Конский двор был залит холодным и ясным лунным светом. Где-то в парке ухал филин; в загоне поблизости переступала копытами лошадь. Дженнифер осторожно пробиралась к стойлу Звездного. Она слишком хорошо знала, как чутко спит Томас, старший конюх, в своей комнате над конюшней, и как он мгновенно просыпается от малейшего постороннего звука.

Но Звездный приветствовал ее тихим покачиванием головы и выказал вежливое удивление, лишь когда она вместо дамского седла, к которому он уже привык, надела на него одно из старых седел брата, радуясь тому, что еще подростком научилась скакать в мужском седле, катаясь вместе с братьями, чем в свое время шокировала тетю Джулию. Успокоительно шепча, она бесшумно вывела Звездного с конного двора и немного провела по дороге, ведущей к заднему крыльцу. Затем, на удивление свободно чувствуя себя в необычном наряде, вскочила в седло и пустила коня легким галопом, направив его по траве рядом с дорожкой, чтобы заглушить стук копыт. Как бы рассердился отец, увидев следы копыт на мягком газоне… Но все это было давно. Она сжала зубы при одном воспоминании и заставила Звездного перейти в галоп. Ворота парка были, разумеется, заперты на ночь, но брать это препятствие им со Звездным было не впервой.

Выехав на открытую дорогу, она с облегчением вздохнула. Главной ее заботой теперь было не потерять дорогу на Лондон. Вопрос «как проехать» мог привести к крушению всех ее планов. К счастью, первую часть пути она знала так хорошо, что не могла сбиться с дороги даже при обманчивом лунном свете. Стремительный бросок через спящие поля быстро привел к первому месту; которое вызывало в ней тревогу, – к окраине Петворта. Что, если при каком-то невозможном невезении она столкнется с кем-нибудь из дядиных друзей, вздумавших прогуляться ночью? Одной рукой она подняла воротник плаща, спрятав в него лицо, и поглубже натянула шляпу и предательские завитки волос. Придется рискнуть и ехать через Петворт. Время не позволяло ей объехать город стороной.

Под лунным светом копыта Звездного отдавались ужасно громким эхом, как казалось ее беспокойному слуху. Она ожидала, что в любую минуту может распахнуться окно, и ее начнут расспрашивать. Но, успокаивала она себя, – это проезжая дорога, по ней довольно часто ездят и ночью. Это только ее напряженным нервам кажется, что ее присутствие здесь на знакомой рыночной площади верхом на Звездном может быть столь опасным и необычным, что навлечет подозрения. Вот, наконец, и высокие стены Петворт-Хауса. Свет – первый, попавшийся ей по дороге, горел в окнах привратницкой. Может, позвонить сюда и отдаться на милость лорда Эгремонта? Он с давних пор был покровителем ее отца и не раз в более счастливые дни ласково трепал ее по подбородку. Ей ненадолго показалось, что идея хороша. Но дядя здесь в графстве пустил уже слишком глубокие корни, и его, пожалуй, так близко от дома не победить. К тому же лорд Эгремонт слишком занят своими государственными делами, да и искусством, так что ему не очень-то захочется заниматься судьбой едва знакомой девушки. А тут еще и ее костюм. Невозможно предстать в Петворт-Хаусе в таком наряде. Появление в доме Люси и то будет непростым.

Приняв решение, она пришпорила Звездного, который уже было замедлил ход, почувствовав ее неуверенность. Вскоре они уже выезжали из города вдоль длинной стены Петворт-Парка. Перед ней простиралась освещенная луной дорога, и Дженнифер, наконец-то с облегчением ощутив, что непосредственная опасность отступила, только теперь поняла, насколько она устала. Нужно где-нибудь поспать. Но может ли она это себе позволить? Сколько времени может пройти, пока дядя обнаружит, что ее нет? Что, если он попытается нагнать страху на Элизабет, узнает от нее правду и поедет прямо за Дженнифер, не теряя времени на расспросы на извозчичьем дворе в Петворте, а может, даже в Чичестере, на что она очень рассчитывала?

Взвешивая в уме все «за» и «против», она целенаправленно ехала вперед, изредка слегка покачиваясь в седле, все чаще благодаря судьбу за то, что у Звездного такой твердый, уверенный ход. Прошло, казалось, уже очень много времени, и изменившееся освещение, редкий щебет и все более частые петушиные крики вдалеке сказали ей, что приближается рассвет. Звездный насторожил уши. Впереди показались дома; они достигли окраин Биллингхерста. Не зная, выезжали ли на Звездном накануне, она подумала, что конь, наверное, тоже устал, и вдруг вспомнила про маленькую таверну в Биллингхерсте – не постоялый двор, а так, гостиничка на одной из боковых улиц, на которую она с братьями однажды наткнулись после долгого дня охоты. Она вспомнила доброе красное лицо хозяйки, ее сердечность, чудесную ветчину и яйца, которую та поставила на стол с многословными извинениями, что угощает благородных господ столь простой пищей. Уж там-то, конечно, она сможет привязать и накормить Звездного и в безопасности поспать часок-другой. Тут же решившись, она свернула на боковую улицу и вскоре уже стучала в дом, подражая уверенной манере своих братьев.

После долгого ожидания, во время которого у нее почти сдали нервы, дверь открыла та самая краснолицая женщина, которую Дженнифер помнила. Теперь она стала старше и сгорбилась, но была по-прежнему приветлива и разговорчива и, не выказав удивления столь ранним визитом, извинилась за задержку. Она была на заднем дворе, кормила кур, не слышала, просит простить ее. Свою неразборчивую речь, она прерывала редкими восклицаниями: «Джон, Джон, да где же этот мальчишка…»

Он появился – подросток – прямо из постели, протирая? глаза, но при виде Звездного поборол сон, взял поводья из рук Дженнифер и пообещал как следует позаботиться о коне. Тем временем его мать раздувала тлеющий огонь, извиняясь за отсутствие удобства и тут же обещая зажарить цыпленка и приготовить лучшую комнату странному молодому джентльмену, выглядевшему таким усталым. Он, должно быть, болен, думалось ей, так как продолжает кутаться в плащ даже в доме.

Дженнифер, от страшной усталости бормоча нечто неразборчивое о болезни и спешке, попросила, чтобы ее тотчас отвели в комнату, разбудили через два часа и подали горячей воды и жареного цыпленка.

Старая хозяйка стала возражать: всего два часа отдыха, Господи прости, молодой джентльмен убьет и себя, и свою лошадь. Но Дженнифер не обратила на это внимания. Два часа было самое большее, что она могла себе позволить.

Комната над баром была маленькой и уютной, обогревалась от большого камина внизу. Простыни пахли лавандой. Дженнифер очень хотелось раздеться и заснуть как следует, но она не посмела. Опустившись на твердую подушку, она пообещала себе, что проснется раньше, чем через два часа. До Лондона еще далеко… далеко…

Она проснулась от того, что кто-то тряс ее за руку, и в ту же секунду вскочила. Комнату заливал яркий свет зимнего солнца. Около Дженнифер стояла хозяйка; она выглядела испуганной и извинялась больше обычного. Первый же вопрос Дженнифер: «Который теперь час?» – вызвал поток слов. По правде говоря, она не имела в виду ничего дурного, но джентльмен спал так крепко, что его было никак не разбудить, она очень сожалеет, но сейчас, видимо, около полудня, поскольку фермер Гайлз недавно прогнал назад своих коров.

Дженнифер перебила ее. Теперь ей было легко подражать требовательной манере братьев. Спешка придала ее голосу необычную твердость, она потребовала еды, свою лошадь, счет, – все на одном дыхании. Бормоча извинения, хозяйка поспешила повиноваться.

Ужаснувшись, что проспала так долго, Дженнифер вздумала было отказаться от завтрака, хотя есть очень хотелось, но потом решила, что это будет неразумно – она просто не выдержит долгой дороги до Лондона. Так что она ждала, терпела нескончаемую трескотню хозяйки со всей вежливостью, на какую была способна, и была вознаграждена завтраком из вкуснейшего старого жилистого петуха, какого ей когда-либо приходилось отведывать.

Пока она ела, хозяйка сновала туда-сюда, стараясь удовлетворить каждую ее прихоть и с видимым усилием подавляя свое любопытство. Наконец, суетясь вокруг с высокой оловянной кружкой, она заговорила: