Признаюсь, я не ожидал от него такой прыти. Он полз, как ящерица, прижимаясь к земле и не обращая внимания на свои щегольские брюки, к низкому цветку, на котором уселась, то ли привлеченная запахом, то ли просто так, отдохнуть, крупная бабочка. В правой руке энтомолог держал сачок, передвигая его скользящими движениями по траве.

Мне стало жаль его великолепных брюк. Еще утром я обратил внимание на то, что складки на них были совсем свежими. Вечером мы укладывались в темноте, и я не заметил, снимал ли он их на ночь или нет. Вероятно, он спал на них, сложив швом ко шву, - старинный студенческий способ "холодной утюжки".

Босняцкий уже подполз к бабочке и взмахнул сачком, но тут эфирное создание, точно только того и дожидалось, вспорхнуло и, как листок, гонимый ветром, полетело к лесу. Босняцкий вскочил на ноги и, издав новый крик - на этот раз уже отчаяния, - бросился за ней прямо через кусты, которые оказались у него на дороге. Он лез напролом в чашу, как муха влетает головой в паутину. Мне понравилась такая настойчивость. Я и сам, если уж меня разберет, действую, как говорится, не щадя затрат. Но во что превратится его изящный дачный костюм! Страшно подумать: останутся одни лохмотья. Тут, наконец, этот легкомысленный человек убедится, что, отправляясь в тайгу, надо одеваться несколько иначе, чем для прогулки по парку культуры. Я не без самодовольства оглядел самого себя.

Энтомолог между тем исчез. Мы подождали минут десять, потом Черных снял с плеч рюкзак и сел на него. Я последовал его примеру. Искать Босняцкого в лесу было бесполезно. Мы могли только потерять друг друга. Должен же он вернуться когда-нибудь - с бабочкой или без нее!

Мы сидели и курили, а Босняцкого все не было. Теперь я начал уже тревожиться за него. Одному в тайге, да еще новичку, заблудиться недолго. Но как раз в тот момент, когда мое беспокойство достигло крайней точки, он, наконец, появился.

Он вышел из леса держа в руках сломанный сачок, с выражением разочарования на лице.

Должно быть, у меня был очень удивленный вид, раз Черных толкнул меня локтем и спросил:

- Ты что?

Я, разинув рот, смотрел на Босняцкого, вернее, на его костюм. Он был такого вида, какой имеет вещь, когда ее принесли из гладильной мастерской и надели, чтобы посмотреть, правильно ли легли складки. И брюки и рубашка были аккуратно разутюжены!

Уж не носит ли он с собой карманный утюг, - чего только не изобретают в последнее время, - или специальную гладилку для брючного шва - одно время такое приспособление продавалось в галантерейных магазинах, и молодые франты охотно покупали его? Так, выходит, из тех полутора часов, что мы ждали его, он добрый час, по крайней мере просидел тут где-нибудь в кустах, прихорашиваясь!?

Ну, знаете, всякие странности бывают у людей, но некоторые привычки, мне кажется, надо оставлять дома!

Босняцкий стал объяснять, что бабочка, за которой он погнался, чрезвычайная редкость даже для Уссурийской тайги, где много всяких раритетов. До сих пор только два экземпляра ее наблюдались исследователями, и вот он, Босняцкий, третьим увидел эту драгоценность, в существовании которой многие вообще сомневались, а бабочка улетела.

Я не дослушал рассказ энтомолога.

- Пошли, - сказал я грубовато. - Уже потеряли полтора часа.

Босняцкий вздохнул последний раз, вытер пот со лба маленьким платочком, и мы пошли.

Дорога была трудная. Как всегда в тайге, приходилось перелезать через лежащие на земле, бог весть когда свалившиеся деревья или обходить их чащей, подниматься по каменистым склонам, перебираться через речонки с быстрым течением.

Когда встретилась первая водная преграда, я, смерив взглядом глубину потока, смело шагнул в своих сапогах и, ступая по камням на дне, перешел на другой берег. Черных последовал за мной.

Я оглянулся. Что будет делать Босняцкий? Конечно, мы могли просто перетащить его через речку - он весил, вероятно, не больше моего рюкзака, - но в походе всегда важно испытать человека. Как поступит он при первой встрече с препятствием? Я ожидал, что "дачник" разденется и будет перебираться в трусах, держа узелок с вещами на голове. При его росте ему тут будет почти по пояс.

Но Босняцкий шагнул в воду прямо как есть, словно и не замечая реки. Он, кажется, к тому же и рассеянный и, думая о своей бабочке, шагает за нами машинально! Именно такой чудаковатости я от него почему-то и ждал.

Энтомолог шел не спеша, хотя вода была довольно холодной. Он тщательно ощупывал под водой камни, на которые ставил ногу. Течение для его легкой комплекции оказалось слишком сильным. В самом глубоком месте он поскользнулся и окунулся в воду по самые подмышки.

Бедные брюки! Уж теперь-то Босняцкому, хочешь не хочешь, придется расстаться со всем их великолепием. Откровенно говоря, я ждал, что, выйдя на сушу, он будет с сожалением оглядывать их и, может быть, даже, не считаясь с тем, что нам нужно спешить, достанет свою гладилку и примется наводить лоск. Но маленький энтомолог, не обращая никакого внимания на брюки, с которых ручьями лилась вода, зашагал по еле заметной тропе, которая вилась среди могучих лиственниц.

Он исчез среди деревьев прежде, чем мы с Данилой Петровичем успели опомниться. Вообще Анатолий Сергеевич, надо сказать, в походе был довольно подвижным: мелкий, как зернышко, он пролезал и в такой чаще, перед которой даже мы иногда пасовали; правда, он шел налегке, а мы с ботаником тащили тяжеленные рюкзаки. Через несколько минут мы нагнали его. Он сидел на камне, освещенный ярким солнцем, совершенно сухой и в... безукоризненно отутюженном костюме.

Я протер глаза. Переоделся он, что ли? Но задавать вопросы тогда постеснялся.

...Я не ставлю своей задачей описывать все наши странствия, которые продолжались добрых две недели. Расскажу только, как я нашел свою железную березу и что из этого вышло.

Это было на шестой или седьмой день нашего путешествия. Мы разбили лагерь около небольшого ручья, сложили вещи и налегке отправились на рекогносцировку - каждый по своим делам. Мы условились не отходить особенно далеко от лагеря. В конце концов, ближе или дальше - вокруг лежит нетронутая тайга, и неизученное здесь - на каждом шагу.