Не вернется… Взрослые проблемы - куда от них деться? - табуном диких лошадей вихрятся вокруг тебя, яростно бьют в землю копытами, требуют… Иные задаются «на дом» уроки…
Урок математики
Офицер Р., вписавший в «дневник» начинающего замполита Тикунова «условия» первой задачи, в подробности не вдавался. Показал рукой широко, панорамно : вот застава, вот граница. Вверх и вниз не показал: забыл, наверное… Вверху было небо - неопределимо какое, а внизу земля, по которой отныне пролягут к границе тропочки нового замполита. Какими они будут? Кто возьмется судить заранее?..
Когда представляли личному составу, заметил: один с интересом смотрел, с любопытством, другой оценивающе, третий никак. А вон в чьих-то глазах промелькнула ирония. Иначе и быть не могло: как-никак, принимали в семью, прикидывали, на что способен,- жизнь ведь делить поровну, службу, не каравай.
Опыт прежний - все-таки еще в школе был бригадиром производственной бригады, в армии секретарем комитета комсомола части, затем инструктором, завсектором Белыничского райкома комсомола,- весь прежний опыт вдруг съежился под этими изучающими взглядами до размеров булавочной головки. Отчего-то додумалось: грядущее - чистый лист, куда никогда не записать ни строки. Неуютно стало…
После боевого расчета незаметно, по одному, подошли, окружили:
- А вы откуда родом, товарищ лейтенант? Чем занимались до службы? - вопросы один за другим»
Он отвечал по порядку и вразброс: родился в Николаеве, жил в Белыничах, женат, детей пока не густо, всего один, но, надо полагать, будут еще, работал в межколхозной строительной организации каменщиком, крановщиком, электромонтером, техником… Нет, гранильщиком алмазов, плотогоном и оленеводом не был, не успел.
Потеплело на душе: шутят, а это знак хороший.
Незаметно погас последний солнечный лучик этого первого на границе дня, принеся с собой теплую вечернюю прохладу и тишину. Но зажглась в душе, как звездочка на темном небе, робкая надежда: будет здесь дом родной, коллектив настоящий будет и, может, начнется новая биография,- биография пограничного офицера, политработника…
Наутро выяснилось: «энзе» - так сокращенно именовали начальника заставы - заболел. Сержант Голь, сообщивший об этом, помялся, да высказал, отчего-то стесняясь:
- Вы уж тут, в случае чего, на нас… Мы поможем.
Сколько потом в жизни Тикунова ни случалось событий, сколько бы воды ни утекло, крепко, как амулет, хранил это бесхитростное, душевное: «…На нас, мы поможем». Как музыкант, он каким-то чутьем безошибочно уловил главное во всем сложном механизме пограничной заставы: опора на коллектив. (Будущее показало, что он выбрал верный путь, приведший его, ныне капитана, обладателя знаков «Отличник погранвойск» двух степеней, к высокой награде - ордену «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени. Но об этом речь впереди.)
Тот же сержант Голь на первых порах взял над Тикуновым негласное шефство. Предупредил тех, кто избыток энергии расходовал на проделки: задумают шутки шутить с лейтенантом, будут иметь дело с ним. Поворчали обиженно, дескать, сами, что ли, не понимаем?
Неторопливость, которая внешне отличает Тикунова, может быть, и родилась в те первые, неимоверно напряженные дни? Помнится, когда на него вдруг свалилась уйма новых забот, он сдерживал себя: «Спокойно, не горячись, иначе сорвешься, А запаленный конь - не скакун».
Был момент величайшей ответственности, когда на своем первом боевом расчете объявил состав нарядов на охрану границы. Руки подрагивали, и противные холодные струйки текли из-под мышек по телу. Сержант Голь, помогавший Тикунову расписать наряд на сутки, стоял в привычном строю напрягшись, будто впервые: сопереживал. Тикунов провел боевой расчет до конца. Никто не смеялся, хотя, наверно, и было над чем.
Минул день, второй, третий, пока вышел на работу начальник заставы. После ребята говорили, будто видели, как у «энзе» на окнах иногда занавески подрагивали. Тикунов не проверял - не интересовало, и солдатам велел разговоры на эту тему прекратить.
Офицер дотошно проверял планы охраны границы, составленные замполитом. Проверял все, вплоть до мелочей: качество уборки помещений, выполнение графика хозработ, приготовление пищи, содержание вольер. Удивлялся - по лицу было видно - что не рухнуло тут ничего за его временное отсутствие, не развалилось, а наоборот, шло отлажено, четко. Хмыкал.
Тикунов не ожидал в свой адрес ни благодарности, ни одобрения. Устал. Словно три нескончаемых этих дня без отдыха держал на себе свод небесный. Едва сменился, уснул мгновенно. Снилось цветное и разное, про что только - не вспомнить. Зато помнилось другое. Как послали на сборы в отряд, на учебную заставу, как корпел над тетрадями, как подполковник Косарев, «сосватавший» Тикунова на границу, дотемна просиживал с ним в учебном классе за душевным разговором, а потом вдруг, пристально вглядевшись, спрашивал:
- А глаза отчего у тебя красные? Опять ночь делил пополам?
А что было потом? Потом была «математика», которая, к слову, никогда в жизни Тикунову не пригодится,- характер не тот. Сразу же после возвращения Тикунова со сборов «энзе» наладился в отпуск. На прощание пробормотал что-то вроде напутствия: «В сутках двадцать четыре часа, и все для службы. Постигай».
Те знания, что Тикунов успел получить в отряде, наложились на жизнь. Но края наложенного не совпадали, всюду выпирали острые углы, зазубрины, порой ранившие до крови. Зверю проще: он зализывает раны. А человек должен научиться - в этом суть всякого постижения - не получать новых. На то он и высшее создание природы.
Тикунов научился, хотя выпавшая на его долю дорога, начисто лишенная указателей, изобиловала крутыми подъемами и спусками. Хотя на самом ее конце, на финише, не стояли сияющие администраторы со значком «Турист СССР» наготове. Но он ее прошел - свою собственную дорогу: где ощупью, где напролом. И вынес оттуда капитал, который не обеспечивается ни золотом, ни прочим банковским эквивалентом, но который дороже богатств всех банков земного шара. Этот капитал - знания.
К тому времени у Тикунова уже огрубели в работе руки, окреп и без того не слабый организм; мозг - этот главный инструмент современного офицера границы, который поначалу отказывался работать, потому что едва не плавился от напряжения,- выучился быть гибким, покладистым, терпимым к любым перегрузкам. И пришел день, когда сержант Голь, пряча выпирающие наружу горделивые нотки, подвел итог:
- Вы, товарищ лейтенант, теперь знаете границу лучше меня. Поздравляю. Это посложнее прочих наука!.. Если что не так было, не взыщите. А мне скоро домой…
Душевный сержант, заботливый. Спасибо судьбе, познакомила. Тикунову и после всегда везло на хороших людей. Впрочем, точно ли это будет - везло? Как сказать… Волос к волосу, колос к колосу, а хороший человек - к человеку…
Вскоре вернулся из отпуска начальник заставы. Пока огляделся, подоспело направление на многодневные курсы, на учебу. «Интересный» получался график: «энзе» на заставе - ставим крестик, вне заставы - нолик. Крестики-нолики, крестики-нолики - вовсе не забавная, не детская игра…
Да и некогда было разбираться в ее загадочных правилах. Во-первых, потому, что служба - требовательная, как царица, переменчивая, капризная, как дитя,- поглощала все время, а во-вторых, годовая проверка была не за горами.
Застава, на которой Тикунов оставался за начальника, зама и самого себя, довольно легко прошла через испытания, показав при этом прочные стабильные результаты. Конечно, до вершины «пограничного Олимпа» далековато, но и такие достижения радовали: не с неба ведь сыпались, своим трудом добывались. Солдаты в эти дни именинниками выглядели, глаза поблескивали. Да и проверяющие офицеры отряда - секретарь парткомиссии подполковник Стерлядкин, капитан Белоконь и майор Гордиенко - как будто остались довольны. Гордиенко на прощание пожал руку замполита, сказал откровенно: