Полоски охватывали грудь, четко обрисовывая ее, дальше спускались по бокам, подчеркивая гораздо более смело, чем в дневном костюме, все изгибы фигуры.

Правда, в волосах было чуть больше седины, чем ему показалось утром. Тем не менее, она вполне соответствовала «настоящей» женщине.

У меня никогда не было романа с женщиной зрелых лет. Это может быть любопытно.

Симус О’Нейл, оставь в покое эту тему. Ты здесь для того, чтобы заниматься разведкой, а не для того, чтобы стать посмешищем в любовных делах.

Не мели вздора. Разве любовные похождения — это не часть разведывательной миссии? У всех разведчиков, про которых ты читал в монастырской библиотеке, было достаточно времени для таких развлечений.

И сама она не говорила «нет». Однако, она и «да» не говорила. Ты что, забыл о Законе?

Только после приглашения!

Ну, а если я получу такое приглашение от этой женщины?

— Простите, — продолжала женщина в замешательстве, — за нашу вынужденную жестокость по отношению к вам. Это было необходимо… — Она явно смущалась. — …Мы думали, что это необходимо. Я надеюсь, что вы примете мои извинения, как официальные, так и мои лично.

— Прекрасно… продолжайте, доктор.

Она тряхнула головой, словно ее звание не имело никакого значения.

— Моя мать учила меня не допускать фальши.

Он попытался изобразить самую игривую улыбку, на которую был способен, но ему удалось едва приподнять губы.

Она засмеялась, приоткрыв ряд слегка заостренных прехорошеньких зубов.

Безусловно, их предки были плотоядными. Очко в пользу Леди Дейдры.

— Поэт О’Нейл, Зилонг редко посещают. Три дня назад мы обнаружили неизвестную мощную активность во внешнем кольце улавливающей системы. Мы не знали, кого или что нам ожидать. Некоторые наши наиболее суеверные люди вспомнили древнее предание о рыжебородом боге, который спустится на Зилонг для того, чтобы его уничтожить. Даже мы, ученые, пришли в замешательство от вашего вида… Да, я доктор. Мое имя Самарита, я директор Центра Биологических Исследований при Институте Тела.

Они проявили довольно пристальное внимание ко мне, потрясающее внимание, я бы сказал.

— Рад познакомиться с вами официально, — он пытался придерживаться дружелюбного тона, — и убедиться в том, что обо мне заботятся выдающиеся ученые.

Она залилась румянцем, все еще испытывая смущение в его присутствии.

Не может же это помешать?

— Я надеюсь, — она нахмурилась, — что вы приняли мои извинения. Я искренне сожалею о том, что произошло. Это было крайне негостеприимно.

Она была серьезна. Извинения не являлись пустой формальностью. Может быть, среди них не было полного единодушия, как поступить с ним? Может быть, она представляла группу ученых, которые не разделяли официального мнения? Или это было проявлением глубоко укоренившейся вежливости?

Во всяком случае, Потраджу и Настоятельнице было над чем поломать голову. Зилонгцы отследили присутствие «Ионы», и где-то в своей мифологии откопали рыжебородого гиганта.

Неплохо, ребята. Еще одна оплошность с вашей стороны, и вы можете распрощаться с О’Нейлом. Вслух он сказал:

— Я принимаю ваши извинения, доктор Самарита. Если уж подвергаться проверке, то приятно сознавать, что ее проводит такая компетентная и милосердная женщина.

Казалось, что от смущения она готова броситься вон из комнаты.

— Поэт О’Нейл, вы используете слова с поистине поэтическим искусством.

Похоже, что они мастаки раздавать титулы.

— Если вы биолог, то, во всяком случае, вы убедились, что я не бог, если не считать рыжей бороды.

— Ваше биологическое строение представляет интерес… Я хочу сказать, что во многом оно напоминает зилонгское. Мои коллеги считают, что у вас превосходные данные.

Казалось бы, она видела его в беспомощном состоянии, кроме того, снимала с него одежду (не говоря уже о том, какие картины рисовало его воображение). И все же, она старалась не смотреть на него, избегала его взгляда.

— А кроме этого, что вам удалось узнать обо мне? — поинтересовался О’Нейл. — У меня такое чувство, что ничто не скрылось от вашего внимания.

Красавица вспыхнула.

— Извините, поэт О’Нейл, что пробы были такими тщательными. Конечно, это унизительно, когда такое происходит без согласия человека. Прошу вас простить меня.

— Тысячу раз прощаю, — он вложил в эти слова все свое обаяние, — я прощаю вас, доктор, и на будущее.

Уверившись в его искренности, она легко рассмеялась и села на стул у его изголовья.

— Вы хорошо себя чувствуете? Иногда после проб бывают неприятные ощущения. Позвольте проверить пульс.

Когда женщина склонилась над ним, О’Нейл подумал: О, если кому-то потребуется раздевать меня и изучать мою биологию, пусть лучше этим займется она.

Он не был уверен, сохранилась ли после исследований защита.

— Итак, вы убедились, что я не божественного происхождения? И что у меня нет намерений разрушать ваш мир?

Она взглянула на свой жетон.

— Агрессивность по нашим стандартам низкая, — ее пальцы задержались на его шее чуть дольше, чем это было необходимо. — Но вполне свойственна вашей биологии… Мы нашли вас крайне миролюбивым, — она снова обратилась к записям в книжке. — Поэт Симус О’Нейл, изгнанный с Тары за нарушения, не имеющие для нас никакого значения. Космический менестрель, скитающийся по мирам в поисках удачи, топлива и пищи, несущий миру свое искусство. Мы приветствуем вас на Зилонге. Сожалеем о том, что первая встреча была негостеприимной. Обещаем сделать ваше пребывание у нас приятным.

Наконец, она взглянула на него и улыбнулась. О’Нейл почувствовал, что с его сердцем происходит что-то необычное.

Она снова заглянула в записи и покраснела.

— Вы позволите задать один, возможно, неуместный вопрос? Это… это не входит в круг вопросов, касающихся моей специальности. Но я чувствую, что наши студенты, изучающие поведение, не осмелятся задать вам его.

— Ради бога, не смущайтесь.

— Мы обратили внимание, мы не могли не обратить внимания на то, что вы поцеловали меня там, в джунглях, перед тем, как я сделала успокаивающий укол.

— Разве? — Симус О’Нейл, да ты круглый дурак. Первое, что ты сделал в этом языческом мире — грубо нарушил их запреты.

— Такое поведение свойственно вашей культуре? — ее кожа стала пурпурной.

Она ужасно привлекательная, когда смущается.

— Просто мы не находим в этом ничего предосудительного. Если у вас так не принято, я прошу прощения в свою очередь.

— Конечно, мы целуемся, но в уединенных помещениях, и только в кругу близких или друзей.

— Мы тоже так делаем, — он решил выиграть время.

— Но ведь мы не были формально представлены друг другу. Мы не близкие и не знакомые. Ваши нормы допускают такое?

— Ну, как вам сказать… — Говори, как есть. — Мне показалось, что вы боитесь меня. Я дал вам понять, что не причиню зла.

— Понятно. Вы очень добры. Я была испугана, и вы решили меня успокоить, — она походила на Еву, вкусившую яблоко; ее лицо и фигура клонились в немом протесте, выражая очарование, испуг и виновность. — Но еще больше поразили. Это было волнующее эротическое ощущение.

И сейчас?

— Запретный плод? — сказал он, думая о Еве.

Изучая с подчеркнутым вниманием свои записи, она проговорила:

— Меня потом все расспрашивали, что я чувствовала? На что это было похоже?

— И?..

— Смеясь, я говорила, — она расхохоталась и удивительно похорошела, — что больше всего это было похоже на то, когда тебя при всех целует рыжебородый бог.

А что говорил МакМорток на занятиях по этике?

«Нет ничего приятнее, чем в поисках истины нарушать принятые правила».

— Я виноват в том, что поставил вас в затруднительное положение, — думая совсем по-другому, сказал О’Нейл.

— Таким образом, ваша культура допускает такое проявление чувств между доктором и пациентом? — она делала пометки в блокноте.