Открылась внутренняя дверь, и вестовой произнес:

— Сюда, сэр. — В его взгляде, брошенном на Болито, читалось что-то вроде отчаяния.

Большая каюта. Держа под локтем украшенную плюмажем шляпу, Болито стоял внутри и озирал обширные владения капитана. Каюта была роскошной, и это ощущение усиливалось при взгляде на высокие окна кормовой галереи. Соляной налет и брызги так испещряли их, что в сером свете восхода они напоминали витражи кафедрального собора.

Капитан Бивз Конвей сидел за большим столом, не спеша перебирал стопу документов. Под рукой у него парила чашка с чем-то горячим, и в свете раскачивающегося фонаря Болито разглядел, что на капитане уже чистые сорочка и бриджи, а синий мундир с широкими белыми отворотами аккуратно расстелен на скамейке рядом со шляпой и непромокаемым плащом. Во внешнем виде командира корабля ничто не говорило о том, что он только что вернулся с продуваемой штормовым ветром палубы. Капитан поднял взор и внимательно, но без интереса оглядел Болито.

— Имя? — произнес он.

— Болито, сэр. — Голос мичмана утонул в просторе помещения.

— Понятно.

Через маленькую дверцу в каюту проник клерк, и капитан слегка повернулся ему навстречу. В свете фонаря и косых лучах, падающих из окон кормовой галереи, его профиль казался строгим и благородным, зато взгляд был жестким и цепким. Он стал что-то говорить Скроггсу, голос его звучал монотонно. Впрочем, о предмете разговора Болито имел лишь весьма отдаленное представление.

Повернув голову, мичман впервые за долгое время увидел свое отражение — в большом, с позолоченной рамкой, — зеркале. Не удивительно, что вестовой беспокоился. Для своих лет Ричард Болито был рослым и худым, а его черные как смоль волосы лишь оттеняли бледность лица. Во флотском мундире, купленном полтора года назад и сделавшимся коротковатым, мичман напоминал скорее бродягу, чем королевского офицера.

Болито вдруг понял, что капитан обращается к нему.

— Так, мистер мичман, хм-м… Болито, в силу непредвиденных обстоятельств мне, похоже, придется положиться на ваше умение в части содействия моему клерку, пока мистер Маррак не излечится от своей, хм-м, травмы. — Он равнодушно оглядел Болито. — Каковы ваши обязанности в моем экипаже?

— Нижняя батарейная палуба, сэр, а во время парусных учений я вхожу в дивизион мистера Хоупа.

— Ни одно из этих занятий не требует от вас выглядеть как денди, мистер хм-м… Болито, но я хочу, чтобы на моем корабле все офицеры подавали собой прекрасный пример, независимо от рода их обязанностей. Как младший офицер вы должны быть готовы ко всему. И куда бы не привела вас служба на этом корабле, вы не только представляете Королевский флот, вы являетесь Королевским флотом.

— Ясно, сэр. — Болито решил попробовать еще раз. — Мы были наверху, убирали паруса, сэр, и …

— Да, — губы капитана искривились, что можно было принять за улыбку. — Этот приказ отдал я. Я провел на палубе несколько часов, прежде чем счел его необходимым. — Он достал из кармана тонкие золотые часы. — Возвращайтесь в свою каюту на орлоп-деке и приведите себя в порядок. Через десять минут я жду вас здесь. — Часы со щелчком закрылись. — Не опаздывайте.

Это были самые короткие десять минут в жизни Болито. С помощью Старра и Дансера, под стоны несчастного Идена, опять выбравшего момент заболеть, Болито вовремя добрался до кормы и оказался лицом к лицу с тем же самым часовым у двери. Обнаружилось, что большая каюта уже полна посетителей. Здесь были лейтенанты с запросами или рапортами о повреждениях во время шторма. Штурман, который, насколько понял Болито, собирался высказать доводы за или против возможного повышения одного из своих помощников. Майор Дьюар из морской пехоты, со щеками, не уступающими алому цвету его мундира. И даже казначей, мистер Поуленд, истинный образчик дельца-проныры. Капитан, похоже, нужен был всем. А ведь еще только брезжил рассвет.

Клерк бесцеремонно усадил Болито за небольшой стол у кормового окна. Снаружи, через толстое стекло виднелось темно-серое море с чередой высоких волн, украшенных белопенными хребтами. У высокого кормового подзора «Горгоны» кружилась стайка чаек, ожидающих, когда кок выбросит за борт какие-нибудь отходы. Болито ощутил спазм в желудке. Несчастные, подумал он — немногого дождешься от кока и скаредного казначея.

До него доносились обрывки разговора капитана с Лэйдлоу, хирургом. Речь шла о пресной воде и о промывке пустых бочонков для подготовки их к долгому плаванию. Хирург был человеком с неизменным выражением усталости на лице, глубоко посаженными глазами и постоянно сутулившимся. Проистекало ли последнее от слишком долгого пребывания на маленьких кораблях или от того, что доктор слишком много времени проводил, склонившись над своими беспомощными жертвами, Болито мог только догадываться.

— Побережье там скверное, сэр, — заявил хирург.

— Мне это, черт возьми, известно, — буркнул в ответ капитан. — Я не для того веду корабль и команду к западному берегу Африки, чтобы проверить ваше умение лечить больных!

Над столом склонился клерк. От него пахло затхлостью, как от несвежего белья.

— Можете начинать делать копии этих приказов для капитана. По пять с каждого. Четко и разборчиво, твердой рукой, иначе будут проблемы.

Болито дождался, когда Скроггс отойдет, и навострил уши в направлении небольшой группы людей, окружавшей капитана. Одевая чистую сорочку и новый шейный платок, он поймал себя на мысли, что ощущение благоговения, испытанное при первой встрече с капитаном, стало уступать место разочарованию. Конвей отмел его оправдания по поводу неподобающего вида как незначительные, даже ничтожные. В воображении мичмана капитан представлялся человеком, всегда остающимся на посту, не ведающим усталости и на все имеющим готовый ответ. Но теперь, прислушиваясь к спокойному, монотонному голосу Конвея, ведущего речь о четырех тысячах миль, которые надо пройти, о предпочтительных курсах, продовольствии, пресной воде, и, в первую голову, обучении и сплочении экипажа, Болито испытывал удивление.

В этой каюте, на мгновение показавшейся ему верхом роскоши, капитан вел свою собственную битву. Ему не с кем было разделить свое беспокойство или переложить на кого-нибудь груз ответственности. Болито поежился. Эта просторная каюта могла обернуться тюрьмой для любого, кто усомнится и собьется с пути. В памяти его всплыли детские воспоминания о тех редких счастливых моментах, когда ему доводилось посещать отцовский корабль, стоявший на якоре в Фалмуте. Тогда было все по-другому. Офицеры отца улыбались ему, держась в его присутствии почти подобострастно. Совсем не так, как при прошлом его представлении в чине мичмана, когда лейтенанты демонстрировали скверное расположение духа и нетерпимость.

К нему снова подошел Скроггс.

— Отнесите это сообщение боцману и немедленно возвращайтесь, — и он сунул ему в руку сложенный листок бумаги.

Болито схватил шляпу и помчался мимо большого стола. Он почти достиг двери, когда его остановил голос капитана.

— Так как, вы сказали, вас зовут?

— Болито, сэр.

— Очень хорошо. Отправляйтесь, и помните, что я сказал.

Конвей опустил глаза на бумаги и выждал, пока не закрылась дверь.

— Нет лучшего способа дать знать людям, о чем мы разговариваем, чем позволить новенькому мичману подслушивать, — бросил он хирургу.

Тот серьезно посмотрел на него.

— Полагаю, я знаю семью этого малого. Его дед был с Вольфом при Квебеке.

— Неужели? — капитан уже принялся изучать следующий документ.

— Он был контр-адмиралом, сэр, — добавил доктор.

Но Конвей был совершенно погружен в свои мысли, на лице его застыла гримаса раздумья.

Хирург вздохнул. Разве поймешь этих капитанов?