Все произошло слишком быстро. Месяц спустя после встречи с сэром Джеффри в одном из клубов Уэст-Энда, где она работала, Стелла вдруг уволилась, и вместе с Софи переселилась из жалкой квартирки, которую она снимала в Клепхеме, в уродливое, но просторное фамильное гнездышко Тайронов недалеко от Эскота. Весь клан Тайронов не мог прийти в себя от шока. Особенно возмущен был будущий сводный брат Софи (тогда он еще не был знаменитым). Он в открытую называл своего отца жалким дураком, польстившимся на развратную бабенку, которая желала обеспечить себе приличную жизнь. Последний залп был сделан тогда, когда во время жуткой ссоры Макс просто отказался присутствовать на бракосочетании и с тех пор больше никогда не появлялся в доме.
Однако Софи знала, что брак матери совершился по любви. Шумная, открытая Стелла, хихикавшая, как школьница, и грубовато-добродушный, добрый, стеснительный Джеффри были друг от друга без ума. Софи была совсем не против их союза. Ей нравилось, как ее баловал добрый и щедрый отчим. Ей нравилось, что она может себе выбирать дорогую и экстравагантную одежду. Ей нравилось получать от него большие суммы на личные расходы. Она была счастлива, что они уехали из квартиры в Клепхеме, от их шумного окружения. Правда, тогда она не представляла, что они отправятся в трехмесячное свадебное путешествие вокруг света, а ее поместят в первый из трех дорогих пансионов.
В этом пансионе хотели отработать каждый пенни из тех необычайно высоких сумм, которые правление получало за каждую ученицу. В двенадцать лет Софи, которая росла почти на улице и была неотесанной, сильно выделялась среди своих соучениц. Они были уверенными в себе, хорошо воспитанными. Чуть не каждый день Софи совершала какую-то оплошность. Чрезвычайно ранимая девочка, она скрывала свои муки под маской мрачного равнодушия. Понадобилось семь лет и два исключения из пансионов, чтобы Софи из мрачной девушки превратилась в своеобразного вожака и лидера. Она даже задавала тон в моде к поведении в своих классах. Внешне никто уже не мог определить ее происхождение.
Эгоистичная, бесстрашная и, по правде говоря, не очень уверенная в себе, в свои девятнадцать, Софи была красива, ленива, и богата. Неуверенность она искусно скрывала за современной холодностью, которой она окружила себя, как ореолом.
Маска холодного равнодушия настолько приросла к ней, что Софи даже не позволила себе плакать, когда умерла ее мать. Бесчувственная, думали окружающие. Носовые платки Софи оставались сухими, зато ее подушка размокла от слез, изливаемых наедине. Джеффри грустил на публике за них двоих. Казалось, что за одну ночь он превратился из здорового шестидесятилетнего бодрячка в старую развалину, у которой не было сил жить дальше. Именно эта скорбь, которая давила и пугала ее, заставила Софи улететь в Швейцарию. Она сама так сильно страдала, что никак не могла утешить Джеффри. Стелла веселая, шумная и вульгарная до неприличия, была единственной твердой опорой в меняющемся мире, где Софи все еще чувствовала себя пришельцем. Она всегда была независимой, и ее учили постоять за себя. По натуре она была одиночкой несмотря на разношерстную компанию, которая собиралась вокруг нее. Ее общества искали из-за ее внешности, ума и стиля, но сама Софи никогда не расслаблялась и ни к кому не испытывала настоящей дружбы, не говоря уж о любви. Ею всегда восхищались. Особенно те, кому это восхищение ничего не стоило...
Софи с удовольствием посмотрела на себя в зеркало. Чтобы хорошо выглядеть в стеганом лыжном костюме, нужно было быть высокой и стройной. Софи была именно такой, она могла заставить остальных девушек из класса чувствовать себя неуклюжими и толстыми.
Когда Софи легко скользила вниз по сверкающим склонам, ей вслед несся одобрительный свист и восхищенные восклицания, хорошо слышные в чистом морозном воздухе. Когда с ней заговаривали на немецком, французском, итальянском или же английском с американским акцентом, пока она ждала подъемника, она могла ответить на многих языках: "Нет!", - или если у нее было подходящее настроение и хотелось поддразнить кого-нибудь: "Да!", хотя оно и ничего и не значило. Для того чтобы покорить кого-нибудь, а затем отвергнуть, требовался минимум слов. И покорять, и отвергать было небезопасно, но Софи пользовалась этим достаточно скромно. Ее острый ум еще не был затуманен облаком соблазна. Она еще не проснулась в смысле секса нет, конечно, она не спала крепким сном, но как бы лежала в светлой дреме.
Стоило Софи покинуть свою комнату, ее перехватила в холле Кларисса Фолкес. Кларисса считалась ее лучшей подругой в Хайматсдорфе. Бедняжка, она все еще сильно прихрамывала после падения на прошлой неделе.
- Послушай, Софи, - начала она, - ты не дашь мне почитать "Расточителя Богатства", пока ты катаешься на лыжах? Мне так скучно сидеть все время одной.
Софи заколебалась. Ей не хотелось, чтобы Кларисса делала какие-то замечания, на которые она не смогла бы отреагировать, так как еще не видела книгу в глаза. Но с другой стороны, Кларисса читала очень медленно и слабо соображала, совсем не то, например, что Эмма Марчбенк. Та делала вид, что много читала, и могла поставить Софи в неудобное положение сложным вопросом. Вздохнув, Софи снова поднялась в свою комнату и достала книгу.
- Ради Бога, не замажь ее, когда будешь есть печенье, и не загибай углы страниц, - приказала она. - И не вздумай пообещать ее еще кому-нибудь.
- Спасибо, Софи, - расплылась в улыбке Кларисса и, прихрамывая, пошла со своим сокровищем в комнату для дневных занятий.
Софи сидела в переполненном мини-автобусе, в котором примерно дюжину хорошо укутанных от холода тел перевозили к ближайшему зимнему курорту. Единственное, чему замечательно учили в Хайматсдорфе, так это умению кататься на лыжах. И это весьма нравилось Софи. Ее оставляли совершенно равнодушной курс правил приличия и поведения в обществе, кулинария и умение держать себя. Уроки разговорного немецкого и французского проводились слишком сухо и почти точно по разговорникам. Общая идея обучения состояла в том, чтобы девицы потом блистали в обществе. И никаких нормальных, твердых знаний.