— Ты меня зовешь мистер Икс, а я тебя — О'Джерри, — прошептал похититель, увозя его на пироге по темной воде, покрытой белыми лилиями.

Лысый был огромного роста. Уродливая лысая голова жирной жабы сидела почти без шеи на толстом туловище, какие бывают у борцов. Даже пересекая болото, он не снимал черных очков в железной оправе. Исходивший от него запах заглушал аромат лилий.

Джереми, мальчик сообразительный и смелый, привык к похвалам взрослых. Он любил подражать старшим и строить из себя всезнайку и неустрашимого. Но Лысый и всё, что было с ним связано, вызывали у него дрожь ужаса.

Сейчас слезы безостановочно лились по щекам мальчика. В хижине посредине болота он стоял на шатающемся стуле перед затемненным зеркалом, а Лысый размахивал сверкающим ножом перед самым его лицом. Вдруг ему померещился шум мотора. Сложив нож, он на цыпочках приблизился к двери, но тревога оказалась ложной. За порогом дома только распевали птицы да жужжали гигантские комары.

Джереми казалось, что его мочевой пузырь вот-вот лопнет.

Ах, как хорошо было бы сейчас сидеть дома с мамочкой! При одной мысли о ее ласках, о том, как она гладила ушибленное место или прижимала его к себе, когда он пугался, Джереми расплакался сильнее и совсем утратил контроль над собой.

Это имело три последствия: он, подобно младенцу, намочил штаны; когда теплая струйка потекла по его ногам, мальчик вскрикнул; сорвавшись с места, он побежал к деревьям, рассудив, что если побежит достаточно быстро и вскарабкается высоко на дерево, то...

Но как он ни улепетывал, Лысый его догнал.

— Ты об этом пожалеешь, О'Джерри!

Огромная рука схватила мальчика за шиворот, и в тот же миг похититель ударил его рукояткой ножа по голове. Хижина покрылась красными точками.

Чейенн устала. Смертельно устала. Но спать все равно не могла. Ей хотелось вместе с Каттером и его людьми отправиться на поиски Джереми, но Каттер запротестовал: она должна оставаться у телефона на случай, если похититель позвонит.

Она безропотно повиновалась. Выслушав Чейенн, Каттер расспросил Курта и миссис Перкинс. Затем позвонил десяткам людей по обеим сторонам границы, запретив Чейенн присутствовать при его переговорах. Дождавшись двоих своих людей, приставленных отныне к ней в качестве охраны, он ушел, не сообщив куда именно.

— Каттер, я хочу быть полностью в курсе дела, — взмолилась Чейенн.

— В данном случае, — ответил он, — чем меньше ты знаешь, тем лучше.

— Почему?

— Мартин был связан с очень сомнительными людьми.

— Но ведь не с похитителями детей!

Каттер, не отвечая, в упор смотрел на нее.

— Ты знаешь, кто они?

— А ты?

— Мартин никогда ничего мне не рассказывал.

Эти слова сказали ему многое об их браке. Лицо Каттера озарилось сочувствием. Он нежно поцеловал ее в лоб.

— Я пошел.

— Скажи мне, кто... Скажи, куда ты...

— Шшш. Если тебе что-нибудь будет нужно, Пол здесь.

— Мне нужен ты.

— Я уже потерял надежду услышать от тебя такие слова, — нежно произнес Каттер. — Они согревают мое сердце.

— Как ты можешь в такой момент шутить?

— Я не шучу.

— Когда ты вернешься?

— Трудно сказать, — сказал он так же нежно.

Он отворил дверь, и Чейенн моментально почувствовала, что между ними возникло пространство.

— Я тут без тебя сойду с ума, сидя сложа руки.

— Ничего не поделаешь. Ты должна быть у телефона.

Она кивнула, и он поспешил удалиться до нового приступа слез.

И вот она сидит в своей розовой спальне, всегда принадлежащей безраздельно ей одной.

Лишенная лучшей мебели, без Каттера, комната кажется Чейенн той же тюрьмой, какой была для нее на протяжении семи лет замужества.

Она легла на кровать и стала ждать. Как же ей хочется, чтобы поскорее возвратился Каттер! Он так встревожился, был так нежен с ней! С какой готовностью пришел на помощь! И ни слова упрека, хотя она сама ругала себя нещадно.

— Нет, нет, — повторял он, обнимая ее, — моя вина куда больше твоей. Я был глух и слеп к вашей с Мартином жизни. Только после твоего визита ко мне я заинтересовался его операциями. И выяснил, что он имеет дело с весьма непредсказуемыми личностями. Его смерть лишь подтвердила это. Я знаю их, знаю, как они опасны.

Если он знает их, почему так трудно разыскать Джереми? Почему его люди рыскают по всему городу и даже по всему штату в поисках мальчика? Зачем он призывал на помощь ответственных сотрудников своей фирмы изо всех стран мира, а пилоту своего личного самолета приказал взять на борт оружие? И почему, в конце концов, Каттер отказался отвечать на все ее вопросы, настаивая на том, что, чем меньше ей будет известно, тем лучше?

Так она лежала в темноте, перебирая в памяти дорогие ее сердцу воспоминания и жуткие ночные кошмары.

Ей вспомнился день, когда родился Джереми. Она чуть не умерла, боль была невыносимая, она кричала и в муках призывала Каттера, а когда он через несколько дней приехал, допустила, чтобы Мартин выгнал его. Хотя больше всего на свете хотела остаться с Каттером.

Она вспомнила также, как у Джереми прорезался первый зуб, как он сказал первое слово, как впервые влез на дерево и как, упав однажды с дерева, сломал руку. В три года сын уже читал книжки и умел рисовать персонажей из любимых мультфильмов. Он всегда старался во всем быть первым и поступил сразу в третий класс школы. Мартину достижения мальчика были неприятны — они напоминали ему о старшем брате. По этой же причине ему претила любознательность Джереми, его стремление все понять, во все вникнуть.

Каттер, наверное, гордился бы успехами сына, но ему так и не довелось стать свидетелем ни одного «первого раза». А теперь, не дай Бог, Каттер, быть может, так и не узнает Джереми!..

Жив ли он еще? В ее ушах стоял его истошный вопль, услышанный перед тем, как похититель положил трубку.

Много часов спустя, когда Каттер возвратился, Чейенн продолжала лежать без сна.

— А Джереми? — прошептала она, приподнимаясь на локте, когда Каттер вошел в комнату и, устало опустившись на стул рядом с кроватью, зажег лампу на тумбочке.

Золотистый свет, упав на них обоих, заиграл в черных волосах Каттера и высветил темные круги под утомленными, запавшими глазами. Непонятно почему, но ей вдруг захотелось коснуться его, нежно погладить по голове, броситься в его объятия и успокоиться хоть на миг. Но какая-то часть ее существа решительно восстала против этого.

— Пока ничего, — промолвил он, с мрачной улыбкой беря с тумбочки книжку в пестрой обложке. — Как ты можешь читать эту чушь?

— Мне нравится счастливый конец, — прошептала она.

Он промолчал.

— Но есть хоть какой-нибудь прогресс? — спросила она.

С непроницаемым лицом он положил книжку на место.

— Я же говорил тебе — не спрашивай. Нет ничего хуже обманчивых надежд. Для нас обоих. Как только что-нибудь прояснится, я тебе тут же скажу. Звонков никаких?

Она горестно покачала головой.

Он пошел в ванную и включил воду. Сразу почувствовав себя одинокой, Чейенн окликнула его:

— Что ты там делаешь?

Он молчал; комната без Каттера показалась ей совсем уж невыносимой, и она пошла следом за ним, как преданный щенок за своим хозяином.

Каттер сидел на краю ванны, наполненной душистой пеной, и пробовал рукой воду, не горячая ли. От его доброй улыбки у нее сразу потеплело на сердце.

— Ты совершенно измучена. Если тебе не спится, прими по крайней мере ванну, — сказал он озабоченно.

— Нет!

Небо за окном порозовело. Вставало солнце. На магнолии появился новый бутон.

— Сейчас около шести, — продолжал Каттер. — Впереди длинный трудный день. После ванны ты спустишься вниз, а я приготовлю нам завтрак.

— Но мне совсем не хочется есть, и я... — запротестовала Чейенн, хотя его милая заботливость была ей очень приятна.

— Знаю. Я тоже не испытываю особого голода, и тем не менее мы оба поедим. Потом выйдем прогуляться в твой садик. И ты расскажешь мне о шалостях Джереми и о том, как он лазил на деревья.