И захотел бог Балиор сотворить то, чего раньше не было. И сотворил он землю. И взрастил на земле деревья и травы. И населил ее животными разных обличий.

Долго любовался бог Балиор на творение рук своих. А как прискучило, создал существо по образу и подобию собственному, которое назвал человеком. И так понравилось Балиору последнее творение, что позвал он богиню Феминию взглянуть.

И посмотрела богиня, и покачала головой: одиноко и холодно было человеку в огромном мире. И тогда создала Феминия существо по своему образу и подобию, и поселила его в мире, сотворенном Балиором.

И стало с тех пор два человека. Подобный Балиору назван был мужчиной, а подобный Феминии - женщиной.

Священные откровения.

Ветер ворвался в узкие оконные створы, прошелся по просторному залу храма Балиора, заставив зябко задрожать язычки десятков свечей, и притаился под высоким сводчатым потолком.

- Муж Карн, изменял ли ты своей жене Люсии? - Голос старшего храмовника Марта был сух и беспристрастен.

- Нет, святой брат! - Немолодой мужчина в несвежей одежде ремесленника с жесткой рыжей щетиной на лице и красными мешками под глазами рьяно замотал головой.

- Ложь. - Словно молот ударил по наковальне.

Старший храмовник постучал пальцами по подлокотнику кресла.

- Муж Карн, оскорблял ли ты свою жену Люсию?

- Нет, святой брат. - Глаза ремесленника чуть затравлено зыркнули в темный угол по левую сторону кресла храмовника.

- Ложь, - вновь донеслось оттуда.

Осмелевшие в безветрии огоньки потянулись вверх, подросли, заставляя тьму поредеть, высветили недвижный силуэт за высокой спинкой кресла.

- Муж Карн, бил ли ты свою жену Люсию?

- Нет, святой брат... - Ремесленник недобро скривился, но будто стыдливо опустил голову.

- Ложь.

Март неодобрительно покачал головой и кивнул храмовым стражам. Те отвели допрашиваемого в сторону, а на место его поставили женщину. Была она русоволосой, не полной и не худой, в простом платье, какие носят небогатые горожанки; из-за низко опущенной головы не разобрать лица.

- Жена Люсия, - вновь завел храмовник свою речь, - всегда ли ты преданно служила своему мужу Карну, исполняла все его приказания?

- Да, святой брат, - тихо ответила женщина.

- Правда, - донеслось из темноты.

Ремесленник звучно скрипнул зубами.

- Жена Люсия, всегда ли ты говорила о своем муже Карне лишь хорошее?

Женщина на мгновение приподняла глаза:

- Да.

И эхом отозвалось:

- Правда.

Март задумчиво потер морщинистый подбородок сухими пальцами.

- Жена Люсия, всегда ли ты была верна своему мужу Карну?

На сей раз женщина глаз не поднимала, а голова ее опускалась все ниже и ниже. Повисло молчание.

Тон старика, восседавшего в кресле, стал жестче:

- Отвечай, жена Люсия, всегда ли ты...

Всхлип.

- Жена Люсия! - в голосе храмовника звякнул металл.

Еще всхлип. И еще. И прорвавшийся, словно плотина, поток не сдерживаемых больше рыданий.

- Это не моя вина... Он сам... Пьян был... Не хотела я!.. А он... прямо на полу... Ударил, руки завернул... Он...

- Кто он? - придав голосу прежнее бесстрастие, спросил Март.

- Пресветлая Феминия... - едва слышно проронила женщина.

- Это еще что?! - взвился старший храмовник. - Грех поминать это имя пред ликом Балиора! Тридцать раз прочтешь молитву о прощении после вынесения приговора. А теперь отвечай на вопрос: кто был этот мужчина?

Люсия сглотнула слезы и выдавила:

- Деверь мой, мужа брат.

Старик выжидающе покосился через левое плечо:

- Ну?

- Правда, - в очередной раз донеслось оттуда.

Женщина погружалась в истерику, тонула в ней, захлебывалась слезами и беспомощно глотала ртом воздух, как выброшенная на берег рыбка. Задрожав всем телом, она начала оседать на каменный пол.

Март кивнул, и храмовые стражи под руки отвели ее в сторону.

Ветер снова разгулялся, зашевелил успокоившиеся было огоньки свечей.

Старик откинулся на спинку кресла, принял удобную позу и заговорил:

- Заседание храмового суда окончено. Храмовый суд выносит свой приговор. - Он выдержал положенную паузу и продолжил: - Жену Люсию признать виновной во грехе перед мужем ее Карном. Мужа Карна через грех жены его Люсии считать очищенным и оправдать. Назначить наказание в соответствии с законом Балиора для жен, совершивших самый тяжкий грех. Двенадцать плетей от руки мужа ее, Карна. Наказание привести в исполнение завтра в полдень на храмовой площади. До исполнения наказания жена Люсия будет содержаться в подвалах храма Балиора.

Старший храмовник небрежно махнул рукой. Одна пара стражей выпроводила ремесленника за дверь, пообещав зайти к нему домой перед полуднем и препроводить к месту исполнения приговора. Другая повела Люсию к одной из дверей, ведущих во внутренние помещения храма. Многочисленные лики Балиора на стенах, отрисованного в моменты покарания грешников и грешниц, проводили их недвижным взглядом.

- Интересно, забьет он жену или пожалеет? - задумчиво спросил Март, как только захлопнулась дверь за женщиной и ее конвоирами.

- Забьет, - покачал головой один из стражей, сопровождавших ремесленника. - Таким только дай плеть в руки... Какой благодетель вообще додумался на этого ремесленника пожаловаться?! Отлупил бы он свою Люсию дома и успокоился. А теперь...

- Хах! Забьет! А кто ему портки грязные стирать будет?! - фыркнул другой. - Отведет маленько душу - и все. Через пару деньков жена оклемается.

- А ты что думаешь, Алан? - Март обратился к стоящему позади кресла.

- Сквозь слепой огонь пробиваются липкие сполохи. Если завтра будет бить по-настоящему, то лишь чтобы выслужиться перед храмовым судом за свое оправдание и доказать знакомым свою чистоту перед Балиором.

- Нашел чем подтверждать, - вздохнул первый страж.

Март задумчиво потер подбородок и энергичным, несвойственным для людей его возраста движением, встал с кресла.

- Что ж, - сказал он, - хорошо поработали - пора хорошо отдохнуть. Пойдемте-ка отужинаем - и по опочивальням.

* * *

Холод.

Стены каменные. Пол каменный. Потолок каменный.

На улице ночь осенняя, холодная. Ветер рвет, выстуживает. И дождь пошел. Мелкий, острый, капли - как льдинки.

Постель холодная. Не в прок пуховый матрас и шерстяное одеяло.

Холодно.

Тело не дрожит, оно почти и не мерзнет. Холод проник куда глубже, поселился там, пустил корни и вьет, вьет из упругих жгутов плотное гнездо.

Алан потянулся к пламени горящей свечи.

Отпустило самую малость. Но все же легче.

Не надолго.

Холод вновь смыкает когти, усиливает хватку. Он терзает что-то внутри, совсем-совсем внутри. Наверно, это у людей называется душой...

А у Алана есть душа?

Храмовники говорят - нет.

Тогда что сейчас так мучается?

Он вновь потянулся к пламени.

Бесполезно. Это не то тепло. Не то...

Алан потянулся дальше, сквозь холодные каменные стены, сквозь пустые ночные коридоры, сквозь железные двери храмовых келий, запертые на засов с внутренней стороны.

Пахнуло потливым жаром, потекло мерное тепло, обдало нервным холодком. Здесь стражи играли в кости. Запрещенная в общем-то игра. Но главное, чтоб храмовники не прознали, а с Балиором на том свете и за большее рассчитываться станут.

Алан впитал, всосал в себя и этот жар, и это тепло, и даже холодок. Такой холод - другой, он - разновидность тепла, он тоже греет. Потому что источник его - человек.

Стылый колодец внутри наполнился. Немного, на самом донышке. Но ледяной изматывающий холод чуть-чуть отступил.

И Алан продолжил поиски.

Дальше был снова жар, злой, жестокий, жадный. И другой, тоже злой, но напуганный, беспомощный, сам себя сжигающий. Здесь храмовник-наставитель обучал десятилетнего послушника запретным играм. Вот только речь уже шла не о деревянных костях.