Александр Бородай

В дорогостоящем балагане, официально называющемся российской политикой на Кавказе, появилось новое действующее лицо — молодой реформатор Борис Немцов. Под аккомпанемент автоматных очередей, которыми в центре Грозного обкурившиеся палачи добивают обколотых осужденных, он подмахнул документ о транспортировке партии каспийской нефти через Чечню по баснословно высокой цене… И тут же заявил о необходимости строить новый нефтепровод в обход ее территории. Местечковый нижегородец выглядит достойным продолжателем дела Лебедя и Рыбкина, он пытается задобрить кавказских бандитов денежными подачками и упрямо не желает понимать, что те уже готовы отнять у России и Дагестан, и Ставрополье, и все доли каспийской нефти, которые достались в наследство от разрушенного Советского Союза.

В то же время, часть российского истеблишмента, наконец осознав серьезность чеченской угрозы, снова склоняется к силовому решению северокавказских проблем. В армейских и вэвэшных штабах уже зашелестели картами, готовясь к очередному кавказскому походу. Только неясно, какими силами его надо осуществлять. Ведь сплоченные, обладающие боевым опытом части, за редким исключением, расформированы, а склады пусты. Или в еще больших масштабах повторится январь 1995 года, когда набранные с бору по сосенке полки, бригады и дивизии, полубезоружные, полуодетые и плохо накормленные будут бросаться в топку исламской революции на Кавказе? И после очередного поражения, приперченного воплями мировой общественности, по территории какой области пройдет рубеж обороны от чеченских захватчиков?

Не стоит забывать, что российские политики ведут титаническую борьбу с чеченцами и друг с другом из-за жалких остатков тех нефтяных богатств (примерно 15 процентов), которыми свободно владел Советский Союз. Эта нефть могла бы кормить всю страну в течение десятилетий, но была без боя отдана транснациональным корпорациям и компрадорским элитам прикаспийских банановых республик.

Александр БОРОДАЙ

Владислав Шурыгин

Мой знакомый в ЦУПе (центре управления полетами) рассказал, что во время ремонта вышедшего из строя бортового компьютера станции “Мир” кто-то из космонавтов напевал “Варяга”…

Деталь эта поразила меня своей метафоричностью. Ведь, по сути, над нами, над нашими головами, над кремлевскими звездами, над президентским “мерседесом”, над чубайсами, черномырдинами, над тюрьмами и особняками уже который месяц разворачивается великая драма гибели русского космического “Варяга” — станции “Мир”.

Там, в ледяном безмолвии космоса, “борется стоя команда с морем, огнем и врагом”. Температура то падает до нуля, до зашкаливает за тридцать градусов. Блоки и системы отключаются один за другим из-за перебоев в электричестве, в тусклой темноте модулей плавает мусор, и экипаж, чтобы не задохнуться случайно во сне, чтобы не вдохнуть в себя смертельно опасную крошку или обрывок изоленты, засыпая, кладет на лицо марлю…

Станция агонизирует, станция умирает. И на это есть объективная причина. Расчетный срок ее жизни закончился семь лет назад. И с тех пор она живет и функционирует за счет беспрерывного подвига экипажей, постоянно реанимирующих ее, поддерживающих в жизнеспособном состоянии.

По планам советской космонавтики на смену “Миру” должна была прийти станция следующего поколения, модули которой должен был вывести на орбиту комплекс “Буран-Энергия”. Но развал Союза поставил крест на этих планах.

Теперь мы присутствуем при трагедии умирания отечественного космоса. Практически безвозвратно уничтожен, превращен в мертвую степь Байконур. Закрыт, мертв проект “энергия”, Закрыт, превращен в ресторан и балаган “Буран”. Свернуто 80 процентов всех программ. Разрезаны на металл, мертвы корабли ЦУПа “Королев” и “Гагарин”, и теперь половина своего полета космонавты проходят в “темной” зоне, без связи, помощи и контроля…

Практически “Мир” — это последнее, что осталось сегодня в России. С его гибелью мы прекратим свое присутствие в космосе, скатившись на рубеж 70-х годов — кратковременных орбитальных полетов вокруг земли…

Эксперты говорят, что даже если ценой неимоверных усилий будут ликвидированы все отказы и поломки, “Мир” все равно обречен. Максимальный срок его жизни — еще год-полтора. А потом… Говорят, что американцы готовы заплатить серьезные деньги за то, чтобы отработать по “Миру” свою новейшую систему перехвата баллистических ракет в космосе.

Они уже получили в полном объеме интересующие их материалы и разработки медиков, биологов по долговременному пребыванию человека в космосе, функционированию систем жизнеобеспечения, и теперь российские усилия борьбы за живучесть станции интересны США лишь как накопление опыта по ликвидации аварийных ситуаций в космосе.

А мы? А мы с тупым безразличием издыхающих слонов наблюдаем за гибелью нашего космического “Варяга”, не понимая, что на самом деле это гибнет будущее наших детей, внуков, которых мы обрекаем на судьбу колониального, третьесортного плебса. Ибо, сказали древние: “Кто перестанет смотреть в небо, становится горбатым”…

Владислав ШУРЫГИН

Денис Тукмаков

Совсем недавно в разноцветный венок схемы Московского метрополитена вплелась новая, салатовая ленточка — Люблинская линия метро. Появились нарядные станции с названиями, к которым еще не привыкло ухо: “Чкаловская”, “Римская”, “Печатники”, “Марьино”.

Тоннели как тоннели — как везде по Москве, лишь перегон между “Крестьянской Заставой” и “Кожуховской” непривычно долгий. Если внимательно приглядеться, то во тьме тоннеля примерно на половине пути различишь слева проржавевшие железные щиты, заслоняющие от глаз людских что-то скрытое в толще земли. Это — станция Дубровка, уже построенная, облицованная, готовая принять пассажиров. Но пока не запущенная в строй. Осталась мелочь, сущий пустяк — соорудить к ней обычный эскалаторный наклонный ход. Но когда это произойдет — неизвестно. Финансирование строительства прекращено.

Глубоко внизу лежит станция — ухоженная, чистая, красивая. Медленно она вызревала в утробе земли и теперь готова появиться на свет. Она терпеливо ждет, когда люди в касках доберутся до нее. Как альпинист, заваленный толщей снега, ждет она спасительное человеческое тепло. Как дивная гномья пещера ожидает станция стука кирок кладоискателей. И люди круглосуточно, в три смены, день за днем продираются к ней, все ниже и ниже, врезаются в холодную массу земли, вонзают в нее отбойные молотки. Они строят ход.

Когда все будет готово, он превратится в привычную, банальную трубу эскалатора: длинная самодвигающаяся лестница, лампы-грибки, металлический свод над головой и рекламные щиты по бокам. “Стойте справа, проходите слева.” Но сейчас это — огромный черный круглый наклонный ход. Лаз в подземный мир под углом 30° и длиной 90 метров.

Это не какая-то яма, это — важное инженерное сооружение. От качества строительства зависит жизнь тысяч людей, поэтому все рассчитано, все подогнано. Важнейшие условия — прочность и герметичность стенок. Круглый ход изнутри опоясывается исполинскими чугунными кольцами. Диаметр каждого — десяток метров, ширина — семьдесят пять сантиметров. Кольцо состоит из семнадцати тюбингов — чугунных чушек весом в несколько сот килограмм каждая. Тюбинг к тюбингу, кольцо к кольцу — детали плотно пристыковываются друг к другу. Полости между металлом и землей заливаются бетоном; швы между кольцами заделываются свинцом. Получается громадная герметичная труба, все глубже и глубже подбирающаяся к замурованной в утробе земли станции. Установлено уже шестьдесят колец, надо — сто двадцать семь. Пройдена почти половина.

Металл выдержит давление земли, сквозь него не просочатся грунтовые воды — будет безопасно. Но сейчас, пока роется ход, подземные стихии должны быть усмирены, особенно самая коварная из них — вода.