— Клянусь, — отвечала Фрикетта, не видя ничего из-за слез.

— А вас, моего доброго ангела, благодарю за ваши заботы.

Священник, проходивший по палате, остановился недалеко от койки маленького капрала. Это был высокий, здоровый мужчина с длинной бородой, ласковый и добрый на вид.

Капрал обратился к нему:

— Здравствуйте, господин кюре… вы не лишний… Мне даже очень хочется… сказать вам пару слов… наедине… Вы позволите, мадемуазель Фрикетта?..

— Я к вашим услугам, — отвечал священник больному, ласково пожимая ему руки.

Фрикетта отошла. Разговор продолжался минут пять, и духовник позвал молодую девушку.

— Конец! — тихо, дрожащим голосом сказал священник.

Фрикетта подошла к койке. Маленький солдат умирал. Видел ли он? Слышал ли? Священник и сиделка, два его последних друга, сдерживаясь, ждали, пока не отлетит его душа. Губы его лепетали слова без связи, но проникнутые одной мыслью.

— Отец… мать… сын ваш уезжает… далеко… навсегда… Париж!.. товарищи!.. О мама!.. милая мама!.. Сжальтесь!.. Как я страдаю… Прощайте все, кто меня любил!

Вдали послышался звук трубы и рожков, игравших марш.

Маленький солдатик попытался приподняться. Он громко воскликнул:

— К знамени!.. Здесь!..

Затем он тяжело упал на постель и больше не шевельнулся.

Фрикетта и священник, опустившись на колени, молились, между тем как прочие больные крестились, говоря с уважением и ужасом:

— Еще один!

Окончив молитву, молодая девушка, бледная, как полотно, набожно закрыла глаза мертвому и сказала рыдая:

— Прощай, бедная, дорогая жертва долга… прощай!

С помощью Барки она тотчас же принялась обряжать умершего, взяла его бумаги и оставалась возле него, пока двое носильщиков не пришли за ним, чтобы перенести его в мертвецкую.

Другой умирающий ждал рядом, на земле, пока его положат на освободившуюся койку!

Фрикетта, затаив горе, вытерла слезы и продолжала, помогать остальным страдальцам.

Фрикетта сказала кабилу:

— Ну, Барка, как хочешь, найди мне досок на гроб. Я не хочу, чтобы капрала похоронили просто в мешке.

— Уж я найду, сида.

— Вот тебе деньги… купишь, где найдешь.

— Хорошо! Хорошо!.. Если не куплю — украду.

Смертность была так велика, что уже давно чувствовался недостаток в досках для гробов. Умерших хоронили, просто завернув в холщовый мешок. Предвиделось, что скоро некому станет рыть могилы!

Фрикетта и после смерти отнеслась с трогательным вниманием к своему скромному другу, заботясь об устройстве ему похорон по существующему обряду. Ей было тяжело представить себе, что его бедное тело положат прямо в землю и, быть может, оно станет добычей диких зверей.

Барка нашел несколько досок, забытых в одном из складов Сюбербие и служивших приспособлением при промывке золота. Он распилил их, обтесал и приспособил для печального назначения. Тело положили в гроб в присутствии Фрикетты, которая обложила весь гроб внутри густым слоем листьев латании. Затем Барка привинтил крышку и сказал, обтирая пот, градом катившийся с лица:

— Хороший был солдат!.. Хороший француз… Барка очень жалеет…

Похороны должны были состояться на рассвете. В назначенный час у мертвецкой собрались немногочисленные участники печального кортежа: капитан роты, в которой служил умерший, и Фрикетта, представлявшая семью его. Священник в облачении стоял у гроба, а солдат иностранного легиона — серьезный, бородатый гигант — нес кропило и чашу со святой водой.

На гробе лежал мундир капрала, его кепи и сабля-штык. Четверо темнокожих, прежде служивших носильщиками паланкинов, крепких молодцов с рубцами на плечах от шестов, подняли гроб. Полурота солдат в форме под начальством адъютанта должна была отдать последние воинские почести. За гробом четыре солдата несли четыре венка живых цветов: от офицеров роты, от товарищей, от больных и от Фрикетты.

То не были торжественные венки. Руки друзей сплели их из чудных тропических цветов, просто, без затей, в знак последнего выражения искреннего сожаления.

Процессию заключали шедшие за Фрикеттой и капитаном свободные в этот день офицеры в полной форме и депутации от различных частей войск, друзья покойного — все бледные, истощенные, едва державшиеся на ногах.

Священник медленно и торжественно прочел несколько молитв и сделал знак носильщикам. Те подняли носилки и направились к кладбищу.

Недалеко от госпиталя был выстроен крытый соломой домик с крестом на крыше — скромная часовенка, где священник каждый день служил обедню на деревянном столе, покрытом сукном и служившем алтарем. За несколько дней перед тем ее разрушило вихрем. Поэтому похоронная процессия не остановилась у часовни, но направилась прямо на кладбище, находившееся на ровном, открытом месте.

Хотя Сюбербиевилль сравнительно недавно сделался место стоянки войск, однако могил на кладбище было уже немало! Маленькие холмики были расположены симметрично двумя параллельными рядами среди высохшей травы, и над каждым возвышался деревянный крест, а на нем жестяная дощечка с именем, чином и возрастом похороненного.

Все холмики были еще свежие; дощечки еще не покрылись ржавчиной и цветы некоторых венков еще не завяли. Ясно было, что народу умирало много.

После битвы вид лежащих тел, упавших в позах, в которых они сражались, с выражением отчаяния или страдания на лицах, конечно, представляет тяжелое зрелище; но тут, по крайней мере, в воздухе еще стоит запах пороха, в крови еще сохранился некоторый жар, в душе — остаток гнева. Кладбище же мрачно, страшно, без величия, без слов; в нем нет ничего, что бы скрашивало безобразие смерти. Холмик над шестью футами земли, крест, имя, забытое на следующий день!

Носильщики ставят гроб на край могилы, где он сейчас исчезнет.

Священник поет, и его голос кажется необыкновенно слаб и сух среди этого простора, где не слышно ни малейшего звука. Рыдания подступают к горлу, слезы льются из глаз. Плачут об умершем, плачут о себе!

Гроб медленно спустили в могилу. Наступил самый тяжелый момент: через минуту тот, кто лежал в гробу, навеки скроется под землей! Все взоры прикованы к этим четырем доскам, заключающим бренные останки несчастного храбреца. Его черты еще раз воскресают с необыкновенною ясностью в памяти окружающих. Им как бы слышится его голос!.. Вспоминаются его привычные жесты!..

Все кончено.

Капитан поднялся и кашлянул, пытаясь скрыть свое волнение. Это был старый служака, поседевший на службе. Он был простым солдатом, знал людей, знал, что такое эти маленькие солдатики, и в глубине души любил их, несмотря на свою ворчливость.

Он не был красноречив, но на этот раз шероховатая оболочка разорвалась, и, обращаясь к присутствующим, он начал:

— Товарищи! Прощаясь с мертвыми останками капрала Пэпена, я как будто хороню одного из собственных своих детей. Не в первый раз смерть уносит одного из моих молодцов, но ни разу еще горесть моя не была так велика, потому что тот, кого мы хороним, был один из лучших. Храбрый, всегда покорный дисциплине, он вместе с тем отличался постоянной веселостью истинного парижанина. Все его сослуживцы будут помнить его участие к страдающим. И именно из-за того, что он ухаживал за больными товарищами, он и сам заразился смертельною болезнью. Прощай же, Пэпен, говорю тебе от имени твоих родных, прощай, наш капрал, — от имени твоих товарищей!

Подошел полковник, бросил горсть песку на гроб и, пожав руку Фрикетте и старому офицеру, медленно удалился. За ним и офицеры, и солдаты бросали в могилу по пригоршне земли.

Когда все присутствовавшие разошлись, Фрикетта вынула цветок из одного венка и положила его в конверт. Помолившись, она тоже пошла домой, говоря: