Нет, пока еще не говорили. Еще хорошо будет, если скажут. А ведь бывает и проще – не позвонят, и все дела. Легко и удобно. «И будет карточка пылиться…» Хотя нет, не будет. Снесут все с жесткого диска, освободят место подо что-то более значимое, знакомо узнаваемое… Тоже нет. Еще проще. Скорее всего, просто не станут даже разговаривать. Обидно… «Обижаться – удел горничных». Гумилев. Интересно, что ему говорили?… Нет, впрочем, совсем не интересно. Поток сознания, вечные вопросы… С этим надо заканчивать.

Горы черновиков с совершенно нечитаемым подчерком. Что-то пошло в окончательный вариант, что-то не пошло. Все равно – нет связности. Обрывки, дым, осенние листья, свет в окнах, грязь и холод, душное лето и трескучий мороз зимы – все вместе. Не отделить. Оно ведь было вместе, как же можно это сделать по-другому?… Разве можно убрать с глаз долой это серое зимнее небо?…

Смешно. Смешно, господа. Вы забыли про то, что есть еще чердаки и подвалы. Помните? В каждом доме есть чердак и подвал. Это аксиома…

Страх почти всегда неоправдан. Это хорошо известно тем, кто его никогда толком не испытывал. Всегда можно потолковать всласть о том, как важно вовремя принять правильное решение, как мудро поступить этак, а вовсе и не так, как поступил кто-то из знакомых. И – венец всему! Новая (и старая, кстати), коронная фраза: умный человек всегда правильно организует жизнь вокруг себя. А что, скажите на милость, организовывать? Если ничего не осталось. Если внезапно ты оказался в пустыне, где нет даже тени… хотя бы намёка на тень.

Символы под пальцами складывались во что-то невообразимое. Ну, Женька, ну, мартышка, придумала шрифт!… Тоже мне, Пикассо… Или ещё кто, похуже. Дали… в смысле тот, который рисовал всяких там то ли лебедей, то ли слонов. Кто-то там кем-то отражался… В общем, та же муть, что и в этом шрифте. Что это за «м» такая? Зачем эта палка спереди? И зачем, Бога ради, нужно было так уродовать клавиатуру – рисовать на ней маркером эти чёртовы закорючки?! И, главное, просит – напечатай мне то-то и то-то, а то мне очень нужно… Для чего?! Чёрт побери…

Стас откинулся перед монитором, закурил. Курил он немного – набрался дури от Сашки, но больше трёх сигарет в день не получалось. И то хорошо. Ему хотелось вылезти из-за машины и пойти на улицу, в тёплый летний полдень. Выпить пивка, похрустеть чипсами, перекинуться парой слов с соседями по подъезду. Но там, на улице, с некоторых пор стало неуютно. С тех пор, как Саша Кормилкин приволок эту чёртову дискету. С досье. Ту самую дискету, которую ему достал Казанцев, да чтоб ему, паразиту… тьфу, право слово. И говорить не хочется. Кто же знал, что с их предками в своё время такое случилось. Да даже и не с предками, а так… седьмая вода на киселе. Да и что, собственно, такого особенного на этой дискете? Только перечень сотрудников какого-то отдела. Даты поступления на службу и даты увольнения. И что? Что, скажите на милость?! Мало ли из-за чего совпала дата увольнения? Может, это была какая-нибудь хитрость того времени. Может, так надо. Октябрь 1967 года. Седьмое октября, если быть точным. Казанцев заинтересовался этими данными только потому, что обнаружил в списке имя Сашкиного отца. Он, Казанцев, постоянно забывал фамилию Стаса. Чего уж говорить про Женьку!…

Всего в списке было семнадцать фамилий. Некоторые – совершенно незнакомые, три – просто свои в доску, остальные… Стас помнил обладателей этих фамилий по детству, глубокому, ещё детсадовскому. Помнил, потому что ходил в ведомственный сад. А потом – перестал. Тётя Даша умерла, и его забрали из этого садика. И стали водить в другой, самый что ни на есть обычный. Фамилии… Самохина Ю.В… Не знаю. Белов В.Г. и Белова В.А… Кто такие? Муж и жена? Может быть… Дальше идут Панов и Фридман. Однако еврей молодец, коли сумел в шестьдесят седьмом пролезть… и не один он лез, кстати. Вот ещё один… палестинец. Айзенштат. Кстати, напротив его фамилии стоит только дата зачисления. Не уволили? Бывает… Викторов… это наш человек, его и уволили со всеми… А почему возле него восклицательный знак? Да и дата другая… ого, однако. Дата смерти – сентябрь 1966 года. Никто не увольнял этого Рема Валерьевича, сам он помер. Про этого человека Стас не помнил ничего. Кто ещё? А, вот и тётя Даша. Ольшанская Д.И. Дарья Игнатьевна. Хорошая была тётя. И лет ей было, кстати, совсем немного – меньше, чем маме. Как Стас сейчас понимал, ей было не больше двадцати пяти. И – на тебе. Всякое с людьми бывает. Список был куцым, коротким и не содержал, по сути, никакой полезной информации. Саша дал его просто так – посмотреть. От нечего делать. Вот только осадок в душе после этого чтения остаётся неважный. К слову сказать, Стас листал этот список уже не впервые. И, хотя раньше хотел его уничтожить, почему-то рука не поднялась. Пожалел. Из-за тёти Дашиной тени пожалел. Зачем, скажите, гробить тётю, если список и половинки листа не занимает? Пусть будет. Ну его…

Стас закрывал ненужные окошки и принюхивался. Кажется, борщ. Точно!

– Стасик, иди кушать! – позвала Женька с кухни. – Суп вкусный остывает!…

– Сейчас, – откликнулся он.

Так… теперь – знакомые, вернее, свои. Первый – Кормилкин В.Л., Сашин отец. Второй – дед Игоря. Что очень интересно само по себе. Игорь, кстати, о своих родственниках предпочитал тактично умалчивать. Надо идти, а то нехорошо получается – Женька волнуется, суп стынет, время идёт.

Стас выключил компьютер и отправился на кухню.

Всё началось с того, что к Игорю Юрьевичу как-то зашёл совсем молодой парнишка, который жил со следователем в одном подъезде. Отношения у них были чисто соседские, парнишка иногда стрелял у Казанцева сигареты, Игорь Юрьевич интересовался, как у Васи дела в школе, как успехи… в шутку интересовался, конечно, его этот вопрос нисколько не занимал. Так… дружили по обстоятельствам. Но тут Вася пришёл сам, причём без звонка.

– Игорь Юрьевич, – начал он с порога. – Я тут бумажки старые выкидывал, мать сказала, ну и… нашёл кое-что, что ещё прадед писал. Интересно, но я ничего не понял. Может, посмотрите?

– Много там? – Игорь Юрьевич покосился на часы. Светлана должна была придти через полчаса.

– Нет, три листочка только. Но интересные…

Игорь Юрьевич со вздохом принял от подростка пожелтевшие и потёртые на сгибах листочки. Старые, что говорить. Ладно, поглядим. Хоть подчерк ничего, не совсем пропащий…

Первый листок был датирован 1967 годом. Порядочно, конечно. Начало какого-то отчёта, который потом, вероятно, был написан начисто. Черновик. «В результате операции „Захват“ к нам поступили пять… (зачёркнуто, жирно и агрессивно, прямо-таки со злобой) существ (вопросительный знак в скобках). Пять человек, прибывших из… (снова вычеркнуто). Пятеро пленных. По словам доставивших их агентов, владеют нужной информацией по проекту „Сизиф“. (В скобках – опять вопрос и приписка: „именно что по словам“). Агрессивности и враждебности не проявляли. Уравновешенны, спокойны. На контакт не идут, общаются только между собой… Просим санкции на проведение плана А1, т е. беседы».

– И что это такое? – спросил Игорь Юрьевич. – Бред какой-то… Беседы, пленные, санкции… Что ещё?

– Вот, пожалуйста.

Второй листок – медицинское заключение, тоже вчерне. Коротко, скупо. Датировано 1975 годом. Но оно гораздо понятнее, чем первый листок.

– Игорь Юрьевич, я понял только, что в кого-то стреляли, а вот эти каракули не разобрал, – протянул Вася. «Кривляется, – подумал Игорь Юрьевич. – Хитрюга». А вслух сказал:

– Это не каракули, это латынь. Слыхал?

– Наверное… А вы на ней читаете?

– Я-то нет. А вот Света… должна, по крайней мере. Подождёшь?

– Можно. Я только домой поднимусь, предупрежу, что я у вас.