Слезы жгли глаза, разъедая слизистую, как кислота. Найджел решительно поднялся, прошел по проходу, повернулся и зашагал обратно. Сегодня худший день в его жизни, и он еще не закончился. Найджел ощущал себя гонцом, разносящим по стране дурные вести. Сначала заехал ко второй сестре Джулии, тоже живущей с мужем в Лос-Анджелесе, потом прибыл в Сан-Франциско, пересказал печальные новости матери и младшим братьям, посадил их в самолет и отправил в больницу. А оттуда — в Нью-Йорк, несмотря на их нескрываемое осуждение. И вот теперь летел домой с пассажиркой, которая предпочитает спокойно почивать, чем разговаривать с ним.

А я, я сам хочу о чем-нибудь с ней говорить? — спросил себя Найджел. И тут же ответил: нет, не хочу. А хочет ли он разбудить ее?

Нет, решительно нет!

Он снова заходил по проходу взад-вперед, потом остановился около Джессики. Она до сих пор не пошевелилась. Лицо немного побледнело, вернее, посерело от усталости и тревог, но выглядело расслабленным. Пухлые губы чуть приоткрылись, напомнив ему розовый бутон.

Очевидно, она дышала ртом, потому что грудь не вздымалась и не опадала, как у дышащих носом.

Хватит, пора перестать строить из себя идиота! — одернул себя Найджел. Я же прекрасно знаю, как она спит. И все же не сдержался и кончиками пальцев прикоснулся к ее щеке.

Джессика вынырнула из спасительных глубин сна и обнаружила склонившегося над ней Найджела. Он был так близко, что она ощущала его дыхание. Их взгляды встретились — и прошедшие три года исчезли. Она снова смотрела в синие ледяные глаза, как тогда, после той близости, что сокрушила ее навсегда, и видела в них ненависть и презрение.

В ответ ее черные глаза затуманились слезами.

— Я тебя ненавижу, — страстно прошептала Джессика и замахнулась, чтобы изо всех сил ударить его кулаком.

— Ненавидишь? — Найджел с легкостью перехватил ее запястье и сжал в стальном капкане пальцев. — Да ты и понятия не имеешь, что такое ненависть, — возразил он. — Ненависть вот такая…

Рванув, он поднял ее с кресла и притянул к себе, впившись губами и зубами в ее рот и задушив крик ярости. Он целовал ее в гневе, он целовал ее в наказание, но сила его страсти потрясла Джессику. Она забилась, стараясь освободиться, но Найджел только сильнее прижал ее к себе, отпустил запястье и обнял одной рукой за талию, второй за шею.

Он упивался ее ртом, проклиная и ее, и себя.

Он целовал, и целовал, и целовал, пока Джессика не отказалась от борьбы и не задрожала.

Три года воздержания и причины его больше не имели никакого значения, ибо оба начали там, где остановились в прошлый раз, — в состоянии войны, когда использовали секс как оружие друг против друга.

Джессика скребла ногтями по его спине, впивалась пальцами в светлые волосы, их губы двигались, побуждаемые неутолимым голодом…

Вдруг поцелуй кончился так же неожиданно, как и начался.

Найджел отшвырнул ее от себя с такой яростью, что она, как тряпичная кукла, отлетела в кресло. Ошеломленная, потрясенная, лишенная способности думать и понимать, Джессика увидела, как он круто повернулся, прошел в конец салона к мини-бару, налил в бокал янтарной жидкости и тут же выпил одним глотком.

Ей хотелось кричать, осыпать его проклятиями за то, что он осмелился так хватать и целовать ее лишь ради того, чтобы показать, чья ненависть сильнее. Но губы стали такими непослушными и так дрожали, что едва ли ей удалось бы издать разборчивый звук. И Джессика опустила лицо в ладони, укрывшись рассыпавшимися волосами, и взмолилась, чтобы Найджел в запале ненависти не заметил, что она отвечала на поцелуй.

Тягостное молчание висело в воздухе до самого приземления. Пилот посадил самолет и открыл дверь, выпустив их в знойную калифорнийскую ночь.

Найджел оставил свой «мерседес» на ближайшей к зоне прилета парковке. Джессика сама открыла дверцу и села, не заботясь о судьбе своего багажа. Найджел швырнул сумку в багажник, с силой захлопнул его и занял водительское место. Единственное, что он сказал ей после поцелуя, — это то, что связался с больницей и перемен пока никаких.

Мимо замелькали знакомые пейзажи, и по мере приближения к городу Джессика начинала все больше и больше волноваться. И когда машина остановилась перед светлым, окруженным цветущим садом шестиэтажным зданием, так похожим на все больницы мира, она еле могла дышать.

Найджел затормозил и остановился. С трудом набрав полную грудь воздуха, Джессика заставила себя отстегнуть ремень и выйти. Она брела к входу на подкашивающихся ногах. Найджел догнал ее, но не сделал попытки поддержать или как-то прикоснуться.

Мне и не хочется, чтобы он дотрагивался до меня, сказала себе Джессика. Но в ту секунду, когда вошла в тихий больничный холл, сразу пожалела об этом. Найджел показал, где лифты.

Оказавшись в кабине, Джессика испытала странное, ни на что не похожее ощущение — словно вдруг стала чужой сама себе.

Наверное, Найджел что-то почувствовал, потому что тихо спросил:

— Ты в порядке?

Она кивнула, тяжело сглотнула, пытаясь протолкнуть вставший в горле плотный ком тревоги. Все тело напряглось в ожидании. Едва ли человек, никогда не бывавший в такой ситуации, смог бы понять ее ощущения. Кровь моментально отхлынула от лица и от кончиков пальцев.

— Не пугайся, увидев установленное вокруг Тэда оборудование, — счел нужным предупредить Найджел. — Это стандартная процедура в таких случаях: постоянно проверять все, что только можно проверить.

Он пытался подготовить ее. А она в ответ сумела только дернуть головой. Лифт остановился. Сердце Джессики начало колотиться с утроенной, удесятеренной силой, мешая дышать и думать.

Двери открылись с мягким шорохом, и перед ней оказался такой же холл, как и на первом этаже. Вся врожденная храбрость Джессики окончательно испарилась, и она поняла, что не может сделать даже единственного шага — заставить себя выйти из кабины. Лифт тихо звякнул, сообщая, что готов закрыться, и Найджел вскинул руку. Но не для того, чтобы дотронуться до нее, а чтобы удержать двери.

Он смотрел на нее, чуть прищурившись, но в это мгновение в синих глазах не было ни ненависти, ни презрения, одно только искреннее беспокойство.

— Я в порядке, — выдохнула Джессика. — Сейчас, только одну секунду…

— Сколько угодно, — ответил он. — Спешить некуда.

Некуда спешить?! Джессика с горечью подумала, что есть немалая вероятность того, что она уже опоздала.

Опоздала… Молодая женщина внутренне застонала. Опоздала, потому что столько времени старалась избегать Тэда. Опоздала, потому что даже после примирения продолжала держать его на расстоянии вытянутой руки, оставаясь отстраненной, холодной, вызывая в ответ постоянно нарастающее чувство вины…

Лифт снова звякнул и попытался закрыть двери, несмотря на мешающего ему Найджела.

Джессика собралась и заставила себя сдвинуться с места. И первой, кого она увидела, была миссис Скленнерд — мать Найджела, с искаженным от горя лицом.

Из глаз Джессики снова полились слезы, и дрожащим голосом она выговорила:

— Мне так жаль, миссис Скленнерд, так жаль, что Кэт… — И протянула руки к исстрадавшейся женщине.

Ей потребовалось время, чтобы понять: ее объятия нежеланны. Миссис Скленнерд принимала их, но только из вежливости. Джессика отпрянула, потрясенная внезапным напоминанием, как к ней теперь относится семейство Найджела, окинула взглядом молодых Скленнердов и увидела на их лицах выражение неодобрения и неприязни.

В этот момент Найджел подошел сзади и положил ладони ей на плечи, словно заявлял что-то своим жестом. Все посмотрели на него, потом одновременно опустили глаза.

— Направо, — тихо подсказал он.

Джессика двинулась в указанном направлении, потрясенная до глубины души тем, что даже в такое время ее отвергают, презирают… Повернув за угол, она ощутила облегчение, что встретится с тем неотвратимым, что ее ждет, не под осуждающими взглядами родни Найджела.

Они остановились перед дверью, постояли несколько секунд, потом он повернул ручку и слегка подтолкнул Джессику вперед.