А где же мораль, спросите вы. Да нету ее, морали. Напрочь. Неужели не видно? Все аморальщина какая-то. До того, что даже не смешно.

Кстати

ОБ АМОРАЛЬЩИНЕ.

Сейчас, по прошествии стольких лет, некоторым представляется, что во времена советской власти все было гораздо лучше, чем теперь. Что люди были честнее, колбаса лучшего качества и дешевле, зарплата стабильной, а жизнь предсказуемой и не такой страшной.

Кто с этим будет спорить? Уж во всяком случае не я. Хотя бы из-за знания того, что в споре истина не рождается. Она рождается совсем иным способом и, более того, растится и воспитывается. Дело с ней обстоит так же, как и с человеком, который, рождаясь маленьким и беспомощным, только по прошествии времени становится большим и сильным. Или не становится. Это зависит от самого человека и обстоятельств, в которых он существует.

История это давняя, но ее свидетели и участники живы и, в общем, здоровы, так что назовем их, попросив прощения у всех Иванниковых и Петровских, Иванниковым и Петровским.

Иванников был в те времена председателем исполкома. Если перевести на нынешние реалии, то это префект административного округа. В своей должности он находился уже довольно много времени, лет, наверное, семь или восемь, но человеком при этом не старым, а, как принято выражаться, в самом расцвете сил. Не красавец, нет, больше похож на такого карикатурного Наполеона, впрочем, у него самого на сей счет может быть совсем иное мнение, оспаривать которое нет ни малейшего смысла.

Петровский же был его замом и, что называется, партийным выдвиженцем, недавно перешедшим в орган исполнительной власти из райкома партии. Надо думать, что перевод этот был с дальним прицелом, иными словами рано или поздно зам должен был занять кресло своего нового шефа. Понятно, что Петровскому сделать это хотелось поскорее, но Иванников совершено, то есть абсолютно не разделял эту точку зрения, и не собирался разделять ее, по крайней мере, до тех пор, пока ему не будет готово кресло более удобное и вместительное, чем то, которое он ныне занимал.

Считался он крепким руководителем, руководство его ценило и в ближайшее время не предполагало освобождать товарища Иванникова от занимаемой должности. Как, впрочем, и не собиралось переводить с повышением.

То есть ситуация, на первый взгляд, сложилась тупиковая. Времена тогда были не те, что сейчас, про киллеров слышали разве что в иностранном кино, а иного способа убрать со своего поста ответственного работника, если его начальство того не пожелает, как будто и не существовало.

Но нет, мой читатель, нет! Ты ошибаешься, если так думаешь! Был такой способ. И очень даже замечательный. С его помощью такие головы летели! Только зады сверкали. И называется он «аморалка».

Времена были хоть и не такие страшные, но нравы царили строгие. Ну, не то чтобы уж очень, но тем не менее. В коммунистической среде, как и в Библии, прелюбодеяние считалось серьезным грехом. Но тут тоже многое зависит от ситуации.

Скажем, передовой рабочий с партбилетом в кармане, проигнорировав свою жену и собственное чувство долга, согрешил с некой девушкой и на этом попался. Жена ли прознала и написала жалобу в партком, соблазнительница ли решила привязать к себе любимого, или обстоятельства получились более пикантными – не суть. Суть в том, что с ним могли сделать, с рабочим этим сладострастным. Ну, нервы помотать – это обязательно. Выговор объявить могли. Или даже строгий. Все? В общем, практически все.

А руководитель совсем другое дело! Он же кто? Он – пример! Образец! Эталон, можно сказать. Кстати, слово это во французском языке кроме значения «стандарт, эталон» имеет и еще одно – «жеребец-производитель». Но, поскольку коневодство в те времена было не в чести, а всяких там графов да баронов, кичившихся своим парижским произношением, поизвели еще в гражданскую, то в советско-партийной среде слово «эталон» имело только первый и он же единственный смысл.

Так вот, руководящий эталон мог здорово поплатиться за свои шалости. Нет, из партии за подобное выгоняли редко, но вот вылет из кресла при известных обстоятельствах был гарантирован.

Рассуждать о всяком таком было бы глупо и даже бессмысленно, если бы товарищ Иванников не имел симпатии на стороне. Вот тут бы и взять его на горячем, но как? И, главное, кто на такое пойдет, ведь при известном умении ситуацию можно повернуть и так, и эдак, а поскольку Иванников слыл руководителем опытным, то есть ситуацию поворачивать умел, то прихватывать его никто не решался.

Да и, с другой стороны, как это сделать технически? Ведь он не за углом пивнухи девочку жал, где его любой прохожий или милиционер-комсомолец прихватить может. Он все с умом делал, страховался. Да и чувствовал, наверняка чувствовал, что недаром ему такого бойкого зама подсунули. Были для того основания.

То есть что? А то, что для этого нужна комбинация. Хорошая оперативная комбинация. Качественная. Со стопроцентной гарантией успеха.

А пассией нашего, то есть не нашего, а того, ну, о котором речь идет, была гражданочка Сидоркина, кроме прелестных отношений имеющая с Иванниковым еще и отношения служебные. Даже, я бы сказал, служебно-подчиненные. Или сложно-подчиненные? В общем, внешне их встречи даже во внеслужебной обстановке имели вполне респектабельный, рабочий вид. Ну, работают люди даже в личное время, что в этом плохого?

И вот однажды муж Сидоркиной уезжает в командировку. Классика жанра! Муж в командировке, а жена его, значит, работает тут в личное время и в собственной квартире. Уезжает на неделю – железно! И далеко уезжает.

Проходит пара дней, Иванников и Сидоркина поздним вечером плодотворно работают. Неизвестно как и что, свидетелей тому вроде бы быть не могло, но как раз в тот момент, когда оба без сил лежали на кровати, укрывшись одним, почему-то, одеялом и без ничего на теле, кроме собственных волос и пота, дверь квартиры тихонько открывается и в комнате появляется муж. Картина маслом – «Гражданин Сидоркин собственной персоной внезапно вернулся из командировки». Аплодисменты автору!

Что делает муж в подобной ситуации? Кричит, лезет в драку, падает в обморок, хлопает дверью в конце концов. Но наш Сидоркин оказался не чета какому-нибудь ихнему.

Он хватает в охапку лежащую здесь же одежду эталона – всю, вплоть до трусов – выходит в прихожую, где хватает почему-то остро отточенный топорик, и со всем этим выходит на лестничную площадку, где на собственном коврике (!) рубит в лапшу все эти тряпки. Методично так, не пропуская ничего, так что через некоторое время всё это превращается в хлам, который невозможно одеть по причине того, что одевать там просто нечего. Заметь, читатель, все это происходит без скандала, без криков, хулиганских оскорблений и угроз. Ничего такого, что можно было бы расценить как антиобщественные действия.

А потом, вернувшись в квартиру, просто выгоняет Иванникова вон. А что, имеет право. С ним никто не спорит. Да и кто решится спорить с человеком, у которого в руках топор, коим он только что превратил в лапшу хороший костюм, рубашку и еще кое-что.

Правда, некий акт гуманизма с его стороны все же был – он не стал возражать, когда голый человек покинул его квартиру, облачившись в простыню.

Но что такое кусок белой тряпки на советском руководителе такого ранга? Это даже меньше, чем фиговый листок для Адама. Намного меньше. Ведь если кто-то не то что не догадывается, а хотя бы просто не берет во внимание, что у первого человека под листком фиги, то уж что под простыней у Иванникова понял бы любой, кто увидел его в таком виде. Ведь там – ничего. Позор, позор!

Что сделал бы другой человек, окажись он в таком положении? Ну, например, пошел бы домой, благо что тут недалеко. Или попробовал бы выпросить какую-никакую одежонку у жителей этого подъезда. Но только не первое лицо района! Его каждая собака знает. К тому же он, как уже упоминалось, был несколько тучноват, так что не всякая одежда подойдет.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: