— Но у меня есть условие! — Капитан наклонился поближе к ребятам. — Наш разговор останется в тайне. Никто не должен знать, что на теплоходе едет домовой. Идет?

Папа решил, что пора приниматься за дело. За окном моросит дождь, самое время сесть за статью «Человек — преобразователь природы». Во время отпуска тоже нужно трудиться.

Мама сидела, поджав под себя ноги, и читала журнал «Знание — сила».(Родька как раз в это время устраивал на работу Топало.)

— Все-таки непонятная история с этим домовым, — сказал папа. — Может быть, он действительно существует?

Мама придерживалась более определенных взглядов.

— И Топало, и Думало придумала Зойка.

— Но зачем она убежала на окраину поселка? Никакие родственники у них в Ключах не живут.

— У нее фантазия.

— А почему у тебя нет фантазии? — спросил папа.

— Ты ошибаешься. Я тоже убегала в девять лет. Искала в лесу мальчика-с-пальчика. Не нашла.

— А может быть, он был? — задумчиво произнес папа. — Ты его не увидела. Возможно, мы видим только часть того, что существует, живет, дышит, смотрит на нас.

— Возможно, — сказала мама без энтузиазма.

Папа достал из чемодана рукопись, разложил ее на столе.

«Человек — преобразователь природы». Он подчеркнул заголовок жирной чертой. Потом еще раз прочитал и еще раз подчеркнул. Постучал ручкой по столу, глядя в окно. Хмурая погода на него действовала усыпляюще. Он начал клевать носом.

«Пять минут подремлю и примусь за работу», — решил папа и лег на диван.

И опять ему приснился рыжий кот Филимон с рваным ухом. Заходит и говорит:

— Здравствуйте, философ Мельников! — подает ему лапу и ложится на рукопись. — Мыши стали наглые! — потягиваясь, говорит Филимон. — Всю вашу бумагу могут съесть.

— Я пишу в трех экземплярах.

— Все три съедят.

— Но у нас дома мышей нет.

Кот замурлыкал, вытягивая коготки.

— Уж и пошутить нельзя.

Папа проснулся. В каюте никого не было. И рукописи на столе не было. Видимо, мама убрала обратно в чемодан. А, возможно, прибежали мыши и утащили.

Дождь прошел. Тяжелые волны, гулявшие по реке, успокоились, затихли. Выглянуло солнце, и река сразу ожила, заиграла бирюзовым, зеленым, желтым, словно что-то засветилось с глубины ее.

Палуба мгновенно высохла, начала нагреваться.

Повеселевшие пассажиры выходили из своих кают.

— Вот и солнышко выглянуло! — говорили они, как будто непогода длилась целый месяц.

Зойка, прищурившись, глядела в небо.

— Даже ни одной тучки не осталось. Куда они все уплыли?

— На север, — сказал Родька. — Может быть, даже к океану.

— А дальше куда?

Топало тоже глядел в небо, бесконечное, бездонное. Что он там видел? Пустое пространство или скрытую от нас жизнь?

Где-то далеко-далеко Топало услышал тонкий звук полета. Он выделил его из множества других звуков, наполнявших мир. Это летела стрекозка Майка, чтобы сообщить приятную весть: бабушка Дуся накосила для козы Маньки большой воз сена.

Топало встал рано утром. Луна уже поблекла, но все еще держалась на небосклоне. Она бросала неяркий свет на снежную равнину, которая расстилалась до самого леса.

В доме все еще спали: бабушка Дуся, Зойка, пес Бакай, коза Манька. Только кот Филимон проснулся, расправил коготки и снова сжал. Он хотел было спросить: «Куда ты спозаранку собираешься, наш домовой?» Даже первое слово произнес: «Куда». Но оно прозвучало невнятно: вроде «куд-д… куд… ф-ф-ф…» И еще непонятно что. Кот Филимон даже не понял и тут же снова заснул.

А домовой Топало вышел из дома. Полнолуние было его любимым временем. Ничего, что луна уже поблекла. Домовой любил даже блеклую луну.

К тому же он рано встал не для того, чтоб просто прогуляться. У него дела по хозяйству. Кому надо, пусть те спят. А ему необходимо привезти сено с поля для козы Маньки. Вот обрадуются коза Манька и бабка Дуся, когда увидят у ограды целый воз.

Зойка, между прочим, очень любит прыгать с крыши на сено. Но он этого не позволит. Прыгай в снег, если хочешь. Не сено жалко, а козу Маньку. Что она будет есть?

Домовой Топало шел в поле, где стоял стожок сена. Он бурчал себе под нос про козу Маньку, кота Филимона, Зойку. Спят лежебоки.

В руках у него были две жердины. Не первый год, знал, как сено возить.

Стожок сена еще с лета был наметан недалеко от дома, километра два. Топало шел, смотрел на луну и посвистывал. Ах, жаль, что в деревне Кутузы никого не осталось из его друзей.

Где они, домовые? Куда делись: Возюкало, Хитрило, Вертило… И от Думало нет никаких известий, с тех пор, как они повидались на пристани Ключи.

Было тихо. Деревья стояли в куржовине. Небо ясное до каждой звездочки.

Топало так засмотрелся на природу, что сел в сугроб.

«Никто из людей не знает, откуда они взялись, — размышлял он. — А откуда мы, домовые, взялись и куда делись?» — и Топало посмотрел на далекую звезду, тускло мерцающую у горизонта.

Ладно, посидел, поразмышлял и хватит. Пора за работу. И Топало зашагал к лесу.

Вот и стожок сена, который они метали с бабкой Дусей. Он несколько раз обошел вокруг него, посооброжал, как лучше жерди подсунуть. Сообразил.

Очень удачно подсунул одну жердь под стожок, воткнул вторую. Но вторая пошла куда-то вкось. И в этот момент вдруг кто-то как закричит:

— Ой, ой, ой!

Топало опешил.

— Ой, ой, ой!

— Это кто? — спросил Топало, выбросив жердь в сторону.

Из стога вылезло существо, все облепленное сеном. — Ха, да никак чертенок!

Да, это был чертенок. Он тер нос, изображая, что плачет. Топало взял его за шкирку, приподнял, стряхивая сено.

— Ой, ой, ой! — снова завопил чертенок.

— Это ты! Я тебя сразу узнал! — сказал Топало, тряся чертенка.

— Кто я? — спросил чертенок.

— Забыл! Не ты ли залезал во хлев к нашей корове? Чуть от страха она не умерла! Потом давай хныкать, что ты сирота. Мы, домовые, тебя пожалели, краюшку хлеба дали и отпустили. А что ты, нечистая сила, сделал? Украл лошадь и чуть не загнал ее, бедную! Бедная, бедная лошадь!

— Я еще маленький, — тихо сказал чертенок. — К вашей корове не лазил.

Топало задумался. Ведь и правда: Уж коровы-то у них давным-давно нет, и домовые разбежались неизвестно куда. Да ведь в это время и бабка Дуся девчонкой была! Да, лет пятьдесят назад это было.

— Уж больно ты похож, — сказал Топало, все еще подозрительно рассматривая чертенка. — Уж не твой ли родной отец тогда был?

— Не знаю, я сирота.

— Вот-вот, он то же самое говорил! Одинаковая у вас повадка — чертовская! А чего ты в стогу делал?

— Ночью некуда деваться, вот в стог и лезу! Холодно! Ой, холодно! — чертенок стал дрожать. — Где я сейчас ночевать буду?

— Там, где все черти, — ответил Топало.

— А где они? — спросил чертенок. — Я — сирота. Не знаю, где родился. Ни одного черта вокруг нет.

— Совсем ни одного?

— Один есть! — прошептал чертенок и оглянулся. — Его зовут Лысый черт.