Ну, так и займемся вызовами. Каковы они? (рис. 32).

Рис. 32

Итак, вызовы могут быть атипичными и типичными.

Типичными являются вызовы, в рамках которых политический субъект должен отвечать на вопрос, какой должна быть его страна.

Типичные вызовы делятся на стратегические (в рамках которых субъект должен трансформировать бытие своей страны, менять ее целевой вектор); оперативные (в рамках которых субъект должен сосредоточиться на оптимизациях) и тактические (в рамках которых субъект должен добиваться элементарной управляемости, то есть упорядочивать бытие).

Атипичные вызовы связаны с пребыванием страны в ситуации между бытием и небытием. Они являются тем самым даже не стратегическими, а сверхстратегическими и должны предотвратить уход в это самое небытие.

Россия находится в ситуации атипичных вызовов. Это надо признать. И с этим надо работать.

Вместо этого говорится то, что очень приятно слушать, но что совершенно не соответствует реальности. Говорится о постреволюционном развитии. О каком-то переходном периоде (неизвестно, от чего к чему переходят и как может это длиться столь долго). А то и о национальном возрождении.

Но главное, что всем приятно слышать и что глубочайшим образом заводит в тупик, — это НАВЕДЕНИЕ ПОРЯДКА.

Нарушение порядка — свойство самых разных вызовов. Все они нарушают порядок в большей или меньшей степени. И люди чувствуют дискомфорт, конечно, от отсутствия порядка. И требуют его восстановления.

Однако СОБСТВЕННО задача наведения порядка может доминировать только в условиях типичных тактических вызовов. Даже в рамках типичных оперативных вызовов надо не наводить порядок, а заниматься довольно сложной оптимизацией. В рамках типичных стратегических вызовов надо менять целевой вектор (что абсолютно нетождественно ни наведению порядка, ни оптимизации, а во многом и противоречит оным). А уж в рамках атипичных вызовов говорить о наведении порядка просто крайне странно.

Но говорится только об этом. Почему? Потому что даже типичные оперативные вызовы уже требуют трансформации «чика» в «цык». Типичные стратегические вызовы требуют того же в еще большей степени. А атипичные вызовы — прерогатива «цыка», доведенного до стопроцентной концентрации.

Ленин после распада Российской империи, конечно, многим занимался. В том числе и наведением порядка (этим всегда все занимаются). Но вряд ли он был зациклен на этом или хотя бы считал подобное высшим приоритетом. Он в разгар эсеровского мятежа посылал военно-строительные отряды строить электростанцию. Он этот самый порядок если и наводил, то через утопию, а не напрямую. Он обещал новую жизнь, поскольку старую возненавидели и решили умереть. А он сказал: «Правильно, старая так ужасна, что ваше желание умереть мне понятно. Но я-то обещаю новую! НЕСЛЫХАННО НОВУЮ!»

Почему же восемь лет толчется вода в ступе наведения порядка? Потому что «чик» не хочет становиться «цыком». Он не трансформируется, а распухает. А будучи «чиком», он может делать только то, что ему положено. Его и держали в качестве «чика» на голодном пайке этого самого наведения порядка. Над ним и насмехаются: «Этот недоделанный субъект будет бесконечно наводить порядок вплоть до полной смерти страны».

Больше всего его враги боятся, что он станет «цыком». И понятно, почему. Потому что его «чикающее» состояние несовместимо с жизнью страны. И те, кто хочет смерти страны, хотят продлить это состояние любой ценой. Соответственно, у страны есть не только враги, которые просто хотят избавить бедняжку от любого бытия. Есть и враги, которые хотят длить «чикающее» нетрансформационное распухающее бытие и через это обеспечить удобную для них и гарантированную агонию («ликвидком»).

Сказав об атипичности вызовов, я просто обязан их перечислить. А заодно еще раз оговорить то, что я уже оговаривал в своем развернутом предисловии. Да и по тексту я это уже оговаривал несколько раз. И все же…

Либо-либо! Либо чекизм есть, либо его нет.

Если он есть — то он это самое движущееся социальное тело. С оболочками, ядром и всем прочим. В качестве такового он отвечает за происходящее в стране не административно и даже не профессионально, а социально и политически. То есть как класс, как макросоциальная группа.

Если же его нет, то на нет и суда нет. Есть профессионалы, и отвечать они могут только за то, что касается их профессии. Правда, их профессия касается безопасности государства. А вызовы, которые я описываю ниже, угрожают государству. И тем не менее…

Тем не менее профессионал всегда может сказать, что отвечает только за участок работы. А профессионал, тяготеющий к административной конкретике, — сказать, что он отвечает только за узкий участок работы. Но какой смысл спорить с профессионалом, если он по-своему прав? Есть ли чекизм как нечто, выходящее за профессиональные рамки? Или выводимое за эти рамки чем угодно — Игрой, Историей? Если он есть, то ответ на вызовы, которые я сейчас опишу, — его прерогатива. И тест на его, и только его, состоятельность.

Вызовы же таковы.

Вызов № 1 — очевиден и неумолим. Он на сто процентов атипичен. И называется «вызовом странной деиндустриализации».

Фактически речь идет не только о деиндустриализации, то есть о свертывании индустриального содержания российской цивилизации, но и о (как ни замысловато это слово) «депостиндустриализации». Потому что советский (кто спорит, что небезусловный!) градус бытия содержал в себе некое — условно постиндустриальное — начало. Оно было разлито во всем: в отношении к науке и знанию в целом, в социальном статусе интеллектуалоемких профессий, в культурном векторе, содержащем в себе ценность знания, и т. д.

Но оно было не только разлито по всему социуму. Оно содержало в себе и точки особой фокусировки. Хотя бы эти самые академцентры. Но и города типа «Арзамас-16» тоже. Интеллектуалоемкое начало стучалось в дверь политической системы («цыка»). Оно готово было трансформировать и «чик». По крайней мере, на все это уже не было табу. И, напротив, была высокая готовность к повышению концентрации указанного начала. Потом все рухнуло. Заводы остановились. Статус «постиндустриальных» профессий рухнул самым катастрофическим образом.

Если бы речь шла только об индустриальной материальной основе. То есть о самих этих заводах… Даже тогда вызов был бы атипичен и носил бы беспрецедентный характер. Но речь же шла и об инфраструктуре. О содержании жизни, так сказать.

Впрочем, не будем все сваливать в один вызов. И продолжим их перечисление, продвигаясь «от простого к сложному».

Вызов № 2 — декультурация.

Если чекизм существует в оговоренном мною смысле, если он как-то соотносит себя с проблемой власти в современной России (то есть претендует на статус класса), то тестом на это соответствие является его ответ на вызов стратегической декультурации. Этот вызов уникален. В том-то и главное, что он уникален! И что политические классы других стран мира (США, Европы, Китая, даже слаборазвитых стран Азии и Африки) на этот вызов отвечать не должны. А наш с вами феномен — должен.

Для уяснения сути я прошу феномен (а заодно и читателя) ответить на очень простой вопрос: не хочет ли он предоставить рынку (свободной конкуренции, стихии естественного отбора) расставить приоритеты не в Российской Федерации, а на собственном огороде?

Несомненно, читатель (а надеюсь, что и феномен) не согласится обеспечить на своем огороде равноправную конкуренцию между сорняками и огурцами с помидорами. Он пошлет куда подальше тех, кто ему это предложит, и будет сам пропалывать огород, помогая огурцам и помидорам победить сорняки.

А вот если не отдельному моему читателю, а всему действующему политическому классу предложат расставлять приоритеты с помощью рынка на бескрайних просторах Российской Федерации в сложнейших посткатастрофических условиях, — то как этот класс поступит?