Вполне вероятно, что в других семьях уже все по-другому, но в нашей семье День Победы и до сих пор почитается как самый великий праздник. И это вполне объяснимо: оба моих деда воевали, причем оба в авиации. Один был летчиком, командиром звена в легендарной эскадрилье «Нормандия, другой — политруком авиаполка, гвардейцем. Оба — герои Советского Союза, причем дед из легендарной эскадрильи — кавалер ордена Почетного легиона. Этим орденом его наградили совсем недавно в Эльзасе, в день юбилея полка.

Воспоминания о войне, письма с фронта, парадные мундиры с орденами и медалями, военные песни, фильмы — все это всегда составляло неотъемлемую часть великого праздника Победы.

Я стала переводчицей французского языка только благодаря Жан-Пьеру Ласкаре — наверное, самому общительному летчику французской эскадрильи, который переписывался с дедом всю послевоенную жизнь, пока не был похоронен на кладбище Пер-Лашез. Английский я выучила параллельно и, честно говоря, никогда не чувствовала к нему такой нежности, как к французскому. Что еще волнует меня в День Победы? Фильмы о войне. Наивные, снятые в павильонах Алма-Атинского Дворца культуры в сороковые годы, назидательные послевоенные и реалистичные фильмы семидесятых.

Один из них почитаем в нашей семье по сей день. «Прикрой, атакую!» — кричал комэск своему ведомому, и эта команда заставляла моих стариков вздрагивать даже спустя сорок лет после окончания войны.

«Запомни, внучка, все, что ты здесь видишь, — истинная правда. Такой была НАША война», — убежденно говорили деды спустя полтора часа напряженного вглядывания в экран — все равно в который раз.

Надо же было такому случиться, что в этом году мой шеф пожелал проводить переговоры в бизнес-центре серебристой столицы Британской Колумбии, в городе Ванкувере, именно девятого мая! Стоит ли говорить, что я всеми силами пыталась отказаться от поездки? Однако это только подлило масла в огонь, и шеф, у которого в жизни нет ни праздников, ни будней, а есть сплошной день под названием «бизнес», строго-настрого приказал мне прилететь самым неудобным рейсом, чтобы сразу же начать переговоры. Сам он прибывал в Ванкувер частным самолетом из Нью-Йорка — комфортабельно и культурно.

После многочасового перелета над Атлантикой я судорожно зевала и никак не могла сосредоточиться. Шутка ли — в Москве четыре часа утра, самое время поспать, а здесь уже три часа дня! Два раза я переспросила, пока осознала вопрос таможенника, едва могла сформулировать название гостиницы для водителя такси и, мертвая от усталости и смены часовых поясов, разрешила портье схватиться за мой чемодан и водрузить его на пустую золоченую тележку для багажа.

— Is that all your luggage? Est-ce que c'est tout votre bagage? — В вопросе портье мне послышалась издевка. Его широкое лицо с задорным носом уточкой и чуть опущенными вниз уголками глаз вот-вот готово было расплыться в улыбке.

— Да, у меня только один чемодан, — сообщила я, — я даже могу донести его до номера самостоятельно.

Но портье уже катил тележку к лифту, и мне ничего не оставалось делать, как величественно следовать за ним по широкому мраморно-пафосному холлу роскошной пятизвездочной гостиницы. Я знала, что портье любят одиноких леди, путешествующих налегке; надо просто вцепиться мертвой хваткой в чемодан или саквояж, а потом стоять с постной миной в номере отеля, ожидая, когда непрактичная дама выудит из сумки крупную купюру (кому охота идти менять деньги в ближайшее отделение банка?). Я знала этот старый трюк и, надо же, попалась на него сама! Объясняю это только усталостью и... лицом портье, до неприличия казавшимся мне знакомым. Тренированное ухо давно уловило акцент, но в Канаде много эмигрантов. Настоящий рай для гастарбайтеров!

— Merci, madame, — портье низко склонился над моей рукой, цепко выхватив из нее купюру, — если вам что-нибудь понадобится... Si vous volez...

— Thank you, — я бесцеремонно оттесняла улыбающегося наглеца к двери, — ничего мне не понадобится!

Наконец-то можно броситься на широкую кровать! Как хорошо, что у меня есть еще три часа до приезда шефа! Уже засыпая, я вяло подумала о том, что надо обязательно распаковать чемодан, а потом перед глазами возникло лицо портье. Еще приснится! Нет, он определенно кого-то напоминает!

Разбудил меня настойчивый звонок телефона: шеф сообщил, что он уже прилетел и что ждет меня через час в баре отеля, после чего мы отправимся на деловой ужин. Я взглянула на часы, произвела подсчет и определила, что в Москве сейчас вот-вот должно наступить утро девятого мая. К параду оба деда обязательно встанут, будут смотреть, переживать.

А я здесь, в Ванкувере. Ладно, сейчас быстро распакую чемодан (надеюсь, что костюмы не помялись), приму душ, быстренько уложу волосы, чуть-чуть косметики — и готова!

Спустя час я, надушенная и бодрая, восседала на высоком табурете у барной стойки и попивала апельсиновый сок.

— Привет! — Шеф плюхнулся на соседний табурет и махнул рукой мордатому бармену: — Один скотч, плиз!

— Как долетели? — вежливо осведомилась я. Он сморщился:

— Болтанка! Жуть! Как в Москве?

— Праздник! — многозначительно заметила я.

— Да? — Он рассеянно покрутил картонный кружок под стаканом.

— Что нам предстоит? — предпочла я перейти на деловой тон.

Шеф нахмурился и стал излагать суть проекта, о котором нам предстояло беседовать с канадскими партнерами, но я не слышала его. В баре появился тот самый портье, который так галантно доставил мой чемодан в номер. Теперь, без униформы, он выглядел проще и моложе. Он махнул рукой бармену, тот перегнулся через стойку, подставил свое волосатое ухо, в которое портье что-то жарко застрекотал. Бармен выслушал эту тираду, величественно кивнул и повернулся к новому клиенту. Портье отошел, и снова его профиль показался мне удивительно знакомым.

— Вы меня слушаете? — Шеф с недоумением смотрел на меня. Я сделала строгое выражение лица и кивнула.

Когда шеф увлечен, он может повторяться бесчисленное количество раз. Сейчас он загорелся новой идеей, ради воплощения которой мы и прибыли в Ванкувер. Шеф убежден, что в России с переработкой леса дела обстоят совсем плохо. Где можно набраться опыта? Первая поездка в Канаду состоялась три месяца назад, после которой он не спал, не ел, мотался по стране, скупал акции давно стоящих предприятий лесоперерабатывающей промышленности.

«Продукция лесной переработки — это high tech, — шеф назидательно поднимал палец, — мы практически отдали этот рынок Китаю, Швеции. Лесное хозяйство надо восстанавливать». Сегодня мы вплотную приблизились к реализации этой идеи: нас пригласил на обед один магнат канадской лесоперерабатывающей промышленности, отдающий свое устаревшее оборудование в лизинг. Нас предупредили, что обед в особняке магната будет деловым, поэтому наряжаться не стоит.

— Смотрите, — шеф качнул бокалом в сторону высокого худощавого мужчины, сидевшего за столиком, — да ведь это Жан-Жак!

— Точно, он, — подтвердила я, чувствуя приятное покалывание в области солнечного сплетения.

Жан-Жак единственный человек, к кому мой шеф относился по-дружески, жизнелюбивый, вечно молодой, подтянутый и невероятно обаятельный, тоже увидел нас и сделал приглашающий жест к своему столику.

— Пойдем, поболтаем немного, — скрывая радость, пробормотал шеф.

Когда-то Жан-Жак заразил шефа любовью к яхтам, и теперь, где бы они ни встретились, разговор неизменно протекал в русле обсуждения достоинств и недостатков различных плавсредств.

— А вы все хорошеете. — Галльский шарм Жан-Жака, обращенный на меня, всегда производит нужный эффект. Я почувствовала, что немного краснею и становлюсь красивее от восхищения, сияющего в глазах нашего французского друга.

— А вы выглядите как настоящий капитан. Где ваша прекрасная яхта? — Я с удовольствием рассматривала темно-голубой блейзер Жан-Жака, похожий на капитанский китель.