– Тогда обними меня, я так нуждаюсь сейчас в этом.

Джимми отвел взгляд в сторону и наклонился к маме, он обнял ее и пробормотал, что ему нужно где-то быть, и поспешил уйти.

– Ты должна прилечь и отдохнуть, мама, – сказала я, – а обед у меня уже почти готов.

– Обед. Что у нас есть из еды? Я хотела придумать что-нибудь сегодня вечером, попытаться получить хоть что-то в бакалее на счет, но с этой беременностью о еде забыла и думать.

– Мы все сделаем, мама, – сказала я, – папа сегодня получает зарплату, так что завтра мы поедим как следует.

– Мне очень жаль, Дон, – лицо у нее сморщилось, вот-вот она снова готова была заплакать. – Джимми совсем вне себя. Я вижу это по его глазам. У него характер Ормана.

– Он просто удивлен, мама. Я позабочусь об обеде, – повторила я, вышла из спальни и закрыла тихо за собой дверь. Мои руки дрожали.

Малыш, маленький братик или сестренка! А где младенец будет спать? Как мама сможет ухаживать за ним? Если она не сможет работать, у нас будет денег еще меньше. Разве взрослые не планируют такие вещи? Как могли они позволить случиться этому?

Я вышла из дома, Джимми гонял по аллее резиновый мяч. Была середина апреля, уже было не холодно, даже вечером. На небе уже появились звезды. На углу зажглись неоновые огни над входом в «Бар и гриль»

Фрэнки. Иногда по дороге домой в жаркий день папа задерживался здесь, чтобы выпить холодного пива. Когда дверь отворялась и захлопывалась, оттуда доносились звуки смеха и музыкального автомата. Тротуар всегда был замусорен бумагой, конфетными обертками и прочим мусором, который ветер разносил из переполненных мусорных урн. В переулке вопили кошки. Какой-то мужчина осыпал ругательствами другого мужчину, высунувшегося из окна второго этажа в квартале к югу от нас. А тот лишь смеялся над ним.

Я повернулась к Джимми. Он был сжат словно кулак и выплескивал свою ярость ударами по мячу.

– Джимми? – Он не ответил мне. – Джимми, ты же не хочешь, чтобы мама чувствовала себя еще хуже. Не так ли?

Он поймал мяч в воздухе и повернулся ко мне.

– Ну зачем притворяться, Дон? Мы определенно не можем позволить себе еще одного ребенка. Посмотри, что мы будем есть на обед сегодня вечером.

Я поперхнулась. Его слова были, как холодный дождь.

– Мы не можем даже набрать детского приданого новому младенцу, – продолжал он, – нам предстоит купить ему одежду, пеленки и колыбель. И младенцы нуждаются во всяких присыпках и лосьонах, разве не так?

– Да, но…

– Так почему же папа не подумал обо всем этом? Он все просвистывает и пробалтывает со своими дружками, которые толкутся вокруг гаража, словно он пуп земли, а тут – вот теперь, – он сделал жест в сторону нашего дома.

«Почему же папа не подумал об этом?» – размышляла я. Я слышала о девочках, которые гуляли вовсю и становились беременными, но это потому, что они были девочки и многого не знали.

– Я думаю, это случилось нечаянно, – сказала я.

– Это не происходит просто так, Дон. Женщина не может просто проснуться однажды утром и обнаружить, что она беременна.

– А родители не планируют это?

Он взглянул на меня и покачал головой.

– Возможно, папа просто пришел однажды вечером пьяным и…

– И что?

– О, Дон! Они сделали ребенка, только и всего.

– И не поняли, что сделали?

– Ну, если они не каждый раз делают ребенка… Тебе следует спросить маму об этом. Я не знаю все детали, – быстро сказал он, но я понимала, что он знает. – Дома начнется черт знает что, когда папа придет домой, Дон, – прошептал Джимми, когда мы вернулись с улицы. Меня от его голоса пробрал озноб. Сердце забилось от плохих предчувствий.

Чаще всего, когда неприятности начинали сыпаться на нас, как снег, папа принимал решение паковаться и уезжать, но от этого мы не могли уехать. Поскольку ужин всегда готовила я, я понимала лучше, чем кто-либо иной, что у нас нет ничего, что можно было бы выкроить для малыша. Ни цента, ни крошки.

Когда папа в тот вечер пришел с работы, он выглядел более усталым, чем обычно, руки его были очень грязными.

– Я должен был достать трансмиссию из автомобиля и отремонтировать ее за один день, – объяснил он, не понимая, почему я и Джимми смотрим на него так странно. – Что-то случилось?

– Орман, – позвала мама, и папа поспешил в спальню.

Я занялась ужином, но сердце мое билось так сильно, что я едва могла дышать. Джимми подошел к окну, выходившему на северную часть улицы, и застыл у него словно статуя. Мы слышали, как мама снова заплакала. Через некоторое время она успокоилась, появился папа. Джимми в ожидании повернулся.

– Что ж, вы оба уже знаете, я полагаю, – он покачал головой и оглянулся на закрытую дверь за собой.

– Что будем предпринимать? – спросил Джимми.

– Не знаю, – сказал папа. Глаза его потемнели, лицо стало приобретать то самое дикое выражение, губы искривились в уголках, сквозь них сверкали белые зубы. Он запустил пальцы в волосы и несколько раз глубоко передохнул.

Джимми шлепнулся на кухонный стул.

– Другие люди детей планируют, – пробормотал он. Папа сверкнул глазами. Я не могла поверить, что Джимми сказал это. Он знал папин характер, но мама говорила, что и у Джимми такой же. Иногда они были похожи на двух быков, разделяемых красным флагом.

– Не умничай, – буркнул папа и направился к двери.

– Куда ты собрался, папа? – спросила я.

– Я должен подумать, – сказал он. – Ужинайте без меня.

Шаги отца, доносившиеся из коридора, выдавали его ярость и растерянность.

– Он сказал: ужинайте без меня, фыркнул Джимми. – Овсянку и горох.

– Он пошел к Фрэнки, – предположила я. Джимми кивнул в знак согласия и откинулся на стуле, угрюмо глядя в свою тарелку.

– Где Орман? – спросила мама, выходя из своей спальни.

– Он пошел подумать, мама, – сказал Джимми. – Возможно, пытается прийти к какому-то решению и нуждается в том, чтобы побыть в одиночестве, – добавил он, надеясь облегчить ее состояние.

– Мне не нравится, что он ушел вот так, – пожаловалась мама, – это никогда не кончается добром. Тебе надо пойти и присмотреть за ним, Джимми.

– Присмотреть за ним? Я так не думаю, мама. Ему не нравится, когда я так делаю. Давайте поедим и подождем его возвращения.

Мама не была этим довольна, но села за стол, и я подала ей овсянку и горох. А добавила ей соли и немного жира от бекона, который сэкономила.

– Сожалею, что не смогла достать для нас чего-нибудь еще, – извиняющимся голосом сказала мама. – Но, Дон, золотце, ты просто замечательно приготовила это. Это вкусно. Разве не так, Джимми?

Он посмотрел поверх своей тарелки. Я поняла, что он ничего не слышал. Джимми мог погружаться в свои собственные мысли часами, и часами никто не донимал его, особенно если он бывал расстроен.

– А? Что? Ах, да, это хорошо.

После ужина мама слушала радио и читала старые журналы, которые приносила из мотеля. Каждый раз, услышав хлопанье двери или звук шагов, мы ожидали прихода папы. Но становилось все позднее и позднее, а он все не появлялся.

Я наблюдала за мамой. Лицо ее было печальным. Наконец она встала и объявила, что идет спать. Она глубоко вздохнула, прижав руки к груди, и направилась в свою спальню.

– Я тоже устал, – сказал Джимми и пошел в ванную готовиться ко сну. Я начала разбирать софу, но потом остановилась, подумав о маме, лежащей в своей постели, расстроенной и напуганной. Я открыла дверь тихонько и пошла искать папу.

Я колебалась возле дверей «Бара и гриля» Фрэнки. Я никогда не была в баре. Моя рука дрожала, когда я протянула ее к ручке двери, но, прежде чем я успела нажать, она распахнулась настежь, на пороге появилась бледная женщина со слишком густым слоем губной помады и румян на лице. Из угла ее рта свисала сигарета. Завидев меня, она задержалась и улыбнулась. Я заметила, что у нее не хватает зубов.

– Что ты здесь делаешь, милая? Здесь не место для таких молоденьких, как ты.