Он сразу понял, что ему нужен именно этот сияющий сгусток, это трепещущее сердце черного цветка. Красное сияние неодолимо влекло киммерийца, и он устремился прямо в черные воды, ничего не видя, кроме желанной цели. Но, сделав несколько шагов и погрузившись в воду до колен, он вскрикнул от ужасной боли. Казалось, сотни кинжалов вонзились в его икры и безжалостно проворачиваются в ранах, терзая живое тело. Он поспешно бросился на берег, упал на мелкие камни и взглянул на свои ноги. Вопль гнева и омерзения сотряс притихшие своды пещеры, и Конан яростно принялся отрывать от ног клубки багровых присосавшихся червей. Они гроздьями висели на икрах, в щелях сандалий из толстой бычьей кожи и прямо на глазах раздувались от высосанной крови. Конан отрывал гроздь за гроздью и с проклятиями швырял их на острые камни. Омерзительные тела с хлюпаньем лопались и растекались, как густой багровый студень.

Оторвав последнего червя, Конан стал осматривать израненные ноги. Они все были покрыты кровоточащими ранками, кровь сочилась и медленно засыхала, образуя сплошную корку.

Вдруг теплый трепещущий свет стал тускнеть, и Конана пронзила мысль, что он далеко отбросил чудесный шлем. К счастью, он был здесь рядом, под рукой. Поспешно надев его, Конан увидел, что черный цветок медленно смыкает лепестки и погружается обратно в голубые воды. Вот бутон скрылся в глубине, озеро снова забурлило, и волны с плеском забились в берега. Скоро поверхность воды опять стала неподвижна, как зеркало. Крылатые твари вновь засновали над водой, визжа и сверкая красными глазками.

Конан сидел, прислонившись спиной к груде камней, и невесело размышлял. Может быть, ему стоило попытаться добраться вплавь до черного цветка с пылающей сердцевиной? Нет, это было невозможно, проклятые черви высосали бы его еще на полпути. А если чудесный цветок поднимется снова через год?! Да если даже через месяц – все равно: или он сам умрет здесь от голода, или его растерзают летучие твари. Но сидеть и размышлять, какой смертью ему суждено умереть, было не в привычках Конана. Еще не успела улетучиться последняя мысль о зубастых чудовищах, а мозг уже начал работать в другом направлении.

Куча камней, которую киммериец недавно сложил, чтобы не потерять выход из пещеры, подсказала ему, как можно достигнуть цели. Радуясь, что есть возможность что-то делать, он встал, снял сандалии, отрезал кинжалом кусок плаща и промыл раны на ногах. Когда же смыл запекшуюся кровь, оказалось, что ранки, хоть их и было огромное количество, больше не кровоточат, а посиневшие распухшие ноги почти не болят. Снова обувшись и с отвращением посмотрев на пятно красной слизи, растекшееся по камням, он внимательно огляделся по сторонам. Разномастные валуны громоздились вокруг всего озера, и их с избытком должно было хватить для того, чтобы выполнить задуманное.

Конан встал, поднял большой камень и положил его на кромку воды, затем еще один, еще и еще. Вскоре небольшая плотина из крупных камней, слегка выступая над поверхностью воды, на несколько шагов приблизила его к цели. Но озеро могло оказаться слишком глубоким, тогда вся затея была бы напрасной.

Конан обмотал руку полой плаща и мечом, как шестом, стал промерять глубину, прежде чем опустить очередной камень. Нет, это озеро явно не отличалось глубиной – рука нигде не уходила под воду больше чем по плечо.

Камни один за другим перекочевывали с берега на дно озера, а Конан неутомимо, как раб-каменщик, все таскал и таскал их, строя свою плотину.

Наконец даже его силам пришел конец. Он ополоснул лицо и руки холодной водой из ручья, напился и, тяжело дыша, сел около груды камней. Мучительно хотелось есть, но король гнал от себя воспоминания о дворцовых обедах. Да что там обеды, сюда бы сухих лепешек, только побольше! Но кругом валялись лишь мертвые камни, под которыми не водилось никакой живности, а крылатые зубастые твари не вызывали никаких чувств, кроме омерзения.

Однако Конан сумел сделать довольно много. Почти половина пути от берега до середины озера была преодолена, над водой чернела массивная плотина из каменных глыб.

«Надо будет засыпать щели мелкими камнями, а то еще застрянет нога, и все пропало»,- устало подумал киммериец и прикрыл глаза.

Он, видимо, задремал на какой-то миг, а может, спал долго – в этой черной дыре время как будто перестало существовать. Наглые твари с отвратительным визгом носились над водой, словно чайки перед бурей. Особенно смелые пролетали почти перед самым лицом, явно собираясь на следующем витке вцепиться в киммерийца голодными зубами.

Гвалт становился все громче, и вскоре туча беспорядочно летающих тварей закрыла от глаз Конана голубое сияние озера.

Он ждал этого момента с самого начала, а когда увидел чудовищные гроздья в алом свете распустившегося цветка, понял, что этого испытания ему не избежать. Но варвар не собирался оставлять в этой пещере свои кости и, проворно вскочив на ноги, с удивлением почувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Голод отступил, мысли были ясные, рука, как всегда, крепко сжимала меч.

От первого же взмаха блеснувшего стального лезвия во все стороны полетели ошметки разрубленных тел.

Меч со свистом рассекал мельтешащую стаю, а с потолка летели все новые и новые полчища визжащих чудовищ. Вскоре все камни под его ногами покрылись крошевом изрубленных дергающихся тел, меч без устали свистел в воздухе, останавливая бешеный натиск, и Конану уже стало казаться, что эта бойня никогда не кончится, уж слишком многочисленны были мерзкие бестии…

Но вот мелькание хвостатых тел стало реже, снова засветились голубые воды неподвижного озера, и оставшиеся твари с воплями взмыли к потолку и опять сцепились в висящие гроздья. Снова все затихло, слышалось только шумное дыхание Конана и предсмертные взвизги подыхающих тварей.

Киммериец вытер меч, испачканный бурой кровью, куском плаща и с отвращением отбросил прочь грязный лоскут. Кровь маленьких чудовищ имела омерзительно кислый запах, от которого тошнота волной подкатывалась к горлу. Конан опять напился прохладной воды из подземного ручья и почувствовал освежающий прилив сил. Ему понравилось это неожиданное ощущение, он встал на колени и приник губами к быстрой струе. Даже вино, прекрасное вино из дворцовых подвалов, не пилось с таким наслаждением, как эта вода, неизвестно откуда просочившаяся в пещеру и питавшая колдовское озеро.

Поднимаясь с колен, Конан мельком взглянул на ноги, ожидая увидеть синие кровоподтеки и многочисленные раны.

– Кром! Ну и дела! – невольно вырвалось у него.

Даже при этом тусклом голубоватом свете было видно, что никаких ран на ногах нет и в помине. Сандалии, правда, местами уже начали рваться, но их «раны» не заживали под действием подземной воды.

Когда Конан поднял глаза от сандалий, середина озера уже бурлила, как и в прошлый раз. Кругами бежали волны, бились в берег, и, прыгая с камня на камень, он поспешил к краю своего сооружения. Встал на последний торчащий из воды камень, с жадностью вглядываясь в бурлящие воды и ожидая появления черного цветка. Отсюда, с края своей плотины, он совсем близко видел кипение сияющих вод и огромную, темную массу, медленно поднимавшуюся из глубины.

Голубые сполохи сияли, змеились вокруг бутона, а он неспешно выплывал из таинственного подводного мира, чтобы раскрыться здесь, в этой темной дыре, и озарить алыми лучами мерзких притихших тварей, стерегущих его покой. Может быть, столетия, а может, и тысячи лет поднимается цветок из глубин, не ведая о времени и свете солнца, но теперь или он, Конан, погибнет, или пещера уже никогда не будет сиять алыми отблесками и зубастым чудовищам придется до скончания века висеть в призрачной темноте.

Сняв шлем, чтобы не ослепнуть от невыносимо яркого света, Конан заглядывал в самую сердцевину цветка. Его лепестки, поначалу казавшиеся ему черными, сейчас играли причудливым переплетением золотистых прожилок, а в центре, как в широкой чаше, лежал небольшой, трепещущий, как сердце, комок, то горевший ровным густым светом, то вспыхивавший, подобно молнии, огненно-красными сполохами.