— Знаешь, что мне сейчас хочется? — спросила Майя.

Артур отреагировал адекватно: встал и подошел сзади, коснувшись губами волос на ее затылке. Он проделывал такое множество раз, прежде чем слегка подтолкнуть ее к краю постели на своей прежней квартире-пентхаузе: вот странно, та, старая квартира, идеально походила на обитель закоренелого холостяка, ничем не напоминая о семье, отдыхающей на благополучно удаленной Украине. Новая же, наоборот, была просто создана для семейной жизни. Для ранних подъемов, кухонных хлопот, проводов в школу с торопливыми поцелуями в щеку, ежедневных влажных уборок (дети не должны дышать пылью), проверок домашнего задания, совместных ужинов перед телевизором и осторожного секса после одиннадцати («Тише, дорогой, малыш проснется…»).

Единственное, чего не хватало тут, — это женщины. Женщины-матери, женщины-супруги, женщины — хранительницы очага, женщины в домашнем халатике и папильотках. Женщины по имени Майя Коневская — именно об этом говорили руки Артура, отяжелевшие на ее плечах. И его губы, уткнувшиеся в ее затылок.

Именно об этом. Беда только, что она сама не могла ответить тем же…

— Так что же ты хочешь? — спросил он.

— Поговорить с Гришей.

Артур со вздохом отстранился.

— Зачем?

— Мне нужно узнать, что он скрывает. У меня нет доказательств, но… Я видела его глаза, там, в школе, во время эксперимента. Видела его улыбку — Гоц в тот момент стоял у зеркала в вестибюле и смотрел на Гришу, а Гриша — на него и чему-то улыбался…

— В чем ты его подозреваешь?

— Упаси боже, — испугалась Майя. — Я просто хочу выяснить наконец. И успокоиться.

— Как знаешь.

Без лишних комментариев он отошел к окну, открыл форточку и крикнул:

— Гришенька! Зайди домой на минутку!

Ответа не последовало — все правильно, Майины сыщицкие изыскания ни в какое сравнение не идут со столь важным вопросом, как обороноспособность снежного укрепрайона.

— Ребята, — снова прокричал Артур. — Вы видели Гришу?

— А его нету, — ответили ему (Майя пригляделась: ага, тот мальчишка в пуховичке). — Мы уже и крепость построили, а он все не выходит и не выходит…

Реакция у Артура оказалась мгновенной. Майя успела ощутить лишь неясный укол беспокойства, а он уже хлопнул дверью и теперь летел вниз по лестнице, прыгая через три ступени, как был: в клетчатой ковбойке и джинсах. Майя рванулась следом, зацепив, однако, краешком глаза в окне мужской силуэт в черном распахнутом пальто — будто громадный ворон, предвестник смерти…

Человек убегал, удирал, улепетывал со всех ног, и она вдруг догадалась, куда он так спешит: к машине, припаркованной в конце улицы, к белой «Волге», удачно мимикрировавшей под окружающую среду. Майя не могла этого видеть, но ясно представила, как маленькая отвратительная обезьянка болтается там, на переднем стекле…

Значит, его отпустили, мелькнула запоздалая мысль. Школьного директора отпустили, и он приходил сюда. И теперь Артуру его не догнать, расстояние слишком велико…

— Гриша! — заорал Артур, выскакивая во двор.

— Он был здесь, — задыхаясь, проговорила Майя.

— Кто?

— Директор. Его машина…

— Гриша!!!

Артур живо обежал двор кругом. Майя на секунду растерялась, застыв у подъезда: неужели я не заметила… Нет, нет, Гоц был один, точно один, не прятал же он ребенка под пальто…

— Что случилось-то? — услышала она за спиной и обернулась. Старый знакомец, детинушка-новорусс медленно спускался по лестнице, перекатывая во рту жвачку и удерживая на поводке ротвейлера с дурацкой кличкой Кокос.

Майя досадливо отмахнулась, но тут пес неожиданно сильно дернулся в сторону и зарычал. Хозяин сплюнул и покосился на приоткрытую дверь в подвал.

— Опять, что ли, кошка подохла… Фу, я сказал!!! Совсем оборзели, третий замок крадут…

— Какой замок? — не поняла Майя.

— С подвала. А у меня там стройматериалы из Германии, мать их. За ними глаз да глаз нужен.

Майя вдруг ощутила холодок под сердцем. Позвоночник мгновенно покрылся отвратительно колючим инеем, почудилось: двинешься с места — и раздастся стеклянный хруст, будто кто-то наступил на елочную игрушку. Майя шагнула к двери, небрежно отодвинув пса — в другое время она ни за что не позволила бы себе подобной вольности, но теперь ей было наплевать. Она вошла в подвал, нашарила рукой выключатель, нажала на кнопку — без надежды, что свет загорится. Однако забранная решеткой лампочка под потолком вспыхнула, и Майя тотчас пожалела об этом.

Она обрадовалась бы, если бы весь мир в одночасье погрузился во тьму. Или если бы у нее самой отказало зрение — лишь бы не видеть маленькое, пронзительно беззащитное тельце на цементном полу, с выпученными глазами и вывалившимся наружу фиолетовым языком. И что-то до озноба знакомое, стянутое и завязанное узлом вокруг Гришиной шеи, полоску красного выцветшего материала, которая вызывала у нее безумную ассоциацию с новогодним маскарадом. И со сладко-восторженным чувством, с каким в детстве она заглядывала под елку в ожидании подарка… Сзади на нее налетел Артур — она обернулась к нему, изо всех сил пытаясь противостоять безумию, уперлась руками ему в грудь и закричала:

— Не входи сюда! Не смотри!!!

Прошлогодний, предновогодний сюжет повторялся, различаясь в несущественных деталях: школьный коридор в лунных полосах там — кабинет следователя здесь, снующие взад-вперед эксперты в обнимку с пожарными — и случайные прохожие за облезлой оконной решеткой, прохожие с озабоченными и все равно счастливыми лицами, понятия не имеющие, что на свете существует смерть…

— Где вы — там убийство, — озвучил эту мысль Николай Николаевич Колчин. — Вы сами-то себя не боитесь, Майя Аркадьевна?

«Боюсь, — чуть не ответила она вслух. — Боюсь, потому что чувствую: вокруг меня все умирают. Стоит мне появиться на школьном маскараде, стоит поднять бокал шампанского в пустом классе и чокнуться с собственным отражением в окне, стоит зайти поздравить с Новым годом близкого друга (то есть теперь я так его воспринимаю)… то есть произвести самые безобидные действия — и…

И это делает меня опасной — впору надеть на себя смирительную рубашку, попросить, чтобы зафиксировали на кровати и заперли на замок за дверью с окошечком».

— Почему он это сделал? — спросила она, собственно, ни к кому не обращаясь. — Мальчик его все равно не опознал — какой смысл убивать? Когда его отпустили?

— Вчера, — устало, почти брезгливо ответил следователь — видимо, ему до печеночных колик надоело отвечать на этот вопрос — вопрос, вполне способный положить конец его карьере.

— И даже не проследили за ним?

Он вздохнул.

— У вас какие-то прозападные представления… Чтобы за кем-то проследить, необходимы люди и техника. Чтобы получить людей и технику, необходимы основания. Если бы существовала хоть малейшая зацепка — я имею в виду участие Гоца в поджоге музея и убийстве охранника: отпечатки пальцев на разбитом шприце, кровь или бензин на одежде… Ничего.

После продолжительной паузы Майя робко спросила:

— Его еще не нашли?

— Ищем, — лаконично ответил Николай Николаевич. — «Волгу» засекли на выезде из города, приказали остановиться, однако он не отреагировал. Начали преследовать, Гоц выехал на проселок, застрял, бросил машину и убежал через лес. Все дороги перекрыты, ориентировки разосланы, так что далеко ему все равно не уйти. Он и сам это понимает, так что… Словом, я уверен, что он отлеживается где-то рядом, здесь.

— И что вы намерены делать?

— Осуществлять обычные розыскные мероприятия. Установим круг его родственников, знакомых, подруг, любовниц. Пошлем туда людей. Кстати, он может прийти к вам — вероятность, конечно, мизерная, но и исключать ее опасно. Пожалуй, я отправлю с вами Геннадия Алакина, вы не против? Вы должны его помнить, он подвозил вас…

— Не стоит, — возразила Майя. — Я все-таки не подруга и не любовница.

— И все же вам не нужно оставаться сейчас одной. Сходите в гости к Бродниковым, мой вам совет…