– Он просто мило держался, – я и сама не была уверена в том, стоит ли доверять брату Клэр Сю, но почему-то хотела защитить Филипа перед Джимми. Филип был единственной дружественной душой в этой школе. Я думала о его губах, улыбке, его синих глазах, гипнотически удерживающих мой взгляд, когда он приглашал меня покататься в его машине. Одно только воспоминание об этом бросало меня в дрожь.

– А теперь вот что я скажу об этом – я не доверяю ему, – внезапно заключил Джимми. – Это может быть частью какого-то розыгрыша в связи с тем, что произошло с тобой сегодня утром. Может быть, кто-нибудь заключил с ним пари, что он не сможет понравиться тебе, или что-то в этом роде. Что если он задумал что-то, чтобы оконфузить тебя?

– О, это не может быть правдой, Джимми. Он слишком милый, чтобы сделать что-то подобное! – вскричала я в отчаянии.

– Если я прав, то ты будешь горько сожалеть. Если он причинит тебе вред, – добавил он, – ему придется иметь дело со мной.

Я улыбнулась про себя, подумав о том, как хорошо иметь брата, который так хочет защитить тебя.

И тут в дверях появился папа. Теперь он не выглядел ни усталым, ни измазанным. Его руки были такими же чистыми, как утром, и не было никаких пятен на одежде.

Я ждала, затаив дыхание, что сейчас он выскажет относительно инцидента в гимнастическом зале, но если он и знал о нем, то не сказал ни слова. Папа не показал вида, что заметил, как было измято мое платье.

– Ну? Как прошел ваш день, дети? – спросил он. Папа улыбнулся мне и взлохматил мои волосы. Я взглянула на Джимми. Мы уже решили, что не будем рассказывать папе, что произошло со мной, но больше всего мне вдруг захотелось ткнуться лицом ему в грудь и, почувствовав себя в безопасности в его руках, выплакать водопад слез. Несмотря на согревающие меня воспоминания о Филипе и уроке музыки, большая часть дня была ужасной; и сейчас вереница смеющихся лиц проплывала перед моими глазами. Я понимала, что не следует все рассказывать ему хотя бы потому, что характер папы был вспыльчивый и непредсказуемый. Что если он наговорит чего-нибудь и будет уволен, или даже хуже – что если миссис Торнбелл убедит его, что во всем виновата я?

– Это заведение именно таково, каким я и ожидал его увидеть. Оно полно избалованных богатых детей и учителей, которые смотрят на тебя сверху вниз, – сказал Джимми.

– На меня никто не смотрел сверху вниз, – грубовато ответил папа.

Джимми отвел глаза в сторону, потом взглянул на меня, словно говоря, что если так и было, то папа мог не понять этого.

– Ладно, ладно. Когда мы сможем уехать отсюда? – спросил Джимми.

– Мы уйдем прямо сейчас. Я только хочу сделать несколько записей в свой журнал, – ответил он, доставая из бокового ящика стола блокнот.

– Тебе нравится эта работа, не так ли, папа? – спросила я, когда мы выходили. Я многозначительно посмотрела на Джимми, так чтобы он понял, как много это означает для нашей семьи.

– Конечно, малышка. Ну, а теперь отправимся домой к маме и посмотрим, как прошел ее день.

Когда мы приехали домой, все было очень тихо. Сначала я подумала, что мама вышла с маленькой Ферн, но когда мы заглянули в ее спальню, то обнаружили, что они обе спали, свернувшись рядышком.

– Какая картинка, – прошептал папа. – Пусть они поспят. Джимми, что ты скажешь, если ты и я сходим купить мороженого на десерт вечером? Я чувствую, что сегодня можно устроить маленький праздник.

Как только папа и Джимми вышли, я сняла свое платье, чтобы мама не увидела, как оно измято, и начала готовить ужин. Первой проснулась Ферн и заплакала. Когда я подошла к ней, мама открыла глаза.

– О, Дон. Вы вернулись? – спросила она и попыталась подняться. Ее лицо пылало, а глаза были как стеклянные.

– Папа и Джимми пошли за мороженым. Мама, тебе все еще плохо.

– Мне хорошо, милая. Просто я немного устала от того, что целый день провела с Ферн. Она хорошая девочка, но все еще очень связывает руки. Как прошел день в школе?

– Ты была у доктора?

– Я даже сделала кое-что получше. Я вышла и купила все ингредиенты для этого тоника, – она указала на бутылку на ночном столике возле ее кровати.

– Что это, мама? – Я повертела бутылку с темной жидкостью, потом откупорила ее и понюхала. Пахло ужасно.

– Это настой трав по рецепту моих бабушек. Вот увидишь, теперь мне станет лучше и очень быстро. Давай больше не будем говорить обо мне. Расскажи мне о школе. Как она? – в ее глазах появилось возбуждение и оживление.

– Все было о'кей, – сказала я, отводя глаза, чтобы она не распознала мою ложь. «По крайней мере, хоть что-то там было хорошее», – подумала я. Я поставила бутылку с лекарством из трав на место и взяла малышку Ферн на руки. Потом я рассказала маме о мистере Муре, но ничего не сказала о Клэр Сю и других девочках, ничего не рассказала и о Филипе.

Прежде, чем я закончила, мама закрыла глаза и прижала руки к груди. Похоже, ей было трудно дышать.

– Мама, я останусь дома и не пойду в школу и буду присматривать за Ферн, пока этот настой не подействует, или ты не сходишь к доктору! – вскричала я.

– О, нет, милая. Ты не можешь начать пропускать уроки в новой школе из-за меня. Если ты останешься дома, я буду очень переживать. И еще сильнее заболею.

– Но, мама…

Она улыбнулась и взяла мою правую руку, в то время как я держала Ферн в левой руке. Малышка Ферн сосала свой большой палец и прислушивалась к нашим с мамой голосам. Мама притянула меня ближе к себе и потрепала мои волосы.

– Ты сегодня выглядишь такой хорошенькой, Дон, милая. А теперь, я не хочу, чтобы ты волновалась и отказывалась от чего-либо из-за меня. Я могу подлечить себя. Я бывала и в худшем состоянии, чем сегодня, поверь мне, дорогая. Ваш папа отвел тебя и Джимми в прекрасную школу, где вы получите то, о чем мы и мечтать не могли. Ты просто не можешь к этой школе относиться так, как к другим, – настаивала она.

– Но, мама…

Неожиданно ее глаза потемнели, лицо стало более серьезным. Она схватила мою руку так сильно, что моим пальцам стало больно. Но выражение ее лица так испугало меня, что я не в состоянии была отдернуть руку.

– Ты принадлежишь к этой школе, Дон. Ты заслуживаешь этот шанс.

Взгляд мамы был устремлен куда-то вверх, надо мной немного, словно она ушла в воспоминания. – Тебе надо смешаться с богатыми и знатными, – настаивала она, – в этой школе нет ни одной девочки или мальчика лучше тебя, ты слышишь?

– Но, мама, девочки в этой школе носят одежду, которую я никогда даже не смогу иметь, и говорят о местах, в которых я никогда не побываю. Я никогда не стану своей среди них. И они знают так много.

– Ты заслуживаешь всего этого тоже, Дон. Никогда не забывай об этом.

Ее железная хватка стала еще сильнее, я даже немного вскрикнула. Мой крик, казалось, заставил ее очнуться, ее глаза прояснились, и она отпустила мою руку.

– Хорошо, мама. Я обещаю, но если тебе в ближайшее время не станет лучше…

– Я пойду к самому лучшему доктору, как и обещала. Но это другое обещание, – объявила она и подняла руку, как свидетель приносит присягу в зале суда. Я покачала головой. Она видела, что я не поверила ей. – Я сделаю, я сделаю, – повторила она и снова опустилась на подушку. – Ты лучше покорми малышку, пока она не напомнила сама тебе об этом. Она тогда ужасно раскричится.

Я прижала Ферн к себе и понесла кормить. Вернулись папа и Джимми, и я шепнула папе, что мама слабее, чем когда-либо. Расстроенный папа нахмурился так, что его темные брови сошлись.

– Я пойду поговорю с ней, – сказал он. Джимми тоже заглянул к ней, а потом вернулся. Он встал рядом и молча наблюдал, как я кормлю Ферн. Как бы Джимми не был расстроен и напуган состоянием мамы, он оставался молчаливым и непоколебимым как статуя.

– Мама такая бледная, худая и слабая, Джимми, – сказала я, – но она не хочет, чтобы я оставалась дома, пропускала школу и няньчилась с Ферн.

– Тогда я останусь дома, – сказал он сквозь зубы.