— Тварь! — выдыхает некогда любимый мужчина. — Убирайся! — ударяет кулаком по стене. — Тварь!

Я запрыгиваю в подъехавший лифт. Прихрамывая, спускаюсь с крыльца. Черный тонированный джип ждет возле подъезда, перегородив дорогу. Сажусь вперед.

— Ну как? — спрашивает с водительского сидения Егор.

Он волнуется. Понимаю его. От моего ответа зависит наше будущее.

— Расстались полюбовно, — улыбаюсь. — Поехали.

И тут вибрирует мобильный. Так и знала, ха! Сообщение. «Ты сдохнешь через три дня».

«Только вместе с тобой, любимый», — набираю в ответ.

— Куда тебя везти?

— К тебе.

Я окидываю прощальным взглядом знакомый каждой черточкой дом, окно на девятом этаже, поджимаю губы. Теперь всё кончено.

Колено нестерпимо ноет. То ли к дождю, то ли к неприятностям.

У нас осталось три дня…

Тогда.

1.

С раннего детства Саша знала, что станет гимнасткой. Она с замиранием сердца смотрела по телевизору на гибких, точно кошки, девушек. На то, как они крутились с лентами. Как перегибались через спину, как балансировали на одних носочках, как вытягивались в струну. Это было так завораживающе и просто, что Сашино сердце замирало.

Возможно, она бы исполнила свою мечту раньше, но никто к её просьбам не прислушивался. Но в семь лет бабушка, к которой переехала жить Саша, устала от нытья внучки и отдала ту в класс гимнастики.

— Поздновато вы опомнились. Кто ж в таком возрасте начинает заниматься? — посетовала молоденькая учительница, рассматривая маленькую Сашу.

Та стояла, сжав кулачки. Она ещё покажет этой учительнице! И детям, которые пялятся с пренебрежением — будто они лучше её, потому что в гимнастике с пяти, а кто и с двух лет. А они не лучше…

Саша тренировалась на износ. Ревела, когда садилась на шпагат, или тянула спину; доводила мышцы до изнеможения; не могла с утра встать с постели — но никогда не сдавалась. Вскоре учительница перестала относиться к ней как к лишнему элементу, а в конце первого класса Сашу пригласили на первые в её жизни соревнования!

Костюм ей достался по наследству от участницы, завязавшей с гимнастикой. Бабушка практически вымолила его у мамы той девочки — на покупной денег не хватало, а ношеный обошелся, как сказала бабушка, «по дармовой цене». Костюм сидел плохо, колол, рукава были коротковаты, он жал между ног и в подмышках. Но всё равно был великолепен.

Перед началом выступления учительница собственноручно заплела Саше кичку. Погладила по тощей спине и сказала:

— Давай, юла, я верю в тебя.

И Саша показала высший класс. Она извивалась змеей, кружилась, вертелась, прыгала. Погрузилась в музыку, жила её переливами. Её пальцы стали продолжением нот. Тело перестало принадлежать ей, оно обратилось в мелодию.

Ей аплодировали. Она запомнила чарующих вкус этих первых оваций. Учительница показывала большой палец. А Лена, первая соперница Саши, светловолосая и голубоглазая худышка, недовольно надулась. Саша сделала её! Саша — победительница!

Она не заняла первого места на тех соревнованиях, но получила приз зрительских симпатий. Бабушка освободила в старом советском серванте полку и поставила кубок туда.

— Пока не заполнишь всю полку — гимнастику не бросишь. — Она потрепала внучку за смешную кичку.

Саша фыркнула. Дел-то, она этими кубками весь шкаф уставит!

2.

Октябрь выдался холодным и ливневым. Городские соревнования начинались через неделю. Саша дневала и ночевала в зале. Она осваивала ленты — кручения давались сложнее всего, она то и дело путалась в них. Вот и сейчас не удержалась, упала на левое колено.

— Ай, — присвистнула сквозь зубы.

— Неуклюжая, — Лена, растягивающаяся у зеркал, закатила глаза.

Царапина ерундовая, кровь едва проступила. Саша потерла ногу, упрямо поднялась. На Лену она не обращала внимания.

— Прям вижу, как ты грохаешься перед жюри. Нос наверняка разобьешь, косолапая! — не унималась та.

Пользуется тем, что тренер их не слышит. Саша молчала; бабушка учила её не отвлекаться на внешние раздражители. Она схватилась за скользкие как змеи ленты.

Один. Два. Три. Поворот.

Домой она всегда возвращалась через парк. По одной и той же тропинке, заученной наизусть. Парк не пугал Сашу — он был свой. Зимой озябший и голый, дождливой осенью заплаканный, а жарким летом — цветущий и счастливый. Поздняя ночь стелилась по небу, укутывала одеялом из тумана плакучие ивы у озера.

Раньше Сашу встречала бабушка, но с тех пор, как она устроилась на вечернюю работу, Саша стала самостоятельной. Она никогда никуда не заворачивала, ни с кем не разговаривала, а если её (да даже если не её) кто-то окликал — бежала со всех ног.

За спиной послышался мальчишечий смех. Саша не любила мальчиков и совсем не умела себя с ними вести. Её десятилетние одноклассницы гуляли с ними, даже — невиданное дело! — целовались за школой, а Саша замыкалась в себе при малейшей необходимости пообщаться. На двадцать третье февраля она вручала подарок молча. И вся зажималась, если мальчики начинали её обсуждать. А она любили похохотать над нескладной фигурой, длинными руками. Называла её вороной — за темные волосы и острый нос.

Мальчишки приближались. Саша замедлила шаг — пусть обгонят её. Но те словно специально шли за спиной. Их голоса обжигали лопатки.

— Девочка, а, девочка, есть курить? — крикнул один и заржал своей шутке, между прочим, несмешной.

Саша ускорила шаг.

— Гога, не пугай малявок, — сказал ему второй голос.

— Я и не пугаю! Эй, мелкая, как тебя звать? Извини, если обидел.

Но интонация злая, в ней нет ни грамма тепла. Сашино сердце устремилось к пяткам. Страшно было — до слез. Она хотела побежать, но тут её схватили за рюкзак. Потянули на себя.

Саша грохнулась на землю и уставилась на троих парней. Им лет по четырнадцать, наверное, совсем взрослые и очень опасные. Под светом единственного фонаря их лица приобретали желтовато-белый цвет.

— Что вы… что вы… — всхлипнула она.

— Ты не ответила. Извинишь меня или нет? — ухмыльнулся брюнет, немытые патлы которого спускались до плеч.

— Извиню, — выпалила Саша.

— А сигареты есть? — Брюнет склонился к ней совсем близко, дохнул гнилостно.

— Н-нет.

Она отползала от них задом, на руках.

— А деньги? — вдруг спросил высокий парень с лошадиными чертами лица: широкой челюстью и выступающими передними зубами.

У Саши в кармане лежало десять рублей — сэкономила в школе на пирожке. Но отдавать их хулиганам не хотелось. Саша помотала головой. Теплый вязаный берет слетел с волос и упал ей под ноги.

— Не верю! — парень опасно надвигался. — По глазам вижу: врешь.

Остальные отступили в сторону, позволяя ему самому решить, что делать с вруньей. Он схватил Сашу за локоть, потянул наверх. Она ойкнула. Из глаз градом посыпались слезы. Она бы рванула, но парни обступили её кольцом. Их взгляды цепляли, кололи, драли.

Высокий скрутил Сашину руку ей за спину. Она выгнулась в нелепой позе, да так и осталась стоять, пытаясь брыкаться. Брюнет полез в карман, выудил десятку.

— Реально врет! — гоготнул он. — Давай дальше смотреть, чего ещё прячет.

Он сорвал с неё рюкзак и вывалил его содержимое на мокрую землю. Тренировочный костюм, чешки, заколки — всё разлетелось.

— Гы, лифчик! — Брюнет вытянул спортивный бюстгальтер, помахал им как флагом. — Такая мелкая, а уже лифчики носит. А прокладки есть?

Саша заревела от стыда и боли. И от страха, прожигающего до самых костей. Брюнет шарил по её карманам, высокий крепко держал и иногда одергивал, если Саша начинала вырываться. Безучастным оставался лишь третий парень, которого она так и не разглядела.