Математический анализ

18,5

20

15

Механика

19

18

17,5

Дескриптивная геометрия

18,5

16,5

17,5

Физика

17,5

19

16

Химия

19

19

18,5

Стереотомия

20

10

18

Незаслуженное поражение Анри на экзамене по стереотомии получило широкую огласку и вызвало у многих недоумение и возмущение. «Анри изложил вопрос во всей полноте, а экзаменатор судил с необъяснимой строгостью, — пишет мадам Ринк в Нанси. — Можно сказать, что Школа находится в растерянности; все заявляют, что только Анри заслуживает право быть первым; поскольку нам об этом говорили многие из его товарищей, мы убедились в общем уважении к нему». Обеспокоенный мсье Ринк собрался идти в школу, чтобы добиваться повторного экзамена. Только сам Анри сохраняв присутствие духа. В письме к матери он рассказывает о своей краткой беседе с Оссианом Бонне, который вызвал его к себе после экзаменационного инцидента: «Ничего не произошло, встреча с Бонне была лишена интереса. Сначала мы оставались некоторое время t друг против друга, не зная, как начать. Наконец я спросил его о моих оценках по предметам. У меня 10 по стерео и 16,5 по гео.[4] Он думает, что Гурнар оценил рисунок чересчур строго, будучи уверен, что я знал о том, что нужно начертить спираль, чего я, между прочим, вовсе не знал, поскольку к данному вопросу спираль вообще не имела никакого отношения».

Итак, Анри теряет первое место. Виной тому был не только злополучный экзамен, но и такие предметы, как военное дело, черчение и рисование. Как и в лицее, Анри не проявляет никаких признаков художественного дарования. Даже на занятиях по математике, если он чертит на доске прямые линии, сходящиеся в одной точке, то они оказываются у него ни прямыми, ни сходящимися. Его рисунки доставляют товарищам много веселых минут. В конце года они решили организовать выставку артистических «шедевров» Пуанкаре. Его этюды и акварели были заботливо снабжены пояснительными надписями на древнегреческом: «это лошадь», «это академия» и так далее, поскольку без этих пояснений зритель рисковал получить неверное понимание изображенного предмета.

На первое место выходит Бонфуа. Но между ним и Пуанкаре не было места ни мелкому соперничеству, ни тщеславной зависти. Наоборот, с этих пор у них завязываются тесные дружеские отношения. Анри отмечает несомненную талантливость Бонфуа и неоднократно упоминает о нем в своих письмах домой.

Начало нового учебного года совпало для Анри с выходом в свет первой его научной работы, опубликованной в «Анналах математики». Статья была посвящена узкому, частному вопросу, носила еще следы ученической несамостоятельности мысли и никак не сказалась на последующем математическом творчестве Пуанкаре. Тем не менее именно с нее начался отсчет лавины статей, заметок и книг, составивших многотомное научное наследство прославленного ученого.

В письмах домой Анри ничего не пишет о том, как он работает. Глагол «работать» у него попросту отсутствует. Создается впечатление, что он ни одного выходного дня не пожертвовал подготовке к письменной контрольной или к экзамену. Для этого ему вполне достаточно специально отведенных для занятий часов. К тому же он обладает способностью обдумывать лекции и решать задачи, прохаживаясь по коридору или прогуливаясь по людным улицам и бульварам. Пуанкаре работает на ходу, и это, пожалуй, самый продуктивный вид его мысленной работы. Он сообщает родителям, что изучает труды своего профессора Шарля Эрмита. Потом он с восторгом признается, что открыл для себя знаменитого Якоби, познакомившись с его идеями и методами.

Поглощенный внутренней умственной работой, Анри сторонится шумных, неистощимых на выдумки и предприимчивых однокурсников, предпочитая наедине спокойно насладиться утонченной мысленной игрой. Его нередко видят рассеянно прогуливающимся по коридору с неизменной связкой ключей, которую он крутит вокруг указательного пальца правой руки. Быть может, в такие минуты он кажется немного странным и слишком далеким от веселых и разгульных предприятий своих товарищей, но они ценят его доброту и отзывчивость, его готовность прийти на помощь. И не было еще случая, чтобы Пуанкаре не проявил солидарности с их интересами или остался в стороне от их общих начинаний, даже если они были сопряжены с какой-нибудь не совсем безобидной проделкой.

Однажды в среду, с утра, учащиеся второго курса передают из рук в руки неизвестно откуда взявшуюся прокламацию, призывающую их не писать работу по математике. Весь курс гудит, как потревоженный улей. Вопрос поставлен на голосование. Сто человек проголосовали в поддержку этого призыва, сорок один — против.

В полдень все собрались в большой аудитории и получили задание. Преподаватель, прохаживающийся между рядами, с удивлением всматривается в скучающие, безразличные лица. Никто даже не притронулся к чистым листам бумаги. «Почему вы не пишете? Вам что-нибудь непонятно?» По мере того как идет время, растет недоумение и тревога преподавателя. Два часа спустя всех старших по курсу, в том числе Пуанкаре, вызвали к полковнику.

— Почему вы не принимаетесь за письменную работу? — гремит грозный бас полковника.

— Но, мой полковник, мы считаем, что в задании слишком много неравенств, — осмеливается выступить Бонфуа после общего непродолжительного молчания.

— Вы считаете себя здесь хозяевами! Воображаете себя верховными судьями! Полагаете, что вы умнее ваших преподавателей! — взрывается полковник и, задыхаясь от возмущения, продолжает уже более тихим, но не менее угрожающим голосом: — Благодарю вас, господа. Я знаю, что вы виновны не больше, чем все остальные.

Через некоторое время капитан вывешивает распоряжение полковника: «Ввиду того, что генерал, директор школы, отсутствует и должен вернуться к 16.00 часам, курсу не расходиться и ждать его решения».

В четыре часа пополудни состоялось неприятное объяснение с Оссианом Бонне. «Это бунт плохих учеников против тружеников. Работа настолько легкая, что преподаватель сам ее уже сделал, — бушевал директор. — Это коммунизм». Но что-то нужно делать с вышедшим из-под контроля курсом, как-то нужно охладить дерзкие горячие головы политехников, по возможности не доводя дело до крайностей, до громкого скандала. И вот учащимся оглашается решение генерала: работу будут писать снова с 17 до 19 часов. Если к 19 часам работа не будет написана, то будут вызваны несколько человек, которых заставят в письменной форме изложить причины, помешавшие им выполнить задание, и эти объяснения будут отосланы министру.

Тотчас же все собрались в просторной бильярдной. Курс снова гудит и волнуется. Старшие взобрались на столы, разъясняя создавшееся положение. Дальнейшее упорство ставило под удар не всех, а только тех нескольких человек, которые должны будут ответить за эту демонстрацию неповиновения. Это существенно меняло дело. Среди невообразимого шума проголосовали внесенные предложения поднятием руки. Большинством голосов постановили: писать работу. Теперь все взоры обращены к Анри, который тут же составляет решения задач, а остальные переписывают выводимые им на доске формулы.

К пяти часам учащиеся мирно входят в аудиторию. Взволнованный преподаватель подозрительно вглядывается в невозмутимые, непроницаемые лица политехников. Чего еще ждать от них? Что такое собираются они выкинуть? Диктуя условия задач, он даже сбивается и путается от волнения. Наконец все затихли, склонившись над своими листами. Через сорок пять минут выходит и сдает работу первый учащийся, отнюдь не самый успевающий. Преподаватель крайне удивлен: неужели за такое короткое время он справился с двухчасовой работой? Ожидая какого-то подвоха, он хватает работу и быстро просматривает ее. Его удивление возрастает еще больше: задачи решены с использованием сложнейшего математического аппарата функций Якоби. Буквально через минуту выходит второй учащийся, и преподавателя ожидает новый сюрприз: этот тоже оказался страстным приверженцем метода Якоби. Вскоре посыпался град работ, преподаватель едва успевал их принимать, и во всех задачи были решены тем же самым способом.