— Как ты можешь быть таким глупым? — усмехнулась Элинор. — Разве немилость ко мне может быть еще большей.

— Нет, но благодаря этому он сможет открыто действовать против тебя. К тому же все это означает, что некоторое время некому будет защищать Роузлинд, кроме женщин, стариков и детей.

Элинор подумала немного, потом пожала плечами.

— Ты ведь не уйдешь так далеко, чтобы не суметь прийти нам на помощь, а даже женщины и дети могут держать оборону за этими стенами, пока ты не вернешься. Тем более что, насколько я знаю, у меня пока нет врагов.

Иэн принял ее слова, но настоял на том, чтобы установить сигнальные маяки, а также назначить гонцов, чтобы первое же известие об угрозе замку как можно быстрее и надежнее достигло его ушей. Иэн не так боялся врагов, как того, что кто-то попытается украсть его приз до того, как он успеет узаконить обладание им. Он не сказал этого Элинор, а поднялся из-за стола, чтобы поговорить с людьми, избра-ными Бьорном, и лишь поторопил ее усадить отца Френсиса за составление брачного договора.

— Я подпишу его, как только вернусь, или, если задержусь дольше, чем рассчитываю, ты можешь прислать с гонцом, и я подпишу.

— Но что я ему скажу? И мне нужен список поместий. К чему такая спешка?

Он долго смотрел на нее, прежде чем ответить, в его глазах вспыхнула искорка огня. Элинор почувствовала, как заколотилось ее сердце под этим пристальным взглядом. Горячее желание, отражавшееся на его лице, вдруг вызвало отклик в ее душе. Иэн пробормотал что-то неслышным шепотом, но Элинор не стала просить повторить.

— Не прикидывайся. Как только контракт будет подписан, королю придется сражаться с церковью, чтобы вырвать тебя из моих рук. А у него сейчас и так хватает проблем с церковниками, чтобы добавлять новые. Я пришлю тебе список моих земель. Это будет мне развлечением, пока я буду поджидать грабителей. А что касается… — Он вдруг отвернулся, и оживление исчезло с его лица. — Просто перепиши на мое имя твой договор с Саймоном и добавь, что, если у меня не будет наследников по плоти от тебя, то мои земли перейдут к Адаму. Если же… если что-то случится с Адамом — не дай Бог! — то к Джоанне или к наследникам Адама или Джоанны на случай, если я и их дети переживем их.

Элинор хотела бы что-нибудь сказать в утешение. Но что говорить мужчине, который заставил себя жениться на вдове своего друга, чтобы защитить ее?

Иэн поцеловал ей руку и вышел из-за стола, сказав, что придет попрощаться перед самым отъездом. «Может быть, если бы он закрыл глаза, — с горечью думала Элинор, — он увидел бы другое лицо». Все тела довольно похожи во время любовного акта. Но глаза Иэна не были закрыты. Именно ее лицом он любовался только что — пока не вспомнил, что она была женой Саймона. Элинор покрутила в ладонях кубок с вином, затем отпила немного, хоть и знала, что вино не прогонит холод, который она чувствовала. Неужели ей придется отречься даже от простых плотских удовольствий?

Как ей объяснить Иэну, что половое влечение Саймон бы понял, что он не стал бы винить их и хуже думать о них от радости близости. То, что Иэн желал ее физически, было совершенно ясно. Столь же ясно было то, что он считал свое желание порочным.

«Что это значит для меня? — Элинор задумалась. — Испытает ли он отвращение ко мне, возненавидит ли меня, если я продемонстрирую свою потребность в нем и радость от удовлетворения? — Слезы жгли ей глаза, но она не позволяла им упасть. — Я всегда буду „женой Саймона“, — думала она. — Сердце его занято другой женщиной, которую он хотел бы сделать „женой Иэна“. Следовательно, я должна оставаться „женой Саймона“ для того, кто всего лишь исполняет свой долг».

Тяжесть, лежавшая на ее душе, отнюдь не рассеялась от сухости, с какой Иэн попрощался с ней. По необходимости ее прощание тоже было формальным. Иэн сказал, что будет держать ее в курсе событий, и отвернулся, проклиная себя за неосторожную демонстрацию своей страсти. Теплота и дружелюбие покинули ее. «Но это не меня, не меня, как такового, находит она отталкивающим, —уговаривал себя Иэн, не чувствуя, что убедил сам себя. — Такое отторжение в ней я должен был бы только приветствовать — ведь Саймон умер не так давно».

— Глупая все-таки женщина, — бормотал он вполголоса. — Неужели она думает, что тень Саймона закрывает пеленой ее красоту? Как я могу сидеть рядом с ней, и смотреть на нее, и разговаривать с ней — и все-таки не желать ее? Я же не каменный!

— Господин? — обратился к нему Оуэн. — Вы что-то сказали?

— Это я сам себе, — скривившись, ответил Иэн. — Старею.

Оуэн из вежливости рассмеялся тому, что посчитал шуткой. Они вышли во внутренний двор, но остановились, увидев лошадь в полном снаряжении, которую конюх тащил с видимым трудом.

— Что это? — резко спросил Иэн по-английски.

— Хозяйка просит вас воспользоваться боевыми конями старого лорда, — пыхтя, произнес конюх. — Больше никто не может управиться с ними. Если и вы не захотите ездить на них, то хозяйка говорит, что их нужно убить.

— Очень хорошо, — выпалил он.

Странно было, что это так задело его. Лошади были роскошные и очень ценные, обладавшие несравненной силой и выносливостью. Правдой было и то, что порода серых жеребцов, казалось, была одержима дьяволом. Они кусали и лягали всех подряд, если не направлялись сильной рукой. Это делало их неоценимыми боевыми конями. В самом деле, они зачастую дрались лучше, чем их седоки, и, если их не сдерживать, бросались на все, что движется. Солдаты не могли управиться с ними, стараясь даже не показываться поблизости.

У Саймона проблем с ними не было. Возможно, его массивность укрощала их. Иэи тоже мог управлять ими. Он получил в подарок одного такого, еще когда был оруженосцем Саймона и выучился — после достаточно болезненных тренировок, — как нужно обращаться с ними. Ему приходилось выезжать на них и во время болезни Саймона. Теперь он предупредил Оуэна и Джеффри, чтобы те отошли подальше, взял у конюха поводья и вскочил в седло.

Лошадь встала на дыбы, затем опустилась вниз и взбрыкнула крупом. Иэн изо всех сил натянул поводья, подавляя сопротивление лошади, пока ее отогнувшаяся назад голова не уперлась ему в грудь. Она снова встала на дыбы, но уже с меньшим энтузиазмом. Иэн держал поводья крепко, но без суеты. Лошадь опустилась, потанцевала немного, еще раз брыкнула задними ногами и наконец успокоилась.

— Ну, ну. — Иэн погладил ее шею. — Ну, ну, спокойно, теперь мы друзья.

Элинор наблюдала сцену из окна. Иэн во всех отношениях отличался от Саймона, кроме прямодушия. Они не могли перемешаться в ее сердце.

— Ого! — Голос Адама, стоявшего рядом с ней, вывел ее из раздумий. — Ого! Иэн умеет управляться с папиными конями, — восхищенно произнес мальчик, наблюдая, как Иэн отправился в путь через маленький подъемный мост, который вел во внешний двор, а потом — за пределы стен замка. — Никто другой не может, даже Бьорн. Но я когда-нибудь тоже смогу, — сказал он, поднимая глаза. — Смогу!

— Да, ты сможешь, и Иэн обязательно научит тебя — Бог милостив, — вздохнула Элинор. Затем страх вновь закрался к ней в душу. Уже более суровым тоном она добавила: — Но еще более обязательно Иэн выбьет из тебя дурь, если ты попытаешься покататься на лошадях отца прежде, чем будешь к этому готов. Это очень ценные животные. И если ты неумелым вождением покалечишь одну из них, он будет так рассержен и расстроен, что не знаю, как перенесет это.

Элинор с облегчением заметила, как горевшие в глазах Адама огоньки потухли. Этот чертенок наверняка подумывал попытаться оседлать одно их этих чудовищ. Вполне возможно, что ей удалось погасить глупое желание в зародыше, но обязательно нужно будет поговорить об этом с конюхом. Однако задумчивое выражение лица сына придавало матери уверенности. Было бы ужасно, конечно, размышлял мальчик, если бы одна из лошадей папы покалечилась. Всего поместья не хватило бы продать, чтобы купить такую лошадь. Адаму не приходило в голову, что его хрупкое тело гораздо легче могло разбиться, нежели нога лошади, или что его мама никогда не выражала озабоченности насчет этих лошадей, когда велела Бьорну найти кого-нибудь, кто бы мог ездить на них.