Поскольку Вильям отвлекся от своего первоначального объекта внимания, Раймонда, из-за размышлений, как успокоить Ричарда, то воскресил неблагоразумно имя Вильяма Савойского в памяти своей дочери. Он готов был ударить себя за это. Держи он язык за зубами, Элис сосредоточилась бы на возможном приезде Санции и занялась бы хозяйственными делами.

Сейчас глаза ее сверкали.

– Неужели это настолько глупо? – спросила она.

– Вильям Савойский хороший и умный человек, – отец был явно сердит. – Ему никогда не пришло бы в голову, что развязывание войны может принести какую-нибудь пользу. Кроме того, даже если, потеряв рассудок и попав в объятия дьявола, он и пошел бы на это, будет гораздо лучше для всех, если Ричард останется в неведении.

– Как ты можешь такое говорить, – вскричала Элис. – Как это может быть, чтобы из-за ложных слухов началась война…

– Какая глупость! – Резко прервал ее Вильям. – Если это ложный слух, он не станет поводом к войне, а терпение Ричарда уже на пределе, так как у них с королем разное отношение к выборам епископа в Винчестере. Я не хочу, чтобы было произнесено хотя бы одно слово (независимо от того, насколько это глупо звучит из уст девочки, которой следовало бы получше разбираться в делах), способное еще больше настроить Ричарда против его брата. Неужели ты настолько глупа, что не думаешь о таких вещах, Элис?

Она потупила глаза.

– Извини, папа. Я не хочу войны.

Раймонд совершенно забыл о своем беспокойстве из-за возможной встречи со своей теткой. Услышанное им со всей очевидностью доказывало, что его король заблуждается относительно сэра Вильяма. Тот отнюдь не настраивает Ричарда против короля; казалось, намерения сэра Вильяма было как раз сохранить добрые отношения между графом Корнуолльским и его братом. Но для слухов, о которых говорил Вильям, были основания. Раймонд вспомнил, Генрих тоже говорил ему о волнениях в Уэльсе.

– Сэр… – он замолчал, понимая, ему, пожалуй, не стоит интересоваться подобными вещами. Но Вильям так вопросительно посмотрел на него, что он вынужден был продолжить: – Вы думаете, граф Корнуолльский поднимется против своего брата? – Такой вопрос из уст иностранца не мог вызвать удивления, зато ответ мог усилить его подозрения или подтвердить предположение о невиновности сэра Вильяма.

– Конечно, нет, – ответил с улыбкой Вильям. – Не знаю, может ли вообще что-либо заставить Ричарда стать бунтовщиком, но только не иной взгляд на управление Винчестерской епархией. Однако последнее производит плохое впечатление, и было бы лучше для всех, если бы король уступил и нашел какую-нибудь другую епархию для Вильяма Савойского. Дело в том, что если Ричард потеряет терпение, он будет кричать и возмущаться (возможно, даже это произойдет на людях) и скажет Генриху кое-что из горькой правды о его упрямстве и глупости.

– Но это же не способ образумить короля, – возразил Раймонд.

Вильям улыбнулся.

– Вы знаете это, и я знаю, да и Ричард тоже. Но Анжуйские вспыльчивы. Говорят, что дед короля катался по полу и кусал ковры и подушки, когда его ярость становилась неуправляемой. До сих пор Ричард разговаривал с королем чрезвычайно учтиво, мягко упрашивая его пересмотреть свое решение и найти новое, которое удовлетворит всех. Я ни за что на свете не сказал бы ни слова – будь то правда или ложь: это сразило бы его.

Казалось, это решало дело. Раймонд не мог поверить, будто эта сцена разыграна, чтобы только обмануть его. Онапрошла слишком естественно. Кроме того, не было ни малейших признаков того, что сэр Вильям или Элис пытались что-либо скрыть. Сэру Вильяму не было необходимости отдавать письмо и делать наставления посыльному в присутствии Раймонда. Если бы его не попросили сесть, он ушел бы и никогда бы не узнал о письме, посланном Ричарду, и о необходимости передать его брату короля лично в руки. Следовательно, у сэра Вильяма не было причин скрывать это.

Тогда оставался лишь один вопрос: как сэр Вильям относится к войне в Уэльсе. Он уже говорил, что если Ричард пойдет на войну, то и он тоже. Не попытается ли сэр Вильям препятствовать Ричарду в этом?

– Вы говорите, воевать в Уэльсе неприбыльно. Будете ли вы просить графа Ричарда попытаться отговорить от этого короля?

– Нет. Сомневаюсь, что он выскажется против, но не буду. Если Дэвид, сын Ллевелина, попытается сорвать договор, который сам заключил, его следует проучить. Что касается меня, я совсем не против кампании в Уэльсе. Я только подумал, что мне стоит предупредить вас: вы получите не более своего шиллинга в день.

Элис всхлипнула, но когда Раймонд вздрогнув, повернулся к ней, Вильям только предупреждающе сказал:

– Сию же минуту, Элис!

Она сразу же успокоилась. Раймонд впервые видел у женщины такое самообладание. Он сделал несколько подходящих замечаний относительно ничтожности службы только за дополнительное вознаграждение. Вильям тепло рассмеялся. Юность всегда полна сил и уверенности в то, что их будет достаточно и впредь, как и времени для покорения судьбы.

Затем Вильям мягко спросил:

– Элис, мы будем сегодня обедать или нет?

Она спрятала свои грустные мысли за маской спокойствия и встала, чтобы пойти посмотреть, накрыт ли для обеда стол. Раймонд тоже поднялся, и Вильям кивком любезно разрешил ему уйти.

После их ухода, он закрыл лицо руками и тяжело вздохнул. Он надеялся за обедом съесть столько, сколько ел всегда, чтобы Элис не заметила его плохого настроения. Одобрял ли он войну в Уэльсе? Да он одобрил бы всемирный потоп, что угодно, лишь бы это вытащило его из Марлоу. Какого черта он сидит здесь, в двух милях от Элизабет?.. Он почувствовал, как напряглись мускулы ног от желания встать и пойти к ней немедленно.

Нелепость! Многие годы они прожили на расстоянии двух миль друг от друга, но он не знал, как презирала и ненавидела она своего мужа. Вильям не держал ее в объятиях, не знал вкуса ее губ и не понимал еще, что она любила его так же тайно и безнадежно, как и он, все эти годы. Если Моджер умрет… Вильям отнял руки от, глаз, и они сжались в кулаки. Нет. Моджер не сделал ничего, способного вызвать ненависть. У него были недостатки – он был тщеславен и честолюбив, плохой землевладелец, и ему не было дела до чувств своей жены, но он не был жестоким и бессердечным или хотя бы бесчестным.

Из этого замкнутого круга не было выхода. Почему Элизабет сдалась? Когда его отец впервые объявил ему, что он должен жениться на наследнице Бикса, он наотрез отказался. Его женой будет Элизабет или никто. Много дней отец упрашивал и умолял его, затем перешел к силовым способам убеждения. Вильяма избили и заперли в комнате с сырыми стенами, угрожая всевозможными карами, какие только старый сэр Вильям смог придумать. Он выдержал бы все или умер, но Элизабет сдалась. Почему? Почему? Не будь глупцом, сказал себе Вильям. Ей было всего тринадцать, запуганный ребенок в чужой крепости, и никого рядом, у кого можно искать поддержки. Она не предавала тебя. У нее не было другого выхода.

Леди Элизабет спокойно сидела в то время как ее муж и человек, которого она любила всю жизнь, говорили о рыцаре, приехавшем к Вильяму, и об ожидаемых волнениях в Уэльсе. Она не могла не слышать, что они говорили, хотя ее тело, казалось, трепетало при звуках голоса Вильяма. Почему он сдался, горестно спрашивала себя Элизабет. Он был старше ее, сильнее. Если она могла сопротивляться, выдержав побои, затворничество, питаясь лишь хлебом и водой, выстоять, то почему Вильям нарушил клятву, которую они дали друг другу?

Элизабет поднялась вслед за мужчинами, но не стала сопровождать их за пределы крепости. Как лунатик, пробормотала она обязательные слова прощания, выдавила из себя столь же обязательное приглашение – приезжайте еще. Затем поднялась наверх в свою комнату и закрыла дверь. Там Элизабет села на стул у камина с кучкой тлеющих углей и золы, оставшихся с утра. Она пыталась избавиться от мыслей о застарелой боли, но ощущение того, что ее предали, появилось вновь, почти такое же острое и горькое, как и в тот момент, когда отец впервые сообщил ей, что Вильям женится. Возможно, Элизабет не поверила бы, но он с таким удовольствием рассказывал ей это… История их любви закончилась так банально…