— Скажи мне, Анатолий, почему именно на танках вы вошли для спасения своих завоеваний в Европе?

Что я мог ответить старому человеку, жизненный опыт которого был велик по сравнению с моим? Мне не хотелось думать и говорить в защиту действий своего правительства, как нас инструктировали в посольстве.

Информация изобретателя-одиночки стала поступать ко мне вместе с образцами пластин для бронежилетов, которые «Важан» разрабатывал по заказу ФБР, ведя переговоры с КККП.

Однажды «Важан» упомянул о работе над тканью для специальных противопожарных скафандров — это якобы было задание военно-воздушных сил США. Я обратил внимание на характеристики ткани: возможность работы в горящем жидком топливе из авиационных двигателей. «Важан» только что приступил к работе по заказу.

Перед отъездом на Родину я договорился встретиться, если окажусь в Канаде снова. А предпосылки к дальнейшей работе в этой стране были.

Менее всего мне была знакома технология получения сырья для электронных элементов — транзисторов, интегральных схем и, тем более, твердотельных генераторов.

Когда в поле моего зрения появился бывший гражданин СССР — специалист в области производства высокочистых материалов для электроники, я воспользовался консультациями инженеров-стендистов из раздела «Электроника» в нашем павильоне. Один из них подсказал мне три направления советских интересов в этой области, точнее, наших узких мест: получение сверхчистого сырья, очистка воды для этих целей, испытание изделий из этого сырья.

Канадского специалиста я назвал «Турок» — его родные сколько-то столетий назад были выходцами из Турции. Перед войной он был активным комсомольцем в одной из советских республик, присоединенных к СССР, ушел на фронт добровольцем, затем плен и работа на немецких заводах.

После прихода в Германию Красной Армии «Турок» работал вольнонаемным в одной из воинских частей советской оккупационной армии казначеем. Он очень хотел возвратиться домой, но судьба предостерегла его — может быть, от сибирского ГУЛАГа.

Офицеры части возвращались из отпуска в Союзе и рассказали «Турку», что бывшие пленные после возвращения в Россию вновь оказываются за колючей проволокой, ибо по законам военного времени приравнивались к предателям. Один из его хороших знакомых офицеров не советовал «Турку» возвращаться на Родину.

И тот подался на Запад. Я попросил Центр проверить сведения и получил подтверждение: факты полностью совпадали. Более того, «Турок», бежав на Запад, оставил деньги кассы полностью вместе с письмом, объясняющим причины ухода.

Когда я услышал от «Турка» его историю, всей душой понял мотивы побега. Деревня и так лишилась в войну мужиков, а тут новое государственное наказание. Наше сельское хозяйство начало разрушаться не в результате «неверных» действий Никиты Хрущева, а раньше, когда в деревне каждый третий был или убит, или покалечен войной, или побывал в плену — работников не осталось. По-настоящему колхозы в большинстве районов России так и не смогли поднять. В стране праздновали «День металлурга», «День химика», «День учителя» и так далее, но не было «Дня колхозника». Не было до середины шестидесятых годов.

После бегства у «Турка» были трудные месяцы инфильтрационных лагерей в американской зоне оккупации и, наконец, приезд в Канаду. Здесь, на шахтах провинции Манитоба, он несколько лет и работал. Об этом времени он не любил рассказывать — труд был не только тяжелым, но и унизительным. Типичная судьба эмигранта из Европы.

Вырвавшись из цепкой и жесткой системы низкооплачиваемого труда, «Турок» закончил технический колледж и стал работать специалистом по электронике, поступил на работу в престижную фирму.

Наш контакт с «Турком» начался с его интереса к Родине. Человек пытливого ума, он быстро понял мой интерес к его личности, как носителя информации. Он подсказал кое-что по технологии производства сверхчистых материалов, в том числе с использованием ионообменных смол для очистки воды. Для работы с ним я получил из Центра вопросы, которые он осветил, правда, устно. Поведал «Турок» и о новых тестерах для проверки интегральных схем.

В шестьдесят восьмом году, когда я восстановил с ним контакт в Оттаве, «Турок» откровенно признался, что считает работу со мной опасной. Нет, он не сказал, что его персоной заинтересовалось КККП, но я почувствовал в его словах предупреждение: пока было время «Экспо», он мог не докладывать о контактах с советскими людьми, но теперь… Я спросил его:

— Есть трудности на работе?

— Пока нет, но могут быть…

— Какого характера?

— Ты же знаешь: я давал подписку-обязательство, в котором одним из пунктов было требование докладывать о всех контактах с советскими людьми. Моя фирма работает по заказам канадского министерства обороны и для США.

— А был ли уже подход к тебе со стороны спецслужб?

— Пока — нет. Но все идет к тому. Я чувствую это по поведению руководителя отдела кадров.

Я не думал, что «Турок» блефовал. Наши отношения были искренними. Терять его не хотелось. Понял я и другое: он не хотел участвовать в игре против меня, занимавшегося особой неофициальной деятельностью.

— Мой друг Анатолий, — подвел «Турок» итог на последней встрече, которая проходила в ресторанчике в районе Халл, что лежит напротив столицы Канады, но в провинции Квебек, — я работаю в частной компании, ты видел моих детей — их пять. Я не могу стать угрозой их благополучию.

— Но ты говорил, что выучить детей в Канаде серьезная проблема. Кроме того, есть возможность возвратиться в СССР, жить и работать там по своей специальности, учить детей бесплатно.

— Прости, но эта наша встреча последняя. Вот если лет через пятнадцать, когда мои дети будут устроены…

Это был конец. Конец моим оперативным надеждам в этой области заданий. По опыту я знал, что моих оперативных контактов время от времени настигает сомнение. Но в этом случае, зная его судьбу, я не имел морального права быть настойчивым. Я обосновал необходимость прекращения работы с «Турком» и сообщил об этом в Центр.

Событием, определившим мою оперативную судьбу на ближайшие годы, была встреча с начальником НТР, который посетил «Экспо-67».

Резидент группы сотрудников на «Экспо» сообщил мне, что начальник в шифротелеграмме просил организовать встречу со мной. Он совершал «турне» по резидентурам в Канаде, США и Мексике.

Этот человек, сменивший легендарного Квасникова, в свое время утвердил мое досрочное возвращение из Японии, поверив шефу НТР в токийской резидентуре. И вот теперь я должен был предстать перед ним с отчетом о проделанной на «Экспо» работе. По крайней мере так я представлял нашу встречу.

От нее я не ожидал ничего хорошего. О начальнике ходила слава как о жестоком, безапелляционном и с претензией на бонапартистские замашки. Утверждал он себя в коллективе весьма оригинальным способом.

На одном из совещаний достал Устав вооруженных сил Министерства обороны, по которому мы, чекисты, служили, как военные, и заявил:

— Судя по Уставу, я являюсь командиром дивизии, несмотря на мое звание полковника. И вас столько, сколько офицеров в полнокровной дивизии…

Ошеломленные чекисты молчали.

— Властью, мне данной, буду сурово карать за любые неподчинение, проступок и непрофессионализм.

В этих словах, которые мне дословно передали коллеги, сказались в высшей степени амбициозность и неуважение начальника к творческому коллективу разведчиков НТР, который был не только одним из самых крупных в разведывательном ведомстве КГБ, но и общепризнанно самым дружным.

У разведчиков есть такая поговорка: «В разведке, как в бане, все равны». Молодой разведчик в силу различных обстоятельств может добиться результатов, которые далеко не всегда сопутствуют опытному.

Не хотелось бы поминать недобрым словом моего начальника, но жизнь имеет не только положительные стороны. И хотя преждевременно он сошел в могилу из-за, как мне представляется, чрезмерного честолюбия, нужно несколько слов сказать об этой личности. Были и такие в разведке.