем, потеряется кольцо — и распадутся брачные узы. Понял он, что, покуда обретается за пределами Земли Израильской, — не обретает покоя. Отложил Талмуд, распустил учеников, продал дом и книги Мишны с Альфасиевыми толкованиями[22] и записался в список пилигримов, идущих в Святую Землю.

Пришел и р. Песах, общинный казначей, что ехал с женой своей Цирль. Надеялся он, что по благости Земли Израильской благословит их Господь детьми.

И пришел р. Иосеф Меир, что отослал жену домой, потому что не захотела поехать с ним в Землю Израиля. Сказал ему отец ее: только соизволь принять мою дочь обратно и зажить с ней в Бучаче, как и прежде, удвою вам приданое. Ответил он: другой суженой[23] уже обещался я, не могу ее осрамить.

И пришел р. Моше, брат р. Гершома — мир праху его, — того самого Гершома, что отдал душу Господу, распевая стих: «Введи меня, царь, в чертоги свои».[24]

От любви великой к Земле Израиля оставил р. Моше двух дочерей своих и записал свое имя и имя жены своей в список пилигримов.

И пришел р. Иегуда Мендель, из последних учеников премудрого раввина Уриэля, — Господь да хранит душу его в сокровищнице Своей. Пока жив был р. Уриэль, стелилась полоска Земли Израильской вплоть до дома его, а когда умер — весь мир потерял цену в глазах р. Иегуды Менделя, пока не вселил Господь в его сердце мысль — взойти на Землю Израиля.

И пришел еще один — имени не упомним.[25]

А еще пришел Лейбуш-мясник, которого извергнула потом Страна Израиля, потому что худое говорил о ней. Говорил он: поглядите, какая это страна, ничего в ней нет, только одна баранина.[26]

И пришел р. Шмуэль Иосеф,[27] сын р. Шалома Мордхая Левита, блаженной памяти, что был превеликим знатоком сказаний Земли Израильской. Этими сказаниями украшают имя Всевышнего. И когда он начинал славословить Святую Землю, видели, будто Сокровенное и Тайное Имя Господа — Тетраграмматон[28] запечатлено у него на кончике языка.

А когда собрались все, стал Хананья в дверях, с платком — узелком в руках, а в нем — талит и тфилин его и прочие пожитки его, как у человека, готового немедля пуститься в путь.

В то время, когда мужчины сидели в мидраше, женщины собрались на женской половине: госпожа Милька, торговка жемчугом, что вступила во второй брак, чтобы супруг ее взошел с ней на Землю Израиля, а он не захотел поехать, — и разошлась с ним.

А рядом с ней стояла ее родственница Фейга, вдова р. Юделя из Стрыя, мир праху его, — был он из рода владык и богачей, много золота посылавших беднякам Страны Израиля.

А рядом с ней стояла Гинда, жена р. Алтера-резника.

А рядом с ней стояла Цирль, жена р. Песаха-казначея.

А рядом с ней стояла Эстер, жена р. Шмуэля Иосефа, сына р. Шалома Мордхая Левита.

А рядом с ней стояла Сарра, жена р. Моше, внука р. Авигдора-старосты, да будет ему земля пухом.

А рядом с ней стояла Песиль, дочь р. Шломо Когена, что овдовела в то время и собралась следовать за отцом своим, чтобы принять страдания Земли Израильской.

Приподнялся р. Шломо Коген, встал на ноги, положил руки на стол, опустил глаза и сказал им: зачем вам ехать в Страну Израиля? Неужто неведомо вам, что много лиха выпадает на долю странников, не говоря уж о скудости пищи, страхе злых зверей, о ворах, а на море и того хлеще. Ответствовали ему сердечные наши: нет в нас страха. Если достойны мы перед Всевышним приведет нас в Землю Израиля, а если мы, упаси Боже, недостойны того — то достойны мы всех бед, что свалятся на нас.

Что он сказал мужчинам, то сказал и женщинам. Как ему ответили мужчины, так ответили ему и женщины. Сказал р. Шломо: блаженны вы, что прилепились сердцем к Стране Израильской, ибо создана Страна Израиля лишь для народа Израиля и никто не остается навеки в Земле Израиля, кроме народа Израиля. И все сказанное было говорено, лишь чтобы умножить заслуги ваши.[29]

Положил р. Алтер-резник руку на плечо р. Алтера-учителя, а р. Алтер-учитель положил руку на плечо р. Алтера-резника, и стали они плясать и распевать: «Кто даст с Сиона[30] избавление Израилю? Когда возвратит Господь народ Свой из плена, возрадуется Иаков, возвеселится Израиль». Спросил р. Шмуэль Иосеф, сын р. Шалома Мордхая Левита, у р. Моше: может, ведомо тебе, на какой лад распевал брат твой покойный р. Гершом «Введи меня, царь, в чертоги свои»? Ответил тот: не принято у нас распевать на этот лад, потому что так брат мой оставил мир сей, но ведомо мне, на какой лад распевал он «Влеки меня[31] за собою, вместе мы побежим». Хотите послушать — напою вам. Опустили собравшиеся головы долу, и завел р. Моше: «Влеки меня за собою, вместе мы побежим». Встал р. Иосеф Меир и сказал: дай Бог, чтоб сподобил нас спеть «Введи меня, царь, в чертоги свои» в Иерусалиме — святом граде. И ответили ему хором собравшиеся: аминь, и разошлись с миром по домам.