В прихожей длинно зазвонил телефон. Иван Егорович торопливо поднялся и босиком ступил на холодный пол. Звонила междугородная. «Будете говорить с Куйбышевом», — сообщила телефонистка.

— Але, але! — бился в трубке искаженный хрипотой голос. — Это вы, папа? — Он понял, что звонит Илья.

— Да, да, слушаю…

— Татьяна уже у вас?

— Спят они с Димитрием.

— Извините, что так поздно беспокою, папа. Она вам рассказала, чего натворила?

— Это ваше с ней дело… Я вам не судья…

— Нет, папа, она ваша дочь! — взвился в трубке голос зятя, который так же, как и Димка, шариком катал букву «р». — Уговорите ее выбросить дурь из головы!.. Пусть возвращается домой! Вы же мудрый человек, жизнь прожили! У вас тоже были дети!..

Надрывный крик зятя ожесточил Ивана Егоровича, и он сердито закричал в трубку:

— Я мужиком был всю жизнь, а не бабой! Слюней не распускал!

— Простите, папа… — сразу сник зять. — Нервы у меня сдают… Почти каждый день трудная операция…

— Позвать, что ль, Татьяну? — уже спокойнее спросил Иван Егорович.

— Да, да, обязательно! Скажите, что я очень прошу…

— Подь сюда, Татьяна! — позвал отец и, не услышав ответа, повысил голос: — Не спишь ведь, чего прикидываешься!

— Не сплю, — спокойно сказала Татьяна, беря из рук отца трубку.

— Я же тебе все сказала, Илья. Зачем ты устраиваешь эти психологические эксперименты среди ночи? Правильно тебе сказал папа: стань же наконец мужчиной! Назло мне женись на молодой и красивой. За тебя всякая пойдет…

Муж, видимо, что-то говорил в ответ, Татьяна нетерпеливо перебивала его, потом заявила:

— Ну, хватит мелодрамы, Илья! Мы разбудили Димку. Если хочешь, во время зимних каникул приезжай к нему в гости или забери его на неделю к себе… — и положила трубку.

Лежа на своей неудобной раскладушке, Иван Егорович слышал, как дочь чиркала спичкой, прикуривая сигарету, почувствовал терпкость табачного дыма, которым потянуло из комнаты, и отчетливо понял, что судьба Татьяны всерьез надломилась. Что не вздорный это ее каприз, не случайная размолвка с мужем, а самый настоящий крах ее семейной жизни.

«А ведь от Сергея Урманова Танюшка бы не ушла…» — с легким оттенком злорадства подумал Иван Егорович.

Тут припомнились ему скорбные дни апреля шестидесятого, когда хоронили в Севастополе отставного каперанга Прокофия Нилыча Урманова. На поминках обнаружилось, сколько уважения людского заслужил бывший матрос с миноносца «Твердый», старый большевик, соратник Сергея Лазо, потом командир корабля возрожденного Тихоокеанского флота. Тесным-тесно было в просторной его квартире, а посередке поминального стола лежала груда телеграмм со всех концов страны нашей. Вместе с Иваном Егоровичем и Татьяной Трофимовной Русаковыми проводили в последний путь Нилыча оба их сына, только вот дочь Татьяна не осмелилась приехать, хотя и ей отбивали телеграмму.

А Сергей, видать, ждал ее, все смотрел на Русаковых и не решался спросить о Татьяне. Все не мог забыть безответной своей любви. Был он тогда капитан-лейтенантом, а нынче, Андрей написал, ходит во вторых рангах, скоро крейсер получит под свое командование. Умом и характером пошел весь в отца, жаль, что в личной жизни парню не повезло. Женился было на очень пригожей, говорили, да недолго пожилось ему с молодой супругой…

Иван Егорович сердито заворочался на скрипучей раскладушке, потом попросил вполголоса:

— Дай-ка и мне сигарету, Татьяна.

— Тебе нельзя, папа, — сухо откликнулась дочь. — И не уговаривай меня, я все-таки врач.

Спуск на воду корабля большой праздник для завода. Именинниками чувствуют себя все — от директора до слесарного ученика. Но главный именинник, конечно, строитель. Потому-то вырядился нынче Павел Иванович Русаков в лучший свой костюм, прикрепил на левой стороне пиджака орден Трудового Красного Знамени и две медали.

Шура, жена Павла, заботливо отутюжила брюки, хотя и не преминула заметить:

— Опять костюм послезавтра в химчистку тащить, ведь обязательно заляпаешься…

— «Горделивый» толкаем со стапеля, женушка! — обнял ее Павел. Такого корабля еще на свете не бывало, а ты — химчистка!

— Не серчай, Павлуша, я же просто к слову, чтобы поберегся… Я так рада за тебя, умница ты мой! — Жена ласково погладила его гладко выбритую щеку.

— То-то же…

— Андрей с Сережей приезжают на спуск? — спросила Шура.

— Про Андрея не знаю, а Сережа обязательно будет. Корабль на воде не может быть без командира!

— Уговори его у нас остановиться. В Юриковой комнате поселим.

— Попробую, мать, только ты его знаешь, он на садовой скамье переночует, чтобы никого не побеспокоить. Да и номер Сереге заказан в нашей заводской гостинице.

— Все одно уговори!

— Попробую, мать. А теперь целуй меня и отправляй!

Возле подъезда Павла Русакова ждала машина. Шофер Вася, недавний флотский старшина, по случаю праздника надел матросскую форменку с темными квадратиками на месте споротых погон.

— Двинули помаленьку, Василек, — сказал Русаков, устраиваясь на переднем сиденье.

— Вы который корабль спускаете, Павел Иванович? — вырулив на прямую улицу, спросил шофер.

— Такой самый первый, браток… — ответил Русаков и усмехнулся, припомнив, с какой робостью изучал тактико-техническое задание на постройку «Горделивого». Жутковато становилось от мысли, что надо создавать технический шедевр. Ни дать ни взять настоящий завод-автомат на плаву, со своей электростанцией, конвейерными линиями, счетно-решающими устройствами. Один впечатлительный журналист назвал будущий крейсер «Авророй» военно-технической революции на флоте. Громко, конечно, но сравнение это не так уж далеко от истины…

— А я на подлодке служил. Рулевым-сигнальщиком… Оттого вот и теперь баранку кручу…

— Лодки тоже отличные корабли. Призраки глубин — так, кажется, называли их в первую мировую войну. Тогда они на самом деле были почти неуязвимы. Только для нашего крейсера эти призраки страшны не будут, он их за много миль обнаружит. И тогда придется спасаться им, а не ему…

— Так уж и спасаться, — недоверчиво хмыкнул Вася. — А если у них дальноходные торпеды?

— Хоть ракетоторпеды, все равно я бы им не позавидовал.

Вася хотел было возразить Русакову, но раздался прерывистый свисток автоинспектора, который красноречивым жестом приглашал автомашину на обочину.

— Я извиняюсь, товарищ депутат, — козырнул Русакову милиционер, увидев эмалевый значок на лацкане пиджака. — Но ваш водитель нарушил правила. Совершил двойной обгон…

— Там же какая-то инвалидная коляска стояла… — попытался оправдаться Вася.

— Коляска тоже самодвижущееся средство, — строго оборвал его инспектор. — Ваши права, товарищ водитель!

— Послушай, друг, — по-простецки обратился Русаков к милиционеру. Ты нас не огорчай сегодня. Праздник у нас на заводе — новый корабль со стапеля сходит. В следующий раз ты его вдвое строже накажешь. Лады?

— Так вы с судостроительного? То-то туда городское начальство направилось… Ладно, по такому случаю дырку в талоне колоть не стану. А вот номерок запишу на память. Смотри у меня, — погрозил он пальцем шоферу. — Снова попадешься — не отвертишься!

Дорожный инцидент ничуть не огорчил Русакова. Он дружески потрепал шофера по плечу.

— Ничего, Василек, бывает. Это я тебя отвлек. Машину поставишь, приходи на стапель. Я тебя приглашаю.

— Спасибо, Павел Иванович.

До начала рабочего дня оставалось еще более получаса, но в заводоуправлении было людно. Русаков направился прямо к директору.

— Сам уже здесь? — спросил он секретаршу.

— Полон кабинет гостей, — кивнула та на обитую коричневым дерматином дверь. — Велел вам сразу заходить.

— А вот и герой дня пожаловал! Не торопишься, Пал Иваныч!

— Кто долго запрягает — быстро едет потом, Константин Сергеевич!

Директор, невысокий и худощавый (начальственным был у него только голос, басовитый и раскатистый), представил Русакова гостям. Тот с удивлением увидел среди них старшего брата Андрея в новенькой, совсем еще не обмявшейся адмиральской тужурке.