Но для осознания этого факта нужно было возобновление немцами наступления. Троцкий, думается, вполне сознательно спровоцировал такой поворот событий.
В этой связи полезно напомнить о том, какой разговор с глазу на глаз (в записи Троцкого) имел место между Лениным и Троцким по поводу намерения последнего объявить в Брест-Литовске лозунг “Ни мира, ни войны!”.
Ленин: “Все это было бы хорошо, если бы генерал Гоффманн не был в состоянии двинуть против нас свои войска. Он найдет для этого полки из специально отобранных баварских крестьянских парней. Да и много ли ему против нас надо? Вы же сами говорите, что наши окопы пусты. Итак, что будет, если немцы возобновят войну?”.
Троцкий: “Тогда мы будем, конечно, вынуждены подписать мир. Но тогда каждый увидит, что нас к этому вынудили. По крайней мере легенда о наших тайных связях с Гогенцоллернами будет тем самым убита”.
Ленин: “Конечно, конечно. Но каков риск! Если бы мы должны были пожертвовать собой во имя немецкой революции, тогда это было бы нашим долгом. Немецкая революция несоизмеримо важнее нашей. Но когда она наступит? Неизвестно. До тех пор, однако, пока она не наступила, нет в мире ничего важнее нашей революции… Хорошо, допустим, что мы отказались подписать мир и немцы переходят в наступление. Что вы сделаете в этом случае?”
Троцкий: “Мы подпишем мир под угрозой штыков. Эту картину запомнит весь мир”.
Ленин: “И тогда вы, значит, не будете поддерживать лозунг революционной войны?”
Троцкий: “Ни в коем случае”.
Ленин: “Тогда мы можем рискнуть провести такой эксперимент”.
Брестский мир означал решение в пользу сохранения любой ценой Советской России и фактический отказ от мировой революции. Идея о возможности строительства социализма в одной, отдельно взятой стране, получается, возникла не при Сталине, а уже в начале 1918 года. Её рождением, как это ни парадоксально, мир обязан политике германского рейха. Германия немало сделала сначала для организации Октябрьской революции, а затем и для укрепления советского государства, хотя всякий раз и преследовала совсем иные цели. Это для сведения всех западных и особенно наших умников, которые без устали упражняются в доказательствах, будто именно царский авторитаризм, а затем советский большевизм толкали “цивилизованную” Германию к войнам с нами, а в конце концов и к фашизму как “естественной” реакции против большевизма. Германией в действительности двигали и во времена царизма, и во времена СССР всегда одни и те же, если угодно, достаточно откровенные и своекорыстные интересы, объемлемые емкой формулой “Дранг нах Остен”. Кто забывает об этом, рискует вновь и вновь поскользнуться на том же самом месте.
Россия подписала Брестский договор 3 марта 1918 года в 5.50 вечера. Для ратификации ей был дан срок 2 недели. “Мы ждем, согласится ли Россия ратифицировать мир, — записал в своем дневнике 7 марта генерал Гоффманн. — Она должна это сделать через 13 дней, иначе мы пойдем на Петербург”. 15 марта IV Чрезвычайный Всероссийский Съезд Советов договор ратифицировал.
Что это был за договор, состоявший из 13 статей? Объявлялось о прекращении войны. Россия полностью демобилизовывала свою армию, немцы — нет. Военные суда России возвращались в русские порты “до заключения всеобщего мира” или же немедленно разоружались. Немецкие — нет. От России по договору отходили Польша, Литва, Курляндия, Лифляндия и Эстляндия. Кроме того, в немецких руках оставались те районы, которые лежали восточнее установленной договором границы, но были заняты к моменту подписания договора немецкими войсками. На Кавказе Россия отдавала Турции Карс, Ардаган, Батум. Украина и Финляндия признавались самостоятельными государствами. С украинской Центральной Радой Россия обязывалась заключить мирный договор, а также признать мирный договор между Украиной и Германией. Финляндия и Аланддские острова очищались от русских войск. Вновь вступали в силу статьи невыгодного для России русско-германского торгового договора 1904 года.
В Брестском договоре ничего не говорилось об уважении суверенитета и территориальной целостности договаривающихся сторон. Что касается территорий, которые лежали к востоку от пограничной линии, отмеченной в договоре, то Германия соглашалась их очистить только после полной демобилизации Красной Армии и заключения всеобщего мира.
Подписание договора принесло резкую перемену во внутриполитической обстановке в России. По сути дела, он дал толчок к гражданской войне. Зимой 1917-1918 годов дела советской власти шли хорошо, она быстро и мирно распространялась по всей территории страны. Это было не случайно. Народ хотел мира — большевики мир заключали. Крестьяне хотели земли — большевики землю давали. Советы хотели вырвать власть из рук Временного правительства и стать хозяевами страны — большевики власть Советам дали. Но теперь, увидев этот желанный мир, страна оцепенела от ужаса.
В последующие годы, когда Брестский мир ушел в прошлое, можно было спокойно рассуждать, сколь целесообразно было такое решение. А в 1918 году уверенности в благополучном исходе ни у кого не было и не могло быть. Даже в рядах большевиков единства не отмечалось. Такого мира, равносильного капитуляции, партия не хотела. Возобновились разговоры, что нужна революционная война. Но чем воевать? У России больше не было армии, не было работающей экономики, не было твердой государственной власти. Брестский мир оборачивался катастрофой, а заключен он был большевиками. Вина целиком падала на них.
Коалиционное правительство Ленина распалось. Из него ушли левые эсеры, имевшие серьезную опору в деревне. Эсеры были “крутыми ребятами”- террористами и бомбистами с большим стажем и опытом. С их уходом ни один член большевистского руководства больше не мог чувствовать себя в безопасности. Заодно с ними против Ленина выступили и меньшевики, и анархисты, и нигилисты, и, разумеется, монархисты, кадеты, офицерство. Это была мощная коалиция, к тому же охотно сотрудничавшая с Антантой и ее разведками. Союзники не замедлили начать прямую интервенцию против России, высадив войска в Мурманске, Архангельске, на Дальнем Востоке и в Одессе. Взбунтовался чехословацкий корпус, захвативший Транссибирскую железную дорогу и создавший условия для перехода всей Сибири под власть Колчака.
В этих тяжелейших условиях новая российская власть смогла с первых же месяцев своего существования убедиться в том, сколь коварен, ненадежен и алчен ее немецкий партнер, на мир и сотрудничество с которым возлагалось столько надежд. Берлин все более входил во вкус грабежа России. Немцы продолжали наступление, пользуясь тем, что по Брестскому договору к ним отходили Финляндия, Прибалтика и Украина, которые они еще не успели полностью захватить. Продолжая наступление, они, однако, вовсе не придерживались границ, установленных Брестским договором. Из Финляндии они проникали в Карелию, из Прибалтики — в Белоруссию, с Украины — в Крым, на Кубань и Дон. С коммунистами немцы, как и войска Антанты, не церемонились, хотя и заключили с Лениным мир и даже открыли свое посольство в Москве. Ведя на западе друг с другом войну не на жизнь, а на смерть, рейх и Антанта одновременно, как ни в чем не бывало, рука об руку принялись делить и грабить Россию.
Москва лихорадочно искала выхода из этого положения, пытаясь сыграть на противоречиях рейха с Антантой, вбить клин между ними. Брестский мир начинал казаться уже не катастрофой, а спасательным кругом, за который надо было держаться двумя руками, чтобы не утонуть. И вот Чичерин предлагает немцам новые переговоры, чтобы добиться признания окончательного характера российских границ на западе, даже ценой новых территориальных уступок, склонить их к поддержке против войск Антанты, высадившихся в России. В качестве приманки Германии, начавшей под конец войны голодать, обещали поставки продовольствия из уже голодающей России.