Рэннальф мрачно обозревал свое отражение в отполированном серебряном круге, который цирюльник держал перед ним. Вот он, без пяти минут муж благородной леди, чьи богатство и владения превышают его собственные. Леди, которая, как утверждал его друг, удивительно красива, та, чей муж и отец долгие годы были его врагами, и он дал понять всем, что не хочет ни ее, ни ее земель. Цирюльник, видя выражение бессильной злобы на его лице, неуверенно забормотал, что постриг и причесал его по последней моде. Рэннальф раздраженно сделал ему знак удалиться.

Вся эта женитьба ему не нравится, но он может сразу же дать понять, кто хозяин в доме. При первой же попытке сопротивления он поставит ее на колени, а потом, возможно… возможно, ничего не получится. Вспомнилось, что когда он бил Аделисию, то, невзирая на мольбы о прощении и обещания исправиться, она день ото дня становилась только хуже. Но и доброе отношение не помогало. Когда он обращался с ней вежливо и учтиво, она считала себя победительницей и вытворяла что хотела.

А Кэтрин была дочерью графа Соука, и ее ненависть к Слиффорду, кажется, должна была быть врожденной. Новое, пугающее, никогда прежде не испытанное чувство, замешанное на надежде и страхе потерять эту надежду на лучшее, ощущение торжественности момента и предвкушение удовольствия от обладания молодой женщиной на мгновение смутили разум Рэннальфа, но он тряхнул головой, улыбнулся и напомнил себе, сколько раз на поле брани смотрел смерти в лицо без малейшего содрогания. Рэннальф Тефли был не приучен прислушиваться к капризам ничьей души, даже собственной.

Будить леди Кэтрин не было необходимости. Она так и не уснула этой ночью, вспоминая разговор с Гундредой и стараясь восстановить каждое слово королевы, сказанное о сэре Рэннальфе. В ее мыслях не оставалось больше места для скорби, потому что ее мозг лихорадочно работал, подстегиваемый страхом. Если бы Кэтрин могла сохранить жизнь сына или отца, принеся себя в жертву, она, не задумываясь, отдала бы ее. Однако они мертвы, и никакая жертва не вернет их, она может только молиться за их души и просить священников, чтобы они делали то же.

Гундреда Уорвик, казалось, не сообщила ей ничего особенного, но Кэтрин неожиданно почувствовала, что над ее жизнью сейчас нависла угроза, и вдруг поняла, что страстно хочет жить. Она подошла к окну и открыла ставни, страх вернул ей ясное зрение, будто с глаз спала пелена скорби. Она видела синеву неба и солнечные лучи, золотящие башни и стены крепости. И вдруг в ее голове словно зашумел звонкий весенний ручеек. Она так ясно поняла, насколько жаждет впитать в себя этот мир — дышащий надеждой восход и тихий закат солнца, и бесконечно наслаждаться красотой жизни. Она непременно должна видеть, как пробиваются молодые побеги, наблюдать, как наливаются соками земли плоды, собирать урожай осенью, сидеть с книгой и рукоделием у камина зимой! Она страстно хочет жить!

Служанки внесли купальню. Кэтрин отвернулась от окна и закрыла ставни. Может быть, она сделала слишком много выводов из слов Гундреды. Но почему королева так настойчиво убеждала ублажать нового супруга? Хозяин Слиффорда, должно быть, опасный человек. И разве не было у ее отца с ним ссоры? Все же, решила Кэтрин, выходя из купальни И вытираясь, поживем — увидим. Безусловно, сэр Рэннальф вначале постарается получить наследника, прежде чем искать другие способы завладеть ее землями. Внезапно она отбросила кусок полотна, служившего ей полотенцем, и внимательно оглядела свое тело. Беременности не оставили следов, не нарушили стройной гибкости талии и бедер, кожа полной груди не потеряла своей упругости. Определенно, подумала Кэтрин, это может стать путем, ведущим к безопасности.

Отложив мысли о желании выказать свое равнодушие к будущему мужу, который так сопротивлялся этому браку, что сама королева уговаривала его не один час, Кэтрин стала тщательно выбирать платья и украшения, которые помогут заманить ее нового супруга в любовные сети и обеспечить безопасное существование с этим грубым человеком.

Во-первых, тонкое шерстяное, отбеленное до чистоты первого снега платье, затем — туника глубокого синего цвета со сверкающим золотой вышивкой воротом, что хорошо сочетается с ее светлыми волосами и бледным лицом. Наконец, накидка светло-голубого цвета, гармонирующая с ее глазами. Теперь осталось вплести в серебристо-пепельные волосы жемчужные нити и слегка пощипать щеки. Она должна перед женихом появиться во всей красе.

Это было дорогой к спасению, и Кэтрин не сомневалась, что не будет сворачивать с нее. Даже когда ее подвели к Рэннальфу и она заметила, что лицо его дышит безразличием и холодом, она не смутилась. Руки ее не дрожали, голос был тихим и ровным, когда она повторяла слова клятвы хранить верность. Единственное, с чем она не могла совладать, это цвет лица. Румянец, которого она добилась щипками, постепенно гас, пока лицо не стало мертвенно-бледным. Рэннальф, боясь, что она упадет в обморок, поддержал ее за руку.

Священник завершил обряд, утихли поздравительные крики придворных. Рэннальф коснулся губ своей жены мирным поцелуем — отныне они супруги. Тут же грумы подали лошадей, и Рэннальф подсадил жену в седло, чтобы возвратиться в Уайт Таэр на свадебный пир. Он, правда, спросил, сможет ли она в таком состоянии усидеть на лошади.

— Вы так бледны, госпожа. Вам нездоровится?

Кэтрин опустила глаза.

— Нет, — прошептала она, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от мысли, что теперь она навеки во власти этого мрачного человека. — Мне страшно.

— Страшно? Но почему? Ведь вы уже были замужем? — Рэннальф нахмурился, досадуя. Страх не принесет ей вреда, но ему принесет мало пользы.

— Я боюсь вас, милорд! — выдохнула Кэтрин. — Боюсь того, что мне придется узнать, новой жизни, которая меня ждет.

Рэннальф нахмурился еще сильнее. Вероятно, это можно понять, но ему подобное не нравится. Голос ее сладок, как у ребенка. Она не жалуется и не угрожает, напротив, слова ее по-детски просты, и она, как ребенок, ищет поддержки.

— Вам не следует меня бояться, госпожа. Я не мальчишка, чтобы быть нетерпимым к невольной ошибке или небольшому безрассудству, тем более что я немного разбираюсь в женщинах Это утверждение заставило Мод, подъехавшую узнать, что задерживает новобрачную, резко отпрянуть. Она засмеялась, так как доподлинно знала, что Рэннальф вообще не имеет ни малейшего представления о женщинах. Как бы ни была несимпатична ей леди Аделисия, невозможно не признать, что глупость Рэннальфа — источник многих его бед, с его неразумным метанием на грани зверства и полной уступчивости.

«Посмотри же на него, дурочка, — мысленно взывала она к разуму Кэтрин. — Не бойся его, вглядись — он же сам тебя боится. Это только лицом к лицу с вражеским войском он способен решать вопросы жизни и смерти». К сожалению, королева редко встречала молодых женщин, которые способны правильно оценивать поведение мужчин и умно ими руководить. Вот сейчас этот Рэннальф прокашливается, опускает глаза и без конца хмурится, как будто бедняжка — его злейший враг. Но ведь говорит-то это только о том, что Кэтрин ему понравилась и он растерян, потому что не знает, как скрыть свою растерянность. «Даруй ей. Господь, понимание, иначе она станет новой Аделисией, а я заполучу злейшего врага, вместо того чтобы обрести друга, обязанного Мне счастьем!»

Королева собралась подъехать и разрядить неловкую ситуацию, которая, вероятно, возникла между этими людьми из-за непонимания, но тут ее взору предстала картина, которая заставила ее широко открыть глаза от удивления. Налетел холодный порыв ветра, и было видно, как Кэтрин задрожала.

— У вас нет меховой мантии, госпожа? — Рэннальф снял свой плащ и протянул ей. — Вот, возьмите мою и как можно скорее закажите себе теплую накидку. Вы слишком хрупки, чтобы выносить подобный холод.

Удивление таким вниманием пробило брешь в стене отчуждения, которую Кэтрин возвела вокруг себя для самозащиты.