К подобному обороту прибегает Чехов и в эпизоде подглядывания за новобрачными:

"Я плотнее прижал грудь к стене, как бы боясь, чтобы не выскочило сердце" [С.2; 270].

Эта фраза более привычно прозвучала бы в третьем лице.

Но здесь звучит голос героя-рассказчика, говорящего о самом себе.

Уместна ли в данном случае неуверенно-предположительная форма "как бы боясь"? Быть может, герой, охваченный волнением, сам не понимает, что с ним происходит?.. Во всяком случае, именно такой эффект создает форма "как бы". С.24

Некоторая неуверенность в собственных оценках проявляется в рассказе молодого матроса и далее: "Мне казалось, что она страдает, что она борется с собой, колеблется, и в то же время черты ее выражали гнев. Я ничего не понимал.

Вероятно, минут пять мы простояли так лицом к лицу, потом она отошла и, остановившись среди каюты, кивнула своему пастору - в знак согласия, должно быть" [С.2; 270].

Некоторые детали происходящего были просто плохо видны матросу, подглядывающему через отверстие в стене:

"Англичанин-банкир вынул из кармана какую-то пачку, быть может, пачку банковых билетов, и подал пастору" [С.2; 271].

Но суть того, что делается у него на глазах, молодой матрос все же понял.

И чтобы передать его потрясение, автор вновь прибегает к сравнению:

"Я отскочил от стены, как ужаленный. Я испугался. Мне показалось, что ветер разорвал наш пароход на части, что мы идем ко дну" [С.2; 271].

Два последних предложения по сути представляют собой разорванный сравнительный оборот.

Его можно реконструировать. И тогда высказывание будет выглядеть примерно так: "Я испугался, словно (как будто, точно) ветер разорвал наш пароход на части и мы идем ко дну".

Не исключено, что придуманной нами фразы не было и писателю не пришлось разбивать ее на два предложения, чтобы избежать нанизывания сравнительных конструкций.

Но связь этих предложений со сравнительным оборотом представляется весьма близкой.

Для Чехова на всех этапах его творческой эволюции было характерно стремление соотносить описываемую ситуацию с какой-либо другой, порой даже противоположной по смыслу.

Последнее обнаруживается, например, в рассказе "Альбом" (1884): "Затем начальник сделал рукой жест, означавший, что он от волнения не может говорить, и заплакал, точно ему не дарили дорогого альбома, а, наоборот, отнимали..." [С.2; 381].

По отношению к Чехову особенно справедливо замечание Е.Замятина: "Чем богаче способность к ассоциации, - тем богаче образы автора, тем они оригинальней и неожиданней". Уж чего-чего, а неожиданных ассоциаций в чеховских текстах - с избытком.

В рассказе "Дачница" (1884): "Бреется он с озабоченным лицом, с чувством, с толком, словно телефон выдумывает" [С.3; 12].

Как видим, соотносятся достаточно далекие ситуации.

Любопытную отсылку к другой ситуации, но - иной формы, находим в рассказе "Из огня да в полымя" (1884): "Между писарями сидел и сам Деревяшкин, малый неопределенного возраста, бритый, с большими неморгающими глазами, С.25

придавленным носом и такими жесткими волосами, что, при взгляде на них, являлось желание чистить сапоги..." [С.3; 58].

В основе оборота лежит сравнение жестких волос с сапожной щеткой. Сапожная щетка словно ушла в подтекст, но считать, что перед нами традиционная метафора, думается, нельзя.

О сапожной щетке все же говорится, пусть даже не перифрастически, такими обиняками, что трудно подобрать литературоведческое определение приему.

"Желание чистить сапоги" - высказывание иного логического ряда, оно явилось следствием мысли о сапожной щетке.

И следствие в данной конструкции заменило собой причину (мысль о сапожной щетке).

Думается, оборот в целом - это не слишком новое сравнение "волосы жесткие, как сапожная щетка", освеженное благодаря тому, что "обязанности" щетки выполняет ассоциативно связанное с ней "желание чистить сапоги". Причем, ассоциация здесь не прямая, а - "далековатая", опосредованная и движется как бы по касательной. Произведенные перестановки повлекли за собой изменение привычной формы сравнения.

Это довольно редкий у Чехова тип трансформированного, ассоциативного сравнения.

Но и более простые по форме чеховские сравнительные обороты зачастую характеризуются смелостью ассоциативных сближений.

В то же время здесь многое зависит от контекста.

Уже знакомый нам оборот "словно телефон выдумывает", явно понравившийся А.Чехонте, заиграл новыми гранями в рассказе "Оба лучше" (1884): "Там за столом сидел мой дядюшка в халате и в туфлях на босу ногу. Прищурив глаза и сопя на весь дом, он вынимал проволокой из водочного графина апельсиновые корки. Вид имел он озабоченный и сосредоточенный, словно телефон выдумывал" [С.3; 197].

Попав в другой, более выигрышный контекст, оборот производит более сильное впечатление.

Перед нами дядюшка Пупкин, явленный одновременно в двух ситуациях: вынимающим корки из водочного графина и - выдумывающим телефон. Прозаичность его исходного занятия, проецируясь на гипотетическую изобретательскую деятельность, создает комический эффект.

Первичная ситуация здесь доминирует, подчиняет себе гипотетическую, что, однако, не является общим правилом.

В "Драме на охоте" (1884) уездный врач Павел Иванович Вознесенский в одном из эпизодов представлен так: "Покорный своей привычке совать свой нос и запускать всюду, где только возможно, - он, то нагибаясь, то сильно вытягиваясь, заглядывал в рукомойник, в складки опущенной сторы, в дверные щели, в лампу... словно искал чего-то или желал удостовериться, все ли цело..." [С.3; 288].

Некоторая неопределенность и предположительность второй части сравнительных оборотов получает подкрепление в вариативности гипотетической ситуации. Автор предлагает два варианта такой ситуации, тем самым придавая ей С.26

бТльшуюообъемностьТимширотуазаставляя соотноситься,собразомгероярассказчикадсудебного следователя по профессии, с его кругом представлений.

Данная функция оборота подхватывается другим сравнением: "Все это проделывал он машинально, бессознательно и по привычке, но, тем не менее, быстро перебегая глазами с одного предмета на другой, он имел вид знатока, производящего экспертизу" [С.3; 288].

ПоследнееЦсравнениегбессоюзноепоЪформеТимеетбльшуюопределенностьвнесмотряЮнатод чтоRтакжексоотноситдвеситуацииЯвесьмадблизкиеЦповнешнимпризнакамаОднакоавотличиеотситуативногогсравненияЦобъектдздесьинеЪзамыкается" сам на себя.

В нашей предшествующей книге было показано, что "Драма на охоте" стала своего рода испытательным полигоном, на котором молодой писатель предпринял целый ряд экспериментов в сфере поэтики. Конечно же это сказалось и на ситуативных оборотах. Их здесь множество.

В тексте романа обнаруживается целый ряд ситуативных сравнений в одной, по преимуществу, функции.

Сначала эта функция проявляется не слишком отчетливо: "Лес, окутанный утренним светом, был тих и неподвижен, словно прислушивался к моим шагам и чириканью птичьей братии, встречавшей меня выражениями недоверия и испуга..." [С.3; 294 - 295].

Можно расценивать лес как большое скопление деревьев, обычно не наделяемых способностью "прислушиваться". И тогда перед нами традиционное для данного типа сравнительных оборотов сочетание исходной "достоверной" и гипотетической ситуаций, осложненное олицетворением. Если же лес понимать как сложную биологическую систему, включающую в себя и животных, тогда он вполне может "прислушиваться", реагируя сначала на изменившееся, тревожное поведение птиц. В этом случае сравнительный оборот преподносит действительное как вероятное, предположительное.

Данное ситуативное сравнение "мерцает" двумя смысловыми и функциональными гранями. И значит - обладает неопределенностью в двойной мере.

Предшествующая фраза, близкая по внутренней форме ситуативному сравнению, также необычна: "Утро было прелестное. Само счастье, казалось, висело над землей и, отражаясь в бриллиантовых росинках, манило к себе душу прохожего..." [С.3; 294].