— Просто устала, — сказала она.

Я не смог скрыть ухмылку.

— Это того стоило.

Она кивнула, ее щеки порозовели. Очко в мою пользу.

Я надавил на ее колено и склонился ближе.

— Это еще не все. Нам нужно сделать утром все, что мы можем, а потом отвезти тебя в больницу…

— Декс, я в порядке.

— И потом мы проверим тебя в больнице, — продолжил я тверже, — чтобы убедиться, что ничего с тобой вчера не случилось…

— Это тебя нужно проверить. Ты был под тонной обломков, когда обрушился край скалы.

— Да, но я в порядке, — и это со мной было странным, я каждый день понимал, что не такой, каким был. — И я уверен, что ты тоже в порядке, но мне теперь нужно быть с тобой осторожнее.

Она закатила глаза.

Я продолжил, сжав ее колено в последний раз.

— А потом мы помчимся в Сиэтл.

Капитан Козел решил в этот миг громко постучать по крыше машины.

— Вы идете или как? — сказал он, открывая дверь Перри.

Я склонился через нее и посмотрел на него.

— Я думал, канадцы должны быть вежливыми.

— Не когда американцы тратят наше время, — сказал он. — Пожалуйста, давайте с этим покончим.

Они явно не верили в Сасквоча, хоть мы и отдали им материалы, что у нас были. Они хотели списать Митча и Слюнтяя как жертв медведя и ехать дальше. Я был не против их неверия в этот раз. Это бы все ускорило.

— Можете дать нам минутку? — спросил я и закрыл дверь, не дожидаясь его ответа.

Мое лицо было в дюймах от нее, и это не казалось странным. А она была испугана, как олененок. Соблазнительный олененок.

Ох, Декс, держи себя в руках, пока ты не начал представлять ее на «Animal Planet».

— Перри, — тихо сказал я, мои губы были так близко к ее. Мне поцеловать ее? Можно? Хотела ли она? Или то было только в спальне? Только прошлой ночью?

Когда я пойму?

Перри сглотнула, изящное горло дрогнуло, и я подавил желание скользнуть по нему языком. Я сосредоточился на больших голубых глазах.

— Думаю, тебе стоит остаться в машине, — сказал я. Она потрясенно вздрогнула.

— Почему?

Я взглянул на капитана Козла, а потом посмотрел на нее. Я знал, что прислонялся к ней, лишал места, но мне было все равно. Ей придется привыкнуть.

— Знаю, ты не хочешь туда возвращаться. Я тоже не хочу, но сделаю это. Не обязательно нам двоим вести их к месту, где убили ламу. А еще, — я понизил голос, — я хочу убраться отсюда. Ты останешься здесь из-за ран, и я смогу настоять, чтобы они отпустили нас раньше в город, чтобы тебя осмотрели.

Ей не очень-то нравилась моя идея, и что я использовал ее раны как прикрытие, но я знал, что она была благодарна, что остается в машине, даже если копы не хотели оставлять ее одну.

К счастью, план сэкономил нам кучу времени. Ригби вышел из дома, все еще был потрясенным, и мы вместе повели копов по снежному склону к той хижине. Я снова объяснил, что случилось с нами за последние дни, Ригби порой добавлял, порой помогал мне. Копы все еще считали, что это медведь, и я бы пожалел их, не будь они такими замкнутыми. Не знаю, как вы, но я хотел бы знать, прячется ли в лесу монстр, готовый откусить руку.

Обезглавленный труп Слюнтяя стал для них доказательством, что работал дикий зверь. Они хотели, чтобы я повел их в лес и показал, где был Митч, но я нарисовал это на карте, отказавшись идти сам. Войти в хижину был сложно, я прекрасно помнил ужас, что мы в ней испытали. Я не собирался вести их к трупу Митча, и мы с Ригби знали, что зверь еще там, может, мертв, или только ранен его выстрелом. Я использовал шанс, чтобы напомнить им, что мне нужно доставить Перри в больницу, и один из офицеров согласился отвезти нас в город, особенно раз им нужно было организовать поисковый отряд.

Перри дремала, когда мы добрались до машины. Я хотел сесть рядом с ней, но решил ехать впереди, чтобы вести себя прилично.

На пути с гор я снова пытался читать ее мысли, ждал, что смогу понять, что услышал до этого. Не вышло. Я ничего не уловил, и когда мы прибыли в город, и когда доктор осмотрел ее и сказал, что все в порядке (только смазал порезы антисептиком), и когда мы поспешили в мотель и выселились, пока наши вещи не выбросили в горячий источник.

И не во время нашего быстрого пути в Сиэтл. О, мы с Перри говорили, пока не слушали песни. Но на безопасные темы — размышляли, будут ли проблемы от того, что мы уехали, не сообщив Ригби или копам, что скажет Джимми, когда узнает, что у нас нет материала, и что ему стоило бы брить волосы в носу. Я хотел задать ей миллион вопросов, говорить на миллион тем, важных тем, но каждый раз, когда открывал рот для этого, сталкивался со страхом.

Я помнил, что она сказала прошлой ночью:

— Ты — часть меня, Декс. Ты в каждой моей части. Всегда был. Всегда будешь, — я помнил, как цеплялся за эти слова, засыпая. И я помнил, что она не сказала. И как я сказал ей, что люблю ее, а она не ответила. Я не говорил этого ей так, чтобы она могла ответить, но тишина… вызывала тревогу.

Потому мне было не по себе. Декс с синими яйцами — одно, но когда я еще и тревожился, я был опасным. И я старался смотреть на дорогу, желая, чтобы она вернула свой свитер. Я доставил нас домой так быстро, как только мог.

Было почти одиннадцать ночи, когда я остановил джип в подземном гараже на своем парковочном месте. Я выключил двигатель и повернулся к ней. Ее глаза мерцали в тусклом свете, но я не мог понять выражение ее лица.

— Итак, — сказал я, стараясь не обращать внимания на неловкость, что росла в салоне с каждой секундой.

Она слабо улыбнулась и прижала ладони к коленям.

— Итак.

Ох. Почему я ощущал себя как в старшей школе, когда пытался подкатить к Синди Браун в своем побитом Сивике? Тогда я получил неплохую ласку рукой, но до этого усилия были сродни выдиранию зубов. И я даже не пытался сейчас получить ласку. Я просто забыл, как говорить с Перри.

Я взял себя в руки.

— Рада быть дома?

Она кивнула.

— Да, черт возьми.

Я держался. Я понизил голос и склонился ближе.

— Теперь считаешь это место своим домом?

Я смотрел ей в глаза, пытался что-нибудь услышать, увидеть, получить от нее правду.

— Сиэтл? — осторожно спросила она. Перри посмотрела на ладони и склонила голову. — Да. Думаю, да.

Стоило это принять. Это уже было хорошо. Но не достаточно.

— Я про меня. Я — твой дом?

Она потерла губы, и напряжение в машине возросло. Ожидание было невыносимым. Но твердеть мне уже было некуда.

— Декс… — начала она. — Я все еще растеряна из-за всего. Все так быстро меняется… мне нужно время привыкнуть. Я даже не успела толком обдумать ничего, кроме того, что мы не умерли. Понимаешь?

Я пристально смотрел на нее и прижал ладонь к ее щеке, наслаждаясь теплом ее кожи, ее нежностью.

— Ты — мой дом, Перри. И я буду твоим.

Я склонился и нежно поцеловал ее, пробуя ее губы, ее обещание. Я отодвинулся, и ее глаза открылись, губы остались приоткрытыми.

Сглотнув, я улыбнулся и сказал:

— Отнесем вещи наверх.

Мы вытащили вещи из машины и добрались на лифте до второго этажа, где была моя — наша — квартира. Я начинал думать, что поспешил говорить ей, что хотел сделать ее своим домом и быть ее. А потом понял, что вел себя дерзко еще с момента, когда она испекла мне пирог. Не было смысла останавливаться теперь, хоть ноги ощущались тяжелыми, пока мы шли к нашей двери, хоть шея была потной, хоть мне хотелось проанализировать момент. Это не остановит нас.

Я замер перед дверью, вытащил ключи и глубоко вдохнул. А потом посмотрел на нее. Она смотрела на меня в предвкушении, которое никто из нас не мог уже игнорировать.

Я кашлянул.

— Я подумал, что стоит тебя предупредить, что, как только мы войдем в квартиру, я обрушусь на тебя. И мне все равно, устала ты, в синяках или царапинах. Их будет больше, когда я закончу.

Я не знал, что ее глаза могут быть еще больше. Но они расширились. Эй, она теперь хоть знала, что грядет.