Я уже говорил, что из всех диких зверей медведи ближе всего к человеку по своей психологии. Попадаются среди них и умные, и глупые, но большинство обладает средними умственными способностями. Ту медведицу, о которой идет речь, по-видимому, нужно отнести к умственно отсталым. По долгом размышлении она решила, что в данный момент я не опасен, если держать дистанцию и не подходить ближе чем на шесть футов. Меня привела в восторг подобная церемонность. Еще одним свидетельством ее «интеллекта» был страх перед медвежатами. Преодолев все же свое нежелание знакомиться с медведицей, медвежата покружили вокруг нее на напряженных лапах, нахмуря лбы, фыркая и издавая глубокие гортанные звуки, и вернулись к нашему бревну. Дасти забралась на колени, Расти пристроился справа, а Скреч слева от меня. Все еще сохраняя расстояние в шесть футов, медведица села на песок и привалилась спиной к этому же бревну. Ворочая головой, она наблюдала за Скречем, который и сидя не оставлял свои акробатические этюды. Я снова занялся трубкой, и впятером мы задумчиво созерцали догорающие угли костра. Под веткой, на которой висел продовольственный мешок, спали в своей коробке дрозды, раскачиваемые вечерним ветерком.

Я ничуть не удивился, обнаружив медведицу в нашем лагере утром, но меня неприятно поразило поведение медвежат. Вместо того, чтобы уйти с ней, на что я, честно говоря, слегка надеялся, ради их же блага, они рычали и старались цапнуть медведицу за пятки. Прогнав ее наконец в лес, они даже не дали ей доесть копченого лосося, которого я бросил ей на завтрак.

Несмотря на то что рисунки на скалах и в пещерах изображают схватки первобытного человека с медведями, почти все знакомые мне канадские индейцы считают медведей некоей древней человеческой расой. В доказательство они указывают на то, что у медведя на лапах по пять пальцев, что медведи умеют, как человек, ходить и бегать на двух лапах, что все виды медведей обладают общими характерными особенностями, и на то, что у медведей-сладкоежек, как у людей, портятся зубы. Если не считать отдельных видов обезьян, медведи, единственные из всех известных нам животных, умеют перебрасываться между собой предметами.

Даже самый несведущий наблюдатель не может не заметить, что медведь, как и человек, обучает своих детей обороне и нападению, добыванию пищи и игре.

Обитая в основном в лесах и на горных склонах, медведи — кроме белых — единственные из всех млекопитающих лишены защитной окраски. Хотя большинство зоологов считает их плотоядными, у медведей завидная система пищеварения, которая усваивает пищу самую разнообразную во всем животном мире. Многие еще верят в старое поверье «близорукий как медведь». Однако это заблуждение: глаза у медведей близко посажены, так что у них ограничен угол зрения, но не зоркость. По мнению некоторых биологов, медведь лучше всех зверей приспособлен к обитанию в умеренном климате.

Чем ближе мы продвигались к поселку Топли-Лендинг, тем чаще нам попадались индейцы: отдельные семьи, живущие в хижинах; рыбаки в своих пирогах; группы лесных жителей, переправляющих на каноэ свои припасы к далеким и тайным охотничьим участкам.

— Я дам тебе доллар за одного из этих медвежат, — предложил один угрюмый и явно подвыпивший индеец, подплывший к нам на своей моторке.

— А чего они у тебя не на цепи?

— Зачем он тебе? — спросил я, смеясь.

— Зажарю его, паршивца, конечно. Ты что, жареной медвежатины не пробовал? Лучше всякой свинины!

Индейцы как никто умеют читать по лицам.

— Пока! — крикнул я ему, когда он уже отплыл. На третий день, рано-рано утром, мы приплыли в Топли-Лендинг. Случилось так, что день оказался воскресным. Было время завтрака, и над берегом, застроенным молчаливыми хижинами из некрашеных досок, висел как многослойный туман дым, несущий благоухание яичницы с беконом, свежего хлеба и форели. Ничто не приводит медведя в столь буйное беспокойство, как запах яичницы с беконом. И мои медвежата подтвердили это. Они завизжали и заметались по лодке, пуская при этом слюни и грызя борта. Когда мы причалили к главной пристани поселка, там собралось с полдюжины ребятишек. Один беглый взгляд на белого человека и трех медведей — и детишки с криком помчались по домам. Новость распространялась, и от дома к дому понеслись крики, лай и визг, нарушив очарование этого простого поселка. В считанные минуты причал заполнили собаки, толстые индейские женщины в ситцевых и вязаных платьях, мужчины в грубых синих рубашках, джинсах и широкополых шляпах и целая толпа неуклюжих подростков, то хихикающих, то выкрикивающих что-то на диалекте бабин.

Я держал каноэ на расстоянии от причала, чтобы взаимно обезопасить собак и медведей. Иначе началась бы грызня.

— Ред-Ферн в поселке? — вопрос был обращен к любому, кто захочет ответить.

— Нет, — нашелся один доброволец. — Он на юге, размечает лес для Компании.

«На юге» могло означать как десять, так и пятьсот миль отсюда.

— Когда он вернется?

— Трудно сказать. Может, и сегодня.

— А он знает, что его дом уцелел?

— Да, — ответил доброволец, — мы были там, собрали шкуры и мясо. Как это вы не задохнулись?

— Я взял медвежат и переждал на другом берегу озера, пока дождь не погасил пожар.

Он переводил все это для тех, кто был не очень силен в английском. Маленькие круглые мордашки начали выглядывать из-за складок ситцевых и вязаных юбок широкобедрых индианок.

— А что, фактория открыта? — спросил я.

— Сегодня закрыта, воскресенье же. Может, Хэнк Морган откроет лавочку перед началом церковной службы. Он живет за лавкой, в том же доме. Раз в месяц к нам приезжает пастор. Сегодня его ждут. Он показывает кино тем, кто приходит на проповедь. Никому не хочется пропустить кино.

— В какое время служба?

— Как пастор приедет. После дождя дороги очень плохие. Ищи его около полудня. Если он не поспеет до завтра, то объявит завтра воскресеньем.

— Где мне запереть медведей, пока я буду в лавке?

— Да в котле. Мы только так обходимся с медведями.

У меня складывалось впечатление, что так здесь обходятся с белыми людьми, а не с медведями, но почему, тогда я не мог этого понять.

— Далеко отсюда до форта Пенделтон-Бей?

— Миль тридцать пять — сорок. Да никто здесь не тронет твоих медведей.

— Могу я нанять какого-нибудь мальчишку, который побыл бы с ними в каноэ, пока я схожу в лавку за припасами? — спросил я.

— Я посижу за пятьдесят центов, — вызвался кто-то.

— А я за кусок жевательного табака! — крикнул другой.

— Я даром посижу! — закричали сразу несколько, обрадовавшись случаю поплавать на каноэ с тремя живыми медвежатами.

Я выбрал рослого, серьезного мальчика по имени Барни и приказал ему сесть в лодку, как только я подведу ее к причалу. Я хотел, чтобы медвежата немного освоились с ним, прежде чем я уйду в факторию. Барни, немного нервничая, сел на переднее сиденье и погладил медвежат. Те завизжали и вздыбили шерсть, но не кусались.

Я поплыл к середине озера, и толпа на берегу разбрелась, а шумные собаки убежали. Когда мы опять причалили, на пристани никого не было, кроме нескольких стариков.

— Держись в сотне ярдов от берега, Барни. Я постараюсь обернуться побыстрее.

— Проще простого, как у вас в Штатах говорят.

Мальчик оттолкнулся от причала и быстро заработал веслом, пока медвежата не разгадали наш маневр. Однако, поняв мое предательство, они так громко заревели от горя, что на пристань примчались с лаем шесть дворняжек.

Я шлепал по грязной улице, ведущей к фактории, когда в сотне ярдов за моей спиной началось столпотворение. Там, барахтаясь в грязи, смешались в смертельной схватке в один воющий клубок шестеро собак и мои медвежата. Со всех ног бросился я назад, но вокруг схватки уже кольцом собрались индейцы. Они не дадут мне спасти медвежат.

— Дерево! Дерево! Дерево! — заорал я во всю силу своих легких, хлопая в такт каждому слову в ладоши. К счастью, на обочине грязной улицы росла высокая сосна. Три скользких комка грязи прошмыгнули между ног стоящих кружком индейцев, и их не успели остановить. Кого-то сбили с ног, и он упал прямо в лужу, а у другого индейца весь воскресный наряд оказался забрызган грязью. Совершенно неузнаваемые медвежата укрылись в безопасности на первой ветви сосны и сделали вид, что они ни при чем, а внизу бесновались в бессильной злобе грязные собаки. Именно в этой трудной ситуации я впервые обратил внимание на то, что голоса медвежат различаются, хотя и едва заметно. Впоследствии различия в тембре, высоте и звучности помогали мне узнавать каждого из медведей, особенно ночью, по голосу.