Персонаж комиксов с волосами лунного цвета шел по Мэдисон-авеню, пурпурный рюкзак на спине. Словно Тинтин на прогулке.

— Смотри-ка, еще один подламывается под Энди Уорхола! — сказал мой приятель.

Мы шли с аптауна.

— Нет, — возразил я. — Это он. Абсолютно и позитивно он. Я видел его несколько раз на парти у Гликерманов.

Тинтин остановился на пересечении с 63-й стрит и снял трубку с телефона-автомата. Затем, оставив ее висеть, стал рыться в карманах, ища dime.[1]

— Господи… ему нужен dime. Иисусе, Энди Уорхол ищет dime. Должен ли я предложить ему монету? — заволновался мой приятель. — У меня есть одна.

— Как хочешь, — сказал я.

Он приблизился к Тинтину и дотронулся до его плеча.

— Энди, — сказал он. — Хэй, Энди, у меня есть dime.

Я не слышал, что ответил ему Тинтин. Я стоял рядом с почтовым боксом на северной стороне 63-й стрит, и ноябрьский ветер дул с аптауна. Я увидел, что они там возятся с мелочью.

Мой приятель вернулся с идиотской улыбочкой на лице.

— Вот, — сказал он, — он дал мне quoter.[2]

— Можешь гордиться, — сказал я. — Очень нелегко поиметь прибыль на Энди Уорхоле.

— Никакой прибыли… Я дал ему два dimes и пять пенни. По одной, и он ожидал…

— Ты выдал ему все двадцать пять центов сам или он попросил тебя?

— Попросил, — сказал мой приятель. — Ебаный биллионер и терпеливо ждет пятнадцати центов.

— Поэтому он и биллионер. Но скажи мне, почему ты не отдал ему этот презренный dime просто так, не подарил?

— Видишь ли, я хотел поиметь что-нибудь от него на память.

Приятель нежно посмотрел на quoter в ладони.

— Выцарапай инициалы, — посоветовал я, — чтобы не спутать его с обыкновенными quoters.

Он воспринял мое предложение серьезно и выцарапал W[3] на лице Джорджа Вашингтона ключом.

— Невероятно! — воскликнул он. — Ребята в Харькове не поверили бы нам… Какая история! Идем мы себе вниз по Мэдисон и… Уорхол собственной персоной, как простые смертные, шагает навстречу, наиболее значительный гений нашего времени! И сникерс на нем даже не «Адидас», какой-то неважной фирмы… и этот его рюкзак, полиэстеровое говно… — Он скорчил презрительную гримасу.

— Таковы его принципы, — сказал я.

— Что ты имеешь в виду?

— Он предпочитает полиэстер принципиально. Он обожествляет нейлоновые рубашки и все ненатуральные субстанции. Он пророк искусственности, духовный сын Пикабиа, лунного света Наци Чех — убийца старомодной толстозадой культуры. Ожидание пятнадцати центов сдачи великолепно гармонирует с его принципами. Воинственный антиромантик, он наслаждается подсчетами и получает удовольствие от обсуждения денежных сумм.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил мой приятель.

— Потому что я читаю, в отличие от тебя, — сказал я.

— Я — художник. Мне не нужны книги. Чтение книг важно для писателей.

— Вот, побеги за ним и поцелуй его в задницу. Он тоже утверждает, что не читает книг. Но он написал одну. «Философия Энди Уорхола». Случилось, что я выучил английский, читая его книгу. Кто-то подарил ее мне.

— О чем книга? Интересная?

Мы достигли 57-й стрит и остановились в нерешительности на углу. Дело в том, что у нас не было никаких планов и масса времени впереди. Он потерял работу фотографа в Нью-Йорк Юнивер-сити госпитале за неделю до этого. У меня вообще не было работы — я получал вэлфер-пособие.

— Ох, я мудак! Я должен был спросить его о работе! — воскликнул вдруг мой приятель. — Он ведь из эмигрантской семьи… И Чех, ты знаешь, славянин… родственная кровь.

— Я всегда думал, что ты еврей. Но Энди Уорхол, он не имеет крови, он электронный. Я уверен, что, если раздвинуть ему волосы и надрезать скальп, можно будет увидеть провода, микрочипс, и все такое прочее…

— Кончай, — сказал мой приятель. — Кто ты такой, чтоб его высмеивать? Он — суперстар, а ты — нуль. Зеро. Получатель вэлфер-пособия…

— Еще не вечер, — сказал я. — Мне только тридцать. Время еще есть.

— Как же… есть… — Внезапно он сделался очень грустным. — Что делать-то будем?

— Можем пойти в Централ-парк. Купим хат-догов и маленькую бутылку бренди. И у меня есть джойнт.

— Опять… Удовольствия для бедных. Мы поддавали в Централ-парке, может быть, сотню раз… О'кэй, пойдем, что еще можем мы совершить без money…

Мы зашагали по 57-й на Вест.

— Интересно, — сказал я, — ходит ли он в Централ-парк время от времени? Я имею в виду — Уорхол.

— С какой ебаной целью? Он ходит в «Плазу», пить шампанское с Лайзой Минелли. Безработные подонки, такие как мы с тобой, ходят в парки, сидеть и ожидать чего-то бесполезно. Блядь, я хочу быть богатым! Rich and famous! — заорал он.

Прохожие на 57-й стрит посмотрели на нас с подозрением.

— Почему ты не украл Энди Уорхола на Мэдисон, — сказал я. — Ты прозевал твой шанс, бэйби. Это было так легко осуществить. Он был один, без body-guards. Тебе следовало лишь схватить гения и затолкать его в багажник автомобиля…

— Ты думаешь, он много стоит?

— Ты сомневаешься? Можно также заставить его работать в неволе. Он станет производить работы, и ты сможешь продавать их. У тебя не будет с ним проблем. Он будет образцово-показательным узником. Я прочел его книгу очень внимательно, слово за словом, употребляя словарь. Я знаю, ему многого не нужно. Магнитофона будет достаточно.

— Я стану кормить его «Кэмпбелл»-супом… — Мой приятель улыбнулся зло.

— Может быть, он ненавидит «Кэмпбелл»-суп?

— Он будет есть ради сохранения имиджа. И я смогу употребить фотографии трупов, которые я сделал в госпитале, ты помнишь, я показывал тебе их? Он только должен будет накапать акриловой краски на них, несколько капель здесь и там, и они будут стоить десятки тысяч долларов каждая! Я уверен, что смогу обкапать фотографии лучше, чем он, но важна его подпись.

— Да, я знаю, что ты тоже гений, — сказал я.

Он не отреагировал на мой сарказм, он продолжал следовать своим мыслям.

— Как людям удается сделаться такими большими, такими символическими, такими уникальными, а, Эдик? Ебаный Чех! Ты заметил, Эдик, они все очень некрасивые люди, эти чехи.

— Не имею опыта в этой области. Знал только одного представителя их племени, женщину, в Риме. Она была истеричка, но, скорее, в пределах нормальной некрасивости.

Осенние листья шуршали по асфальту 57-й стрит. Ветер внезапно подхватил их, поднял и швырнул нам в лица.

— Что за ебаная погода, — сказал мой приятель. — И он разгуливает в одном легком пиджачке!

— Кто?

— Уорхол.

— Я же сказал тебе, он электронный. И возможно, его рубашка обогревается. Он преспокойно мог положить батарейки в рюкзак и прохаживается себе долго, как ему заблагорассудится, как будто он завернут в электрическое одеяло.

— У меня есть такое дома — увел из госпиталя, разумеется… Я должен был поговорить с ним, вместо того чтобы считать пенни. Shit! Я должен был спросить его: «В чем твой секрет?»

— Я могу одолжить тебе его книгу. Вероятно, еще ребенком ему опротивели все эти чехи вокруг него, говорящие на языке меньшинства, потому он собрал все свои силы воедино и напряг их, чтобы вырваться от чехов. Я верю в то, что однажды он сделался очень зол, я имею в виду — серьезно зол, на этот мир. А это есть наилучшее состояние из всех, что могут случиться с человеком. Исключительно редкое также, вряд ли и один из десяти миллионов когда-либо испытывает его. В этот момент злой, как все дьяволы ада, человек может выбраться в зачеловеческую область. Побывав там однажды, он будет помнить это путешествие всегда.

— И что же там, за человеком? — спросил мой приятель. — Он говорит, что?