Его отец, стыдливо посмеиваясь над c обственной доверчивостью, взял талисман, а сын с торжественным видом, но подмигивая матери, уселся за пианино и взял несколько внушительных аккордов.

— Я желаю иметь двести фунтов стерлингов, — четко и раздельно сказал старик.

Герберт сыграл туш на пианино, но он был прерван испуганным возгласом своего отца.

— Она задвигалась, — закричал он, глядя с отвращением на предмет, лежащий на полу. — Когда я произнес пожелание, лапка в моих руках завертелась как змея.

— Но денег я не вижу, — сказал сын, поднимая лапку и укладывая ее на стол. — И я готов спорить, что я никогда не увижу этих денег.

— Возможно, это тебе показалось, отец, — сказала жена, — взглянув на него с тревогой.

Он покачал головой: «Впрочем неважно, ничего страшного не произошло, но в любом случае я перепугался».

Они вновь уселись у камина, и двое мужчин докурили свои трубки. Снаружи ветер завывал все сильнее, и старик вздрогнул, услышав, как наверху хлопнула дверь. Воцарилась необычная и томительная тишина и она продлевалась до тех пор, пока старики не поднялись, чтобы отправиться спать.

— Я думаю, вы обнаружите деньги в большом мешке, который будет лежать посреди вашей кровати, — сказал Герберт пожелавший им спокойной ночи. — А наверху шкафа будет сидеть нечто ужасное, готовое прыгнуть на вас, как только вы возьмете эту нечестно приобретенную добычу.

На следующее утро зимнее солнце ярко освещало обеденный стол, и Герберт смеялся над вчерашними страхами. Вся комната приобрела прозаичную цельность, которой так не хватало ей прошлым вечером, и небрежно положенная грязная засохшая лапка на краю стола не внушала веры в приписываемые ей волшебные свойства.

— Наверное, все солдаты-одинаковы, — сказала миссис Уайт, — как вы могли только поверить в такую чепуху? Разве в наши дни могут сбываться желания? Да если бы они сбывались, разве двести фунтов стерлингов могли бы нам повредить?

— Разве, что если бы они упали с неба прямо на голову, — сказал шутливо Герберт.

— Моррис сказал, что такие вещи происходят так естественно, — сказал его отец, — что ты можешь объяснить их совпадением.

— Но не начинай тратить деньги до того, как я вернусь, — сказал Герберт, вставая из-за стола. — Я опасаюсь, что они превратят тебя в злого и жадного человека, и нам придется лишить тебя этих средств.

Мать рассмеялась, проводила его к двери, и проследив, как он пошел по дороге, еще рае посмеялась над доверчивостью своего мужа.

Веселое настроение не мешало ей заниматься своими делами, открыть дверь почтальону и довольно резко характеризовать некоторых майоров, склонных к выпивке, когда она обнаружила, что почта принесла счет от портного.

— Наверное, Герберт опять отпустит немало шуток, когда вернется домой, — сказала она когда сели обедать.

— Наверное, — отозвался мистер Уайт, наливая себе пива, — но при всем при том, я готов поклясться, что эта штука задвигалась у меня в руке, это так.

— Ты наверное подумал, что она зашевелилась, — сказала его жена.

— Я точно тебе говорю, что это было так, — ответил супруг. — Я совсем не думал об этом. Просто я… А в чем дело?

Его жена не отвечала ему. Она наблюдала за странными передвижениями человека, стоявшего снаружи, который нерешительно разглядывал их дом. Казалось, что он не мог набраться духу, чтобы войти. Соединив его в уме с двумя сотнями фунтов стерлингов, она обратила внимание на то, что незнакомец был хорошо одет, а его голова покрыта новой шляпой. Три раза он останавливался, не решаясь войти в калитку, и трижды возвращался назад, Четвертый раз он замер, держась рукой за калитку и, наконец, распахнул ее и пошел по дорожке. Миссис Уайт тотчас же отвела свои руки за спину и быстро, развязав тесемки своего передника, запихнула его за подушку кресла.

Она провела в комнату незнакомца, который, казалось, был смущен. Он участливо выслушал ее извинения за вид комнаты и одеяние мужа, которое обычно предназначалось для работы в саду. Затем она приготовилась ждать, что скажет незнакомец, проявляя при этом не больше терпения, чем это было отпущено особам женского рода.

— Меня попросили нанести вам визит, — наконец сказал он, стряхивая ниточку со своих брюк. — Я прислан от фирмы «Моу энд Мэггинс».

Женщина вздрогнула.

— Что-нибудь случилось? — спросила она, побледнев. — Что-то случилось с Гербертом? Муж остановил ее.

— Ну, ну, — сказал он поспешно. — Садись и не торопись с выводами. Я уверен, сэр, что вы не принесли нам плохих вестей, — и он пристально взглянул на посетителя.

— Мне очень жаль, — начал незнакомец.

— Он ранен? — спросила мать.

Гость кивнул в знак согласия: — Очень тяжело ранен, — сказал он тихо, — но сейчас он уже не испытывает боли.

— О, хвала Господу! — сказала старушка, сжимая руки. — Хвала Господу за это! Спасибо…

Она остановилась, когда зловещий смысл слов дошел до нее и она увидела ужасное подтверждение своих страхов в том, что гость опустил глаза. У нее перехватило дыхание и, повернувшись к своему мужу, который соображал медленнее, чем она, положила свою старую руку на его руку. Воцарилась тишина.

— Он был разрезан работавшим механизмом, — наконец сказал тихо посетитель.

— Он был разрезан работавшим механизмом, — повторил мистер Уайт с ошарашенным видом, — понятно.

Он мрачно смотрел из окна и, взяв руку своей жены в свою, сжал ее так, как это было в те дни, когда он ухаживал за ней сорок лет назад.

— Он был нашим единственным, — сказал старик, повернувшись к посетителю.

— Это ужасно.

Посетитель покашлял и, поднявшись со стула, медленно подошел к окну.

— Фирма желала бы передать вам свои искренние соболезнования в вашей огромной утрате, — сказал он, не глядя ни на кого. Ответа не было; лицо старушки было белым, ее округлившиеся глаза, казалось, ничего не замечали вокруг, ее дыхание было почти не ощутимым.

— Я хотел бы также добавить, что «Моу энд Мэггинс» заявляют о том, что фирма не несет никакой ответственности за случившееся, — продолжал посетитель. — Они не готовы выплатить какую-нибудь страховку, но, учитывая заслуги вашего сына, представляют вам некоторую компенсацию за ущерб.

Мистер Уайт отпустил руку супруги и встав, посмотрел с ужасом на гостя. Его пересохшие губы с трудом прошептали слово: «Сколько?"

— Двести фунтов стерлингов, — прозвучал ответ.

Не услышав крика жены, старик слабо улыбнулся, вытянул перед собой руки, как слепец, и свалился на пол без сознания.

Старая пара похоронила своего сына на новом кладбище, расположенном в трех километрах от их дома. Они вернулись в дом, погруженный во мрак и тишину. Все прошло так быстро, что сначала они не могли даже сообразить, что произошло, и они ожидали, что может произойти еще что-то такое, что облегчит их бремя, слишком тяжелое для их старых сердец. Но шли дни и ожидание сменилось отчаянием, тем безнадежным отчаянием стариков, которое по ошибке называют апатией. Они подолгу молчали, порой часами не произнося ни слова, потому что им не о чем было говорить, и их дни стали утомительно долгими.

Через неделю после случившегося, старик, проснувшись среди ночи, протянул руку и почувствовал, что он один. Комната была погружена в темноту, а у окна он услышал сдавленные рыдания. Он привстал в кровати и прислушался.

— Ты замерзнешь, — сказал он нежно. — Ложись-ка лучше в постель.

— Моему сыну еще холоднее, — сказала его жена и сильно расплакалась.

Но в постели было тепло, а глаза отяжелели от сна и постепенно он перестал слышать рыдания. Он задремал и вдруг проснулся от внезапного возгласа его жены.

— Лапка обезьянки! — кричала она как обезумевшая. — Лапка обезьянки!

Он вскочил в ужасе:

— Где? Где она? Что случилось?

Она бросилась к нему через комнату.

— Я хочу ее, — сказала она тихо. — Ты уничтожил ее?