Данный Институтом Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина заголовок «Экономическо-философские рукописи 1844 года» охватывает три рукописи. Первая, самая ранняя рукопись в значительной мере носит подготовительный характер; собственные замечания и выводы Маркса чередуются здесь с выписками из книг буржуазных и мелкобуржуазных экономистов. От второй рукописи сохранились только последние четыре страницы. Третья рукопись представляет собой дополнения к не дошедшим до нас страницам второй рукописи. Дополнения эти касаются таких вопросов, как частная собственность и труд, частная собственность и коммунизм, власть денег в буржуазном обществе. Большой раздел третьей рукописи посвящён критическому разбору гегелевской диалектики и гегелевской философии вообще.

Центральное место во всех трёх рукописях занимает понятие «отчуждение труда», или «самоотчуждение рабочего» в капиталистическом обществе. Категория «отчуждения» играла крупную роль в философии Гегеля и особенно в той философской критике религии, с которой выступил Фейербах. Но у Гегеля речь шла об отчуждении самосознания, у Фейербаха – об отчуждении абстрактного, внеисторического, внеклассового человека. Маркс же говорит об «отчуждении», или «самоотчуждении», рабочего. Он наполняет понятие «отчуждения» совершенно иным – экономическим, классовым, историческим – содержанием. Под «отчуждением», или «самоотчуждением», труда Маркс понимает подневольный труд рабочего на капиталиста, присвоение капиталистом продукта труда рабочего, отделение рабочего от средств производства, которые, находясь в руках капиталиста, противостоят рабочему как враждебная, закабаляющая его сила. Здесь Маркс уже подходит к выявлению характерных черт капиталистической эксплуатации.

Критикуя буржуазных экономистов с позиций социализма, Маркс выявляет и подчёркивает «враждебную взаимную противоположность» между трудом и капиталом. Маркс показывает, что при капитализме рабочий становится тем беднее, чем больше богатства он производит, что самый ход экономического развития капиталистического общества с необходимостью ведёт к революции, ставит в порядок дня вопрос об эмансипации рабочих, которая, как указывает Маркс, «заключает в себе общечеловеческую эмансипацию».

Говоря об «отчуждении труда» как об экономическом факте, Маркс подчёркивает, что речь идёт о действительной материальной жизни, что борьба за уничтожение этого «отчуждения» есть практическая революционная борьба за коммунистическое переустройство всего общества. Маркс отмечает огромное значение материального производства – «обыкновенной материальной промышленности» – во всей истории человечества и его влияние на религию, право, мораль, науку, искусство и т.д. В отличие от Гегеля и Фейербаха Маркс становится на путь конкретного, материалистического изучения человека, подчёркивая его активную роль в природе и обществе.

В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс ещё находится под сильным влиянием Фейербаха, проявляющимся, в частности, в преувеличенной оценке Фейербаха и в том, что при обосновании отдельных положений вырабатываемого им нового мировоззрения Маркс ещё оперирует такими фейербаховскими понятиями, как «человек – родовое существо», «натурализм», «гуманизм» и т.п., начиная в то же время вкладывать в них иное содержание. Во всех трёх рукописях Маркс ещё в немалой степени пользуется не только фейербаховской, но и гегелевской терминологией. Однако несмотря на значительные следы влияния Фейербаха Маркс уже в этом раннем своём произведении начинает закладывать основы того революционно-материалистического мировоззрения, которое вскоре получило дальнейшее развитие в «Святом семействе» и, в особенности, в «Немецкой идеологии».

На русском языке «Экономическо-философские рукописи 1844 года» во всём том объёме, в каком они сохранились, публикуются впервые.

Все произведения К. Маркса и Ф. Энгельса, вошедшие в настоящий сборник, даются в проверенных и исправленных переводах.

Институт Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина при ЦК КПСС

^{1}

Животному сама природа определила круг действий, в котором оно должно двигаться, и оно спокойно его завершает, не стремясь выйти за его пределы, не подозревая даже о существовании какого-либо другого круга. Также и человеку божество указало общую цель – облагородить человечество и самого себя, но оно предоставило ему самому изыскание тех средств, которыми он может достигнуть этой цели; оно предоставило человеку занять в обществе то положение, которое ему наиболее соответствует и которое даст ему наилучшую возможность возвысить себя и общество.

Возможность такого выбора является огромным преимуществом человека перед другими существами мира, но вместе с тем выбор этот является таким действием, которое может уничтожить всю жизнь человека, расстроить все его планы и сделать его несчастным. Серьёзно взвесить этот выбор – такова, следовательно, первая обязанность юноши, начинающего свой жизненный путь и не желающего предоставить случаю самые важные свои дела.

У каждого есть перед глазами определённая цель, – такая цель, которая, по крайней мере ему самому, кажется великой и которая в действительности такова, если её признаёт великой самое глубокое убеждение, проникновеннейший голос сердца, ибо божество никогда не оставляет смертного совершенно без руководителя; голос этот говорит тихо, но уверенно.

Но это – легко заглушаемый голос, и то, что мы считали воодушевлением, порождено, быть может, мгновением, – и точно так же возможно, что мгновение вновь уничтожит его. Наше воображение, быть может, воспламенено, наши чувства возбуждены, призраки носятся перед нашими глазами, и мы страстно увлечены той целью, которую, мнится нам, само божество нам указало; но то, что мы с жаром прижимали к сердцу, скоро отталкивает нас, – и вот всё наше существование разрушено.

Мы должны поэтому серьёзно взвесить, действительно ли нас воодушевляет избранная профессия, одобряет ли её наш внутренний голос, не было ли наше воодушевление заблуждением, не было ли то, что мы считали призывом божества, самообманом. Но сможем ли мы это узнать, не обнаружив самый источник воодушевления?

Великое окружено блеском, блеск возбуждает тщеславие, а тщеславие легко может вызвать воодушевление или то, что показалось нам воодушевлением; но того, кого увлёк демон честолюбия, разум уже не в силах сдержать, и он бросается туда, куда его влечёт непреодолимая сила: он уже больше не выбирает сам своего места в обществе, а это решают случай и иллюзия.

Нашим призванием вовсе не является такое общественное положение, при котором мы имеем наибольшую возможность блистать: подобное положение не таково, чтобы, занимая его, быть может, в течение долгого ряда лет, мы ни разу не почувствовали бы усталости, наше рвение никогда бы не иссякло, наше воодушевление никогда бы не остыло. Наоборот, вскоре мы почувствуем, что наши желания не удовлетворены, что наши идеи не осуществились, мы станем роптать на божество, проклинать человечество.

Но не одно только тщеславие может вызвать внезапное воодушевление той или иной профессией. Мы, быть может, разукрасили эту профессию в своей фантазии, – разукрасили её так, что она превратилась в самое высшее благо, какое только в состоянии дать жизнь. Мы не подвергли эту профессию мысленному расчленению, не взвесили всей её тяжести, той великой ответственности, которую она возлагает на нас; мы рассматривали её только издалека, а даль обманчива.

В этом случае наш собственный разум не может служить нам советником, ибо он не опирается ни на опыт, ни на глубокое наблюдение, будучи обманут чувствами, ослеплён фантазией. Но куда же нам обратить свои взоры, кто поддержит нас там, где наш разум покидает нас?