Обыкновенно очень апатичные, туземцы в крайнем возбуждении ожидали надвигавшихся важных событий. В селениях, расположенных на полянах среди больших лесов, полевые работы совершенно прекратились. Собираясь перед легкими хижинами, крытыми листвой, дикари спорили, ораторствовали, сговаривались, пили. Последним занимались особенно охотно. Много говорили о Сунгойе, о гри-гри необыкновенной силы, который должен был принести ему победу, о белом генерале, о начинающейся войне. И опять пили и пили.

Превосходная вещь — политика на Гвинейском берегу.

Фрике принимали радушно. Свита его все увеличивалась. Слуги парижанина везде рассказывали о подвигах своего господина, восхваляли его храбрость, ловкость, щедрость, грозную силу его оружия, убивающего гиппопотамов и носорогов, — и вот к нашему французу примкнул целый отряд, состоящий из любителей развеселой, легкой жизни.

«Если так пойдет дальше, — думал юноша, — скоро наберется целый экспедиционный корпус бродяг, жаждущих откушать убитой мной дичи и отведать моего рома. Они придут в Сунгойю и будут сражаться. С кем же и за кого? .. Выходит, я, сам того не желая, окажу сильное влияние на местную политику? Но ничего не поделаешь. Будь что будет, лишь бы отыскался наш Барбантон».

Все сильнее и сильнее чувствовалась близость крупного селения. На лесных просеках появились обработанные поля, засеянные маниокойnote 67 и бананами; эти культуры вместе с сушеной рыбой составляли основной рацион туземцев.

Как бананы, так и маниоку (иначе кассаву) мы неоднократно описывали уже в других романах и потому не считаем нужным возвращаться к сказанному еще раз. Прибавим только, что африканская маниока имеет перед американской то преимущество, что не бывает ядовита. Ее перемалывают и в виде забродившего мягкого теста с острым и не очень приятным привкусом и специфическим запахом употребляют в пищу. Туземцам это очень нравится.

Земледелие тут подсечное. После двух урожаев поле не обрабатывается и устраивается новая засека. А между тем при правильном обращении расчищенная с превеликим трудом земля могла бы долго сохранять свою производительную силу. Но для чего севооборот неграм? Они предпочитают вырубать все новые и новые участки леса.

А покинутые засеки с невероятной быстротой покрываются новыми растениями, но только не теми, что росли раньше, а всегда другими — вместо твердых, первобытных деревьев, на которых обыкновенно не бывает съедобных плодов, появляются более нежные породы, дающие человеку все необходимое для существования. Семена, занесенные ветром и птицами, случайно брошенные неграми или оставшиеся после паводков, прорастают очень быстро, и через несколько лет место поля занимает дикий фруктовый сад. В нем и манговое дерево с пышными, вкусными плодами, внутренние ядрышки которых наполнены веществом, сходным по вкусу и цвету с шоколадом; и sterculia acuminata, дающая несравненные орехи кола или гуру. (Этот плод чрезвычайно пряный и в то же время очень сладкий. После него во рту долго сохраняется приятный привкус. Тухлая вода, сдобренная им, кажется свежей и сладкой. Из-за этого орехи гуру очень ценятся в Судане и составляют там предмет весьма бойкой торговли. Кроме того, им приписывают тонизирующие и противолихорадочные свойства, засвидетельствованные многими путешественниками.) На просеках пускают корни и великолепные пальмы — Eloeis guineesis. Из их плодов добывается пальмовое масло. Упомянем также произрастающий здесь имбирный куст, перцовое дерево, различные виды кардамонов, дающих приправы и лекарства. Не забудем и виноград с громадными лозами и очень сладкими ягодами, к сожалению недостаточно мясистыми. (С помощью селекции этот виноград можно, разумеется, улучшить.)

Все это пестро разукрашено цветами растений-паразитов: бромелиями, орхидеями, ароидами.

Фрике и его люди двинулись в путь после отдыха на одной из таких заброшенных засек, давшей им и тень, и возможность кое-чем поживиться.

Скоро они вышли на обширную равнину, над которой голубым куполом нависло небо.

Неприятельская земля кончилась. Отряд вступил во владения Сунгойи. Поэтому люди шли нестройно, забыв про осторожность.

Сказывалась большая усталость.

Не успели негры, оказавшись на равнине, испустить протяжный, радостный крик, как с быстротой молнии их окружил неизвестно откуда появившийся отряд черных воинов.

— Это еще что такое? — шутливо поинтересовался нимало не встревоженный парижанин.

Пытаясь объясниться, болтливые туземцы сейчас же загорланили, перебивая друг друга. Француз ничего не понял.

— Так. Не орите все вместе. Лаптот, ты у меня присяжный толмач. Спроси, чего им нужно.

— Они нас не пропускают.

— А! .. Ну так объясни цель нашего прихода. Что они отвечают?

— Что нас отведут к вождю.

— К какому еще вождю? Кто он такой? Если сам Сунгойя, я согласен, а если кто другой — заговорят мои винтовки.

— Вождь — сам Сунгойя.

— В добрый час. Нечего больше и разговаривать. Пусть нас ведут!

Молодой человек закинул винтовку за плечо, сдвинул чуть набекрень пробковый шлем, выгнул грудь колесом и пошел впереди своего войска. Конвой окружил их с тыла и флангов — видно, Сунгойя принял меры безопасности.

Парижанин первый вышел на поляну, посреди которой стоял укрепленный поселок. Хижины опрятны и окружены бамбуковым забором, не в пример прочим туземным селениям. Но не это заинтересовало Фрике. Его слух поразили удивительные звуки.

— Положительно, я во сне! Нет, этого не может быть.

Звуки слышались все яснее и яснее.

— Раз, два! Раз, два! .. Слу-шай!

На открытой площадке французский жандарм в полной форме обучал шагистике пехотный отряд цвета настоящего черного дерева.

«Солдат» было около сотни, без всякого одеяния, прикрытых лишь собственной стыдливостью и несколькими амулетами. Виноградный листок, впрочем, был — в виде коленкорового лоскутка.

«Для полноты коллекции недоставало только этого, — отметил про себя Фрике. — Наш жандарм действительно достоин генеральского звания».

Почтенный воин, увидев друга, отсалютовал саблей, окинул строй гипнотизирующим взглядом бравого командира и продолжал учение.

— Стой! Равнение на-право! На плечо! К ноге! Шагом, марш! — доносилось до парижанина.

Черные рекруты проделывали все довольно исправно или, во всяком случае, усердно.

Но вот Барбантон степенно вложил саблю в ножны и направился наконец к юноше, раскрывая объятия.

— Здравствуйте, дорогой Фрике. Давно вас поджидаю и уже начал беспокоиться.

— Меня? Да вы что, колдун?

— Нет. Просто, хорошо зная своих друзей, не сомневался: вы пуститесь по моим следам и непременно догоните. Я, впрочем, позаботился о вашей встрече и отправил…

— … Уж не дезертиров ли на прошлой неделе?

— Их самых, чтоб они провели вас сюда.

— Благодарю и поздравляю: вы — генерал и командуете армией, хотя и черномазой. Это довольно лестно.

— Что ж, от безделья и то рукоделье. Моему приятелю Сунгойе чрезвычайно хочется попасть в монархи.

«Поразительно, жандарм — создатель королей! » — подумал Фрике и прибавил вслух:

— Вы, значит, скоро собираетесь возвести его на здешний трон?

— Да, мой мальчик. А пока вот обучаю воинов.

— Удивляюсь одному: неужели они понимают ваши команды?

— Не понимают, а все-таки исполняют механически. Точно так же, как у нас в армии разные инородцы не понимают ни слова по-французски, а команду заучивают.

— Это правда.

— Должен сказать, что здешние рекруты совсем не тупы — в одну неделю сделали такие успехи, что за них мне не стыдно. Правда, у Сунгойи есть очень действенное средство для развития умственных способностей.

— Понимаю. Что-нибудь в немецком вкусе: мордобитие, палки.

— Совсем нет. Он просто объявил, что бестолковым отрубят головы. Вы представить себе не можете, насколько понятливее сразу сделались мои подопечные. Однако пойдем в хижину. Таким важным персонам неприлично долго беседовать под открытым небом. Да и форму мне хочется скинуть: хоть она и внушительна, зато жарко в ней невыносимо.