«Смотрите, почки, на цветок цветов», —

Кричит он. «Занзи, что из Брента,

Я накормил ее полентой,

И щеки стали тяжелы… почти

Как имя, что нельзя произнести!

Смотрите также на отливы краски,

Она пила браганское вино,

Покуда нос ее — о, как смешно! —

Не сделался карминно-красным!

Смотрите, лишь в глазах ее,

Больших и острых, как копье,

Всего свершенного значенье

Найдет другое объясненье!»

Мой бедный день, как темен твой закат!

Как смело солнце скрыться в этой туче!

Да, Пиппа, утренний закон уже не свят,

Не властен он, что, может быть, и лучше.

Умчался свет, настало время тени…

Ты, Ласточка, — наставница всегда

Для черного и певчего дрозда,

Так отвлеки же их тогда

От полдня и полдневных наслаждений!

И ночью, брат сова, над лесом в темных тучах

В свою часовню мир заснувший увлекай

И хитрым общинам сестер, мышей летучих,

Свои вечерни нежно напевай.

А после все, монашки и монахи,

Сберитесь все, забыв ночные страхи,

В столовую дубового дупла!

(После того как начала раздеваться.)

Теперь одно хотела бы я знать,

Как близко я могла бы подойти

Ко всем, кем я была весь этот день,

Чтоб их касаться — я хочу сказать,

Чтоб как-нибудь их двигать и нести

Добро им или зло, как свет и тень.

Вот, например, коль буду я крутить

Шелк завтра, этот шелк украсит, может быть,

(сидя на постели)

Великолепный борт плаща Оттиме,

А я и все мон блужданья с ними,

Гимн утренний, обещанный лишь мне!

Во всем есть правда, знаю я вполне,

Хоть мимо их я шла и не видала знака.

(Она ложится.)

Господь благословил мои забавы.

Так или иначе, но гимны правы.

Пред Богом все дела равны —

Мы куклы Бога, в этом — свет,

Ни первых, ни последних нет.

(Она засыпает.)

Конец