С отцом он увиделся в победном сорок пятом, когда тот приехал навестить сына.

Гордо ходил Сергей по улицам Тбилиси рядом с увешанным наградами капитаном второго ранга, самым близким в мире человеком. Не знал он тогда, что не меньше гордился и отец, шагая бок о бок с угловатым и нескладным нахимовцем.

Двое товарищей, окончившие нахимовское так же, как и он, с отличием, выбрали старинную кузницу морских кадров — училище имени Фрунзе в Ленинграде, он же подал заявление в Черноморское высшее военно-морское имени Павла Степановича Нахимова, чтобы жить рядом с отцом, который командовал подразделением кораблей.

— Где же вы, Сережа? — вернул его к действительности встревоженный голос Миронова. — Мы уже забеспокоились, не подвернули ли вы ногу, случаем. Остальные возле леска поджидают, а я вот решил вернуться…

— Спасибо, Мирон Алексеевич, со мной все в порядке. Просто задумался немного.

К рейду порта Гавана «Новокуйбышевск» подходил в полдень.

Ярко светило большущее оранжевое солнце, и под его лучами гребни мелких волн искрились и сверкали, словно обсыпанные слюдяными блестками.

Татьяна стояла на крыле мостика и, вытянув шею, смотрела в бинокль на поднимающуюся из воды первую в своей жизни заграницу. Возле нее опирался на поручень добровольный гид Ян Томп.

— Что это, памятник — высокая граненая стрела? — спросила Татьяна.

— Видимо, обелиск Хосе Марти, апостола революционной борьбы кубинского народа, — ответил Ян, у которого бинокля не было.

— А небоскреб с башенкой на крыше?

— Наверно, отель «Хабана Либре» — «Свободная Гавана».

— А что за статуя в стороне на высоком берегу?

— Благословляющий Христос. Его воздвиг последний диктатор Батиста, но господь не благословил его диктатуру, — усмехнулся Ян.

— А какие-то бастионы напротив, похожие на Севастопольские равелины?

— Это старинная испанская крепость Эль-Морро, осколок средневековой «империи незаходящего солнца» короля Филиппа.

— Взгляните, Ян, какой знакомый купол! Мне кажется, я его уже где-то видела, — сказала Татьяна, протягивая бинокль.

— Ну это уже век нынешний, — сказал Томп, посмотрев в указанную сторону. — Точная копия американского Капитолия. Янки построили ее на чужой земле, чтобы чувствовать себя как дома. Теперь это музей Национальной академии наук.

Загромыхала якорная цепь, судно разок-другой дернулось и остановилось, медленно уваливаясь кормой под ветер.

— Тэн тайм! — озорно подмигнув им, крикнул мелькнувший на мостике Рудяков. — Команде снимать штаны и жариться на солнце!

— Что он сказал? — не поняла секонда Татьяна.

— Он говорит, что мы встали в очередь к причалу, а пока будем загорать здесь, на рейде.

— И долго?

— Трудно сказать, — наморщил нос Ян. — Смотря сколько судов стоят сейчас под разгрузкой. У кубинских товарищей свой взгляд на некоторые проблемы. Они не спешат механизировать погрузочно-разгрузочные работы, чтобы занять побольше людей, дать им, как говорится, кусок хлеба. Революция у них молодая, проходит через болезни роста…

Часов в шестнадцать небо стали обкладывать невесть откуда взявшиеся грязно-серые облака, а чуть погодя хлынул тропический ливень. Он хлестал всего несколько минут, но успел остудить раскалившиеся на солнце судовые надстройки. Так же неожиданно, как и появились, облака растворились, и небо вновь засияло голубизной, по нему величаво катилось к волнам приостывшее солнце.

После ужина собрались на общесудовое совещание. В просторной столовой было прохладно, кондиционер трудился исправно. Ему помогали два больших вентилятора, закрепленные на подволоке, нагнетавшие в помещении легонький приятный ветерок.

— Поздравляю вас, товарищи, с благополучным прибытием, — сказал капитан Сорокин. — За кормой почти шесть тысяч миль, три недели плавания через Атлантику. Каковы же итоги? С погодой, надо сказать, повезло, она нас баловала. Механизмы работали надежно, груз доставлен в сохранности, все мы, — капитан сделал паузу и глянул на сидевшую во втором ряду Татьяну, — все мы живы-здоровы. Осталась разгрузка-погрузка — и айда дальше!

После капитана выступил помполит Воротынцев и подвел итоги соревнования за первый отрезок рейса. Под бурные аплодисменты «маслопупов» и шики недовольных вымпел победителя вручили второму механику Яну Томпу.

— У меня есть предложение, товарищи! — утихомирив аудиторию поднятой вверх рукой, сказал Томп. — Давайте передадим все наше сэкономленное топливо кубинцам! В порядке социалистической взаимопомощи!

— Было бы чего «перетавать купинсам», — передразнил его кто-то. — Это же капля в море.

— Для них каждая капля — капитал! У них экономическая блокада, покосился на крикуна Томп.

Первый помощник растерянно смотрел на капитана. Тот неторопливо поднялся из-за накрытого красным сукном стола.

— А ведь мысль очень правильная, — сказал Сорокин. — Когда-то и у нас каждый вагон угля, каждая тонна нефти были на вес золота. Думаю, в пароходстве нас поддержат…

После собрания в коридоре капитан тронул Татьяну за локоть.

— Ну что, доктор, к санитарной инспекции готовы?

— Вы же сами говорили: в экипаже все живы-здоровы, — улыбнулась она. — Только вот долго ли без дела простоим? Кто-нибудь может и расхвораться со скуки.

— Ничего, доктор, ваш капитан, чай, не первый год торчит на мостике. Утром спущу катер и пойду к портовым властям улаживать наши дела. Яна Томпа возьму с собой, у него здесь немало знакомых.

Назавтра возле борта затарахтел движок катера, по трапу в него спустились одетые в форменные рубашки с погонами капитан и второй механик.

— Привезу вам гостинец, доктор! — махнув Татьяне рукой, пообещал Ян.

Возвратились они на судно перед ужином, оба слегка навеселе, в руках у Томпа белел объемистый бумажный сверток.

Вскоре механик постучался в дверь лазарета.

— Презент специально для вас, — сказал он, кладя на стол два больших кокосовых ореха.

— Спасибо, Ян, — зарделась Татьяна. — Я даже не представляю, что с ними делать.

— Расколоть и выпить сок или натирать им лицо перед сном, говорят, кокосовый сок хорошо освежает кожу.

— А вы сами пробовали? — улыбнулась она.

— Мою дубленую шкуру уже ничто не размягчит, — рассмеялся Томп, потом, спохватясь, вынул из кармана два письма: — Это вам еще один подарок.

Татьяна схватила конверты и умоляюще глянула ему в лицо. Поняв, Ян торопливо вышел.

Отец писал, что Димка вернулся из Куйбышева повзрослевшим и окрепшим, теперь гарцует во дворе с московскими приятелями. На свадьбу племянника Игорехи отца приглашали, только приболел он в ту пору, оттого и не поехал. Невеста работает на заводе вместе с Павлом…

Другое письмо было от Ильи, послано оно было гораздо раньше отцовского. «Ты очень правильно поступила, что ушла в загранплаванье, писал бывший муж. — У тебя теперь есть возможность подумать обо всем, что произошло, и понять, что примирение — единственный путь к счастью нашего сына…»

Татьяна прочла письмо до конца лишь потому, что в конце листочка синели крупные Димкины каракули: «Мне у папы хорошо. Мамочка, я тебя очень-преочень люблю!» В порыве нежности она осыпала сыновние каракули поцелуями.

Спустя неделю «Новокуйбышевск» ошвартовался к одному из причалов порта, и на его палубе появились веселые кудрявые мулаты. Началась неторопливая разгрузка.

Стивидор, молодой парень в зеленой, выцветшей на плечах от пота гимнастерке, которого все называли по имени — Армандо, прилично владел русским:

— Коммерческий техникум, Ленинград, — любезно объяснил он Татьяне. Корабельный врач его явно заинтересовала, он часто стал попадаться Татьяне навстречу. — Если вам покрасить волосы, вы станете настоящей испанкой, польстил ей Армандо.

— Мне больше нравится быть русской, — улыбнулась Татьяна.

— Среди русских женщин тоже много настоящих красавиц! — показал ей все тридцать два перламутровых зуба стивидор.